Политрук. На Ржевском выступе

Тверская область, Старый Рукав

Ровно в семь утра пропел горн дежурного по экспедиции. Подъем!

Я вздохнул, поворочался, потянулся как следует – и вылез из палатки. Ненавижу рано вставать, особенно зимой, когда за окнами темнота и холодина. Но летом светает рано, да и теплынь. В общем, нечего валяться и нарушать дисциплину!

Поисковики уже бродили между просторных армейских палаток, выставленных в рядок. Братья Лукашины в белых штанах абада «танцевали» капоэйру, разогреваясь в спарринге. Сонный Тёма Трошкин брел босиком по траве, скрюченными пальцами расчесывая строптиво топорщившиеся волосы. Спотыкаясь об узловатые корни, вспоровшие дерн, он зевал, с хрустом выворачивая челюсть и демонстрируя притихшему лесу безупречные дужки зубов.

Шутки ради я помахал рукой у Тёмы перед лицом.

– Пора, красавец, проснись! – сказал проникновенно.

– Иди ты… – уныло буркнул Артем. – Поспать не дадут по-человечески…

Он прошлепал к рукомойнику, скотчем примотанному к стволу клена, а я бодро пошагал к ручью неподалеку – живой влагой умываться полезней. Навстречу мне попадался народ, возвращавшийся с водных процедур. Ну, особенно людно не было, нас тут всего-то шестнадцать душ, считая повариху.

Зато компания дружная, и нищедухов меж нами нет. Мы не лопочем про скрепы и никого не охватываем патриотическими мероприятиями. Мы ищем героев былых времен – останки тех, кто погиб за эти леса и поля, за чистые воды и синее небо.

Не у всякого хватит сил заглянуть в пустые глазницы черепа со следами истлевшей пилотки! И здесь не страх даже, а мертвящая тоска. Щелчок ржавого затвора «мосинки», глухой стук пробитой каски… Знобящие звуки прошедшей войны словно сращивают два времени, схлопывают пропасть лет. Ты спускаешься в раскоп, как в траншею, где пахнет порохом, дешевым табаком и застарелым потом. «А до смерти – четыре шага…»

…Вставая на колени с краю бережка, я словно поклонялся духу ручья – хорошенько омыл лицо студеной водой, упорно пахнувшей давно сошедшими снегами, и вытерся крохотным вафельным полотенцем. Хорошо!

Проявляя солидарность, запели пичуги окрест, торжественно зашумели стройные сосны и кряжистые дубы. Я вдохнул полной грудью. Не верилось даже, что стоит выйти к недалекой опушке – и завиднеются серые да белые коробочки домов. Деревня. Какая-никакая, а цивилизация.

В Старый Рукав мы редко наведывались, жили автономно, как на подлодке. И правильно: лучшая терапия для задерганного горожанина – пожить на пленэре, в лесу, забравшись в самую глухомань. Тут поневоле растеряешь дурные привычки к беготне да маете, уймешься, чтобы вернуться из отпуска окрепшим, загорелым и просветленным.

Перебивая природные созвучия, донеслось бряканье тарелок – это тетя Таня, всегда добродушная и румяная, спасала экспедицию от голодной смерти. В лесу на худосочных студенток и щуплых блогеров нападал свирепый жор – объедались все, даже Кристя, жеманница и стерва. Помню, как ее встретила наша добрейшая повариха: «Какие еще мюсли? Какие смузи? – протянула она ехидным баском. – Борщик будешь лопать, с фасолью и сметаной! Котлетки с толченкой! А вот когда добавки попросишь, значит, всё – здорова!»

Неподалеку засвистели, талантливо выводя мелодию вальса, и я пошел на свист. К таким руладам был способен лишь Пашка Ломов – пятый год подряд мы его выбираем командиром отряда и начальником экспедиции. Он, как Берия, мигом схватывает суть любой проблемы и тут же выискивает оптимальное решение. Вдобавок, как и незабвенный Лаврентий Палыч, Паха тащил на себе сразу кучу дел, ни одного не упуская из виду. Талант!

Я поднырнул под обвисавшую ветку. Ломов, перекашивая лицо в пугающей гримасе, добривал левую щеку, вглядываясь в осколок зеркала, помещенный в развилку. Он, как и я, пользовался опасной бритвой – порезаться легко, зато бреет очень чисто, никаким «Жилеттам» и не снилось.

– Привет! – прогундосил командир, аккуратно сводя щетину.

– Здравия желаю!

Ухватившись за крепкий сук, я раз десять подтянулся, с удовольствием ощущая, как расходуется телесная сила. Павел вытерся насухо, брызнул на пальцы одеколоном и пошлепал себя по щекам.

– Сегодня двинем на южный раскоп, – сказал он, благоухая. – Надо будет пройтись вокруг, особенно на самой поляне. С виду вроде все – о'кей, а что там на глубине штыка – неясно.

– Пройдусь, – кивнул я. – ТБ прежде всего!

В здешних суглинках неразорвавшихся снарядов и минометных мин – как изюму в кексе. Поисковики зовут их ВОПами – «взрывоопасными предметами». Казалось бы, пролежав столько лет, проржавев насквозь, ВОПы должны были протухнуть. А они стали еще подлее – взрывчатка от закисленной болотной воды выродилась в пикраты. Только тронь – рванет. И я ищу их, как свинья – трюфели…

Из дубравы «для девочек» показалась Кристина Бернвальд. Наши студентики глядели на нее с обожанием, а по мне, так слегка худовата. Ножки стройные, это верно, и грудь высокая, а вот плечи малость костлявы, как у Анджелины Джоли. Ну, полные руки, вроде теть-Таниных, я тоже недолюбливаю, мне подавай идеал… Но не обижать же Кристьку!

– Какие де-евочки! – пропел я бархатным голосом.

– Какие ма-альчики! – заулыбалась Кристина.

Вот что лес животворящий делает! До чего надменна была по приезде, высокомерна и холодна, а вот, поди ж ты – встала на путь исправления.

– Антоша, – девушка пристроилась рядом, ловко беря меня под руку, – нужна твоя консультация, как паранорма и экстрасенса…

– Экстраскунса! – ревниво фыркнул Павел.

– Завидовать дурно, – с укором сказал я, и красивые губки Кристи изломились в довольной улыбке.

– С заклятиями ты как – справляешься? – продолжила она.

– Расколдовать кого? – с готовностью спросил я.

– Наоборот! – закрутила Бернвальд изящной кистью. – Приворожить!

– Кристя, – хмыкнул я, – зачем? Ты и так кого хочешь пленишь! Вон, наши практиканты за тобой на задних лапках ходят, как цуцики. Отрастят хвосты в процессе деволюции – завиляют!

– Мне они неинтересны, – вздернула Кристина маленький точеный носик. – А ты вообще не поддаешься моим чарам!

Ломов нахмурился, зыркая на меня исподлобья.

– Что-то я не замечал особой нежности в твоих взглядах… – протянул я, щурясь.

– Так ты ж мой друг! – вывернулась дива, подлащиваясь. – Ну как, поможешь? По-дружески?

– На кого приворот? – спросил я деловито.

– На Павлика!

Ломов закаменел лицом, наливаясь темным румянцем.

– А ну вас! – буркнул он. – Говорите всякую ерунду!

Командир живо обогнал нас, удаляясь к лагерю.

– Хулиганишь? – глянул я на Кристину.

– Ага! – призналась барышня и тут же перешла в наступление: – А чего он? Глядит только! Мне этого мало.

– Паша – человек основательный, – выступил я с оправдательной речью. – Это он по работе все разрулит в момент, а на личном фронте – тянучка та еще.

– Так, правильно! – возмутилась Кристя. – А жизнь-то проходит!

Я остановился, узнавая собственные мысли, взял девушку за плечи и внимательно посмотрел ей в глаза.

– Кристинка, – заговорил серьезно, – ты только с Пашкой не играйся. Он если влюбится, то однажды – и на всю оставшуюся. Захочешь богатства – Павел выйдет в миллионеры. Я его знаю! Если появится цель и будет ради кого стараться, он добьется чего угодно.

– Не все такие уж материалистки. – Бернвальд скривила уголок дивного ротика. – И это я со студентами играюсь! Понятно? Надо же как-то развлекаться! Интернет не берется, даже телика нет… А Павлик – он другой. Настоящий, без гнильцы, без этой… гламурной слизи! Ты тоже настоящий, Антошечка, но… Слишком сильный!

– Это ты Мишку Лукашина не видела! – попробовал я отшутиться.