Остров без сокровищ

Почему столь очевидный намек дан именно здесь, не раньше и не позже?

Потому, что уже буквально на следующих страницах Хокинсу предстоит вбросить неимоверно важную информацию – вбросить и сквайру с капитаном и доктором, и нам, читателям. Информацию о готовящемся мятеже. И неплохо бы понять, насколько юный Хокинс заслуживает доверия…

Сквайр, доктор и капитан поверили ему безоговорочно (о чем мы знаем опять-таки со слов Хокинса). Поверили и первыми начали стрелять в экипаж «Испаньолы».

А мы, читатели… А мы не будем забегать вперед. И вернемся к Билли Бонсу, обосновавшемуся в трактире «Адмирал Бенбоу».

* * *

Логику поведения Билли Бонса понять очень трудно. Вернее, в мелочах он поступает вполне здраво, но окончательная цель его действий в густом-густом тумане.

Краткая предыстория пиратского штурмана такова: он плавал в экипаже Флинта, был там не на последних ролях, затем стал владельцем карты с указанием места, где Флинт спрятал свои несметные сокровища.

Как именно Бонс завладел картой, не ясно. Получил ее от умирающего капитана, как сам утверждал? Или похитил? Или занялся мародерством, забрав документ у мертвого Флинта?

Не понятно, да и не столь важно. Главное, что остальные члены шайки таким раскладом недовольны и считают, что сокровища должны быть найдены и поделены поровну. И пытаются экспроприировать карту у экс-штурмана, чему он сопротивляется пассивным способом: убегает и прячется.

В разгар этой увлекательной игры в догонялки-прятки Билли Бонс появляется в «Адмирале Бенбоу». Преследователи сбились со следа, Бонс получает несколько месяцев передышки. Как же он их использует? Весьма своеобразно. Пьет ром, дебоширит, поет пиратские песни, рассказывает деревенщине морские байки… Немало времени тратит на одинокие пешие прогулки по морскому берегу.

И всё. Никаких попыток монетизировать факт обладания картой. Как собака на сене – и сам не пользуется, и другим не дает.

Можно предположить, что Билли Бонс решил плюнуть на зарытые в другом полушарии богатства. Фантазия у бывшего пирата небогатая, запросы невелики. Он того и не скрывает: «Я человек простой. Ром, свиная грудинка, яичница, – вот и все, что мне нужно».

Кое-какие накопления есть – весьма увесистый мешок с золотом – на грудинку и яичницу, пожалуй, до конца жизни хватит.

Не совсем понятно, зачем тогда Бонс зажал карту, но подходящее объяснение придумать не сложно. Например, такое: Билли Бонс – человек честный и порядочный (на свой пиратский манер, разумеется). Он что-то пообещал умирающему Флинту и держит обещание. Допустим, выступает хранителем сокровища. Мы ничего не знаем о семейном положении Флинта и не можем с порога отвергнуть предположение, что после него могли остаться малолетние дети. Предположим, Бонс связан клятвой вручить карту сыну капитана в день его совершеннолетия… В противном случае, если он просто хотел закончить дни в покое, не связываясь с рискованным поиском сокровищ, – отдал бы карту Черному Псу и Пью по первому требованию, да и дело с концом. Пусть, дескать, другие ломают шею в погоне за богатством.

Но Билли Бонс карту отдать не желает. Он готов вновь пуститься в бега, но сохранить ее для себя или кого-то иного.

Однако если Бонс лишь хранитель, какого черта он торчит на морском берегу? И не просто на берегу, а неподалеку от Бристоля? Ведь Бристоль – морские ворота Англии в Новый Свет, и светиться здесь рискованно, недолго встретить какого-либо знакомого из прежней жизни… Не обязательно даже бывшего коллегу по экипажу Флинта, – власти, получив от любого моряка донос на окопавшегося в «Адмирале Бенбоу» пирата, не стали бы церемониться, уговаривать и присылать черные метки… Вздернули бы, и конец истории.

Если Билли Бонс хранил карту для кого-то или собирался прятаться до конца жизни, плюнув на сокровища, место для жительства он выбрал самое неудачное из всех возможных. Нет чтобы переехать в одно из внутренних графств Англии, где моряки редкие гости, – не переехал, сидит у самой дороги, ведущей к порту, и прячется от проходящих по ней моряков. Не может жить без вида моря за окном и прогулок по морскому берегу? Так долго ли перебраться на другой конец страны, на побережье Ла-Манша или Северного моря, поселиться невдалеке от порта, специализирующегося на торговле с Европой? Там другой контингент матросов, и опасаться неприятных встреч гораздо меньше оснований.

Пожалуй, то, что Билли Бонс упорно околачивался именно неподалеку от Бристоля, свидетельствует об одном: с надеждой самому воспользоваться картой экс-штурман не распростился. Что-то он здесь выжидал… Возможно даже попытался предпринять что-то в этом направлении, а юный Хокинс попыток не заметил или не понял…

А может быть, и заметил, и понял, но не пожелал поведать читателям своего мемуара. К этому вопросу мы еще вернемся, а пока займемся третьим весьма значимым персонажем, впервые появляющимся именно в стенах «Адмирала Бенбоу», – доктором Ливси.

Многозначительных умолчаний при описании этого персонажа столько, что придется посвятить доктору целую главу.

Глава третья. Многоликий доктор Ливси

О докторе нам известно и очень много, и очень мало.

С одной стороны, он по многим признакам принадлежит к сословию «джентри» – то есть нетитулованного мелкопоместного дворянства: имеет аристократичные манеры, занимает должность судьи, на короткой ноге с богатым землевладельцем Трелони… Наконец, своих больных доктор объезжает верхом – простолюдинам такое не полагалось по статусу, врач-плебей в лучшем случае разъезжал бы на двуколке.

Но Ливси работает врачом, причем лечит за деньги. Для джентри это неприемлемо. Английские дворяне восемнадцатого века выбирали военную стезю, судейскую, духовную… А профессия медика у них уважением не пользовалась. Как хобби, как увлечение – почему бы и нет, но сельский дворянин-лекарь выпадает из реалий эпохи.

Позже, в викторианские времена, ситуация изменится: профессия врача начнет пользоваться почетом и уважением, да и вообще людей с ученой степенью начнут причислять к сословию джентри; персонаж другого произведения Стивенсона – доктор Джекил – обладает высоким социальным статусом; но при правлении первых трех Георгов врач это «клистирная трубка», нечто среднее между цирюльником и коновалом.

Так дворянин ли доктор Ливси? Однозначного ответа нет. В любых правилах случаются исключения, доктор, например, мог получить дворянство за какие-то личные заслуги на континенте (именно там, не в Англии, иначе именовался бы «сэр»). Но пока что отметим лишь не совсем ясный социальный статус доктора.

Аристократичные же манеры доктора Ливси ни о чем нам не говорят. Например, жил в Англии чуть позже описанного времени врач по фамилии Полидори, знаменитый главным образом знакомством с лордом Байроном. Тоже отличался вполне аристократичными замашками, но происхождение имел отнюдь не дворянское: отец – эмигрант-итальянец, мать – английская гувернантка.

Но Ливси не только врач, он еще и судья. Он сам говорит о том Билли Бонсу – причем при свидетелях, что практически исключает возможность лжи в целях запугивания. К тому же впоследствии мистер Данс, королевский таможенник, подтверждает наличие у доктора статуса судьи.

Судьи в Англии восемнадцатого века встречались разные, и Хокинс не конкретизирует, как в точности именовалась судейская должность доктора и каков был круг его полномочий. Но в этом случае (только лишь в этом) умалчивание не несет какого-то тайного смысла, соотечественникам и современникам Джима без всяких пояснений было понятно, что Ливси мог быть судьей мировым и никаким иным.

Королевские судьи и члены магистратского суда – по определению профессиональные юристы и никоим образом не могли совмещать служение Фемиде с врачебной практикой. А мировые судьи могли и не иметь диплом юриста и трудились на общественных началах, без жалованья (причем эта стезя для английского джентри гораздо более естественна, чем медицинская карьера).

У мирового судьи хватало власти, чтобы основательно испортить жизнь отставному пирату. Мировые судьи не просто занимались разбором дел в судах. Они выполняли функции дознания, и руководили полицией, и имели еще достаточно административных полномочий, с судопроизводством не связанных. Ливси мог, например, запросто выслать Билли Бонса за пределы графства. Мог запрятать его в кутузку на срок до трех месяцев. Просто так, для профилактики, – без судебного слушания, без предъявления формального обвинения, единоличным решением.

Неудивительно, что Билли Бонс притих после стычки с доктором…

* * *

Доктор Ливси многогранная личность. Он не только врач и судья – он еще и военный!

«Не впервые я сталкивался с насильственной смертью – я служил в войсках герцога Кемберлендского и сам получил рану под Фонтенуа».

Может быть, доктор Ливси побывал на войне в должности полкового врача, например? Едва ли… Ключевые слова здесь «служил в войсках» – врачи испокон веку считались некомбатантами, и в конце концов их статус не воюющей и нейтральной стороны был закреплен в девятнадцатом веке Женевской конвенцией.

Отметим, что доктор на войне был ранен, а врачи тех времен гораздо чаще лечили раны, чем получали их сами. До появления понятия «тотальной войны» еще предстоит пройти паре веков, воевали европейцы по-джентльменски (между собой, войны с туземцами в колониях и подавление мятежей не в счет) и обращать оружие против раненых противников и тех, кто их лечит, считали совершенно недопустимым. К тому же в восемнадцатом веке артиллерия была сравнительно недальнобойная, вела огонь прямой наводкой по боевым порядкам врага, и случайно обстрелять находящийся даже в ближайшем тылу госпиталь не могла, ядра попросту туда не долетали.

Наконец, капитан Смоллетт говорит открытым текстом: «Доктор, ведь вы носили военный мундир!» – а институт военврачей к тем временам еще не сложился, и носить, к примеру, мундир с эполетами лейтенанта военно-медицинской службы доктор Ливси никак не мог. Не было таких чинов и званий в то время.

Очевидно, доктор принимал участие в битве в качестве комбатанта и воинские навыки имеет очень даже неплохие. Это сполна проявляется на острове, в бою за блокгауз, – доктору доверяют самый опасный пост, у двери, где вполне вероятно участие не только в перестрелке, но и в рукопашной схватке. Такая схватка и в самом деле состоялась, доктор в ней блестяще доказал свое умение владеть холодным оружием – одолел противника, не получив ни царапины.

В том, что доктор Ливси был военным, причем скорее всего офицером, сомнений не возникает.

Сомнения вызывает другой факт его биографии…

Попробуем ответить на крамольный вопрос: а Ливси действительно был врачом?

* * *

Казалось бы, вопрос глупый. Не только Хокинс постоянно твердит нам в своей рукописи: доктор, доктор, доктор, но и сам Ливси при любом удобном случае подтверждает врачебный статус.

Любопытный штрих имеется в описании первого знакомства с картой Флинта: доктор в гостях в усадьбе сквайра, Хокинс и таможенник приносят пакет с документами. Вскрывает пакет доктор Ливси: «Пакет был крепко зашит нитками. Доктор достал свой чемоданчик с инструментами и разрезал нитки хирургическими ножницами».

На первый взгляд всё правильно: врач использовал привычный ему медицинский инструмент, оказавшийся под рукой. Вскрывал бы пакет цирюльник, сделал бы это бритвой. Всё так.

Но почему у Ливси под рукой хирургические ножницы? Он ведь пришел к сквайру в гости, а не прооперировать хозяина. И лечения терапевтическими методами визит тоже не предусматривал. Заявился к Трелони доктор не после обхода больных, а из своего дома, причем пошел не лечить. «Ушел в усадьбу пообедать и провести вечер со сквайром», – говорит Хокинсу и таможеннику служанка Ливси.

Зачем доктор взял с собой медицинский инструментарий, понять можно – чтобы не делать крюк, не заезжать домой в случае неожиданного и срочного вызова. Но почему он ни на миг не расстается с любимыми инструментами? Даже когда сидит в гостиной у камина и курит трубку, расслабляясь на пару со сквайром после обеда? Почему не отдал, едва войдя, чемоданчик с инструментами прислуге вместе с верхней одеждой, шляпой и тростью?

Создается впечатление, что доктор Ливси вообще не расставался с предметом, символизирующим его принадлежность к врачебной профессии. Словно бы навязчиво демонстрировал всем окружающим: да врач я, настоящий врач, не сомневайтесь, вот и чемоданчик с инструментарием всегда при себе…

Момент любопытный, но делать на его основании какие-либо выводы преждевременно. В конце концов врач не тот, кто ходит в белом халате и с полным чемоданом скальпелей, пинцетов и шприцев.