Метресса фаворита (сборник)

– Ты уж прости, брат, у нас нынче все по-простому. – Петр Петрович налил гостю сливянки. – Опосля будут парная телятина и разварная рыба, знаю, ты до нее охотник. Упредил бы заранее, что приедешь, попросил бы мужиков сходить на рыбалку, так еще и пожарили бы.

Вошел старый дворецкий, Псковитинов помнил Гаврилу с того времени, как отец в первый раз привел его в дом к своему старому приятелю. Облаченный в парадную по случаю какого-то праздника ливрею, Гаврила показался маленькому Саше не просто старым, а каким-то благородно древним, как рыцарский замок. И вот теперь он смотрел на дворецкого и не видел большой разницы. Все те же согбенные плечи, роскошные бакенбарды, которые он расчесывал по сто раз на дню. Вот только доброе красноватое лицо приобрело с годами несколько заискивающее выражение, в последние годы голова начала трястись, но глаза не утратили ясности.

– Александр Иванович хочет расспросить тебя о госпоже Шумской, Анастасии Федоровне. Знаешь такую?

– Настьку, что ли? Минкину? Как не знать. Ее батюшка Федька Минкин[11 - Минкин Федор (предположительно между 1763 и 1799–1809) – дворовый. Конюх. Отец Анастасии Федоровны Шумской и Бориса Федоровича Минкина.] по кузнечному делу у Алексея Андреевича Аракчеева служил. Но только все знали, конокрад он, Федька этот, конокрадом был, конокрадом остался. И Настька – та еще стерва, не при барышне будет сказано.

– Как же так, Гаврила?! – удивился Псковитинов. – А мне говорили, будто бы Шумская дворянского сословья?

– Какого дворянского? Нос не дорос до дворянского-то, а туда же. Крестьянка она, из Гатчины ее Аракчей с собой привез, с тех пор в Грузино обосновалась зараза непутевая анафемская душа, а то, что в шелках да бархате с господином в одной карете разъезжает, так таких особ иначе называют. – Он покосился на Машу и предусмотрительно замолчал.

– Спасибо тебе, Гаврила. Ступай к себе. – Петр Петрович махнул ему уходить. Лакей принес разварную рыбу в большой супнице, стараясь не задеть старика, аккуратно обошел его и, поставив посреди стола, картинно открыл крышку. Столовая тут же наполнилась восхитительным ароматом.

– Подумаешь, жила крестьянкой, так такое вполне можно объяснить, – встрепенулась Машенька. – А что, Александр Иванович, это ведь просто роман! Я слышала, матушка Анастасии, будучи замужем за шляхтичем Михаилом Шумским, страстно полюбила простого цыгана. И из-за этого ее движения чувств у нее родилась дочка.

– Фи, Машенька, какие ты нелепицы рассказываешь! – не выдержал отец.

– Так во многих романах случается, – парировала дочка, – дитя несчастной любви. А потом цыган из отцовских чувств выкрал девочку и спрятал у себя. Или, может, мать сама ее передала, чтобы муж ни о чем не проведал и не навредил малышке. В общем, жила себе Настя Минкина в деревне, не ведая о своем благородном происхождение. А потом…

– Давно я не проверял твои полки. Чую, пора ревизию произвесть. В общем, если отбросить «как в романе», то картина складывается следующая, Настька Минкина крестьянского сословья, дочь кузнеца Федьки Минкина, родилась в Гатчине, где Аракчеев служил в должности губернатора. Когда он привез свою новую метрессу в Грузино, она была Минкиной и оставалась крестьянкой Минкиной, пока в один прекрасный день генерал Бухмейер[12 - Бухмейер Федор Евстафьевич – генерал-майор. Родился 30 июля 1767 г., умер 7 декабря 1841 г.] не привез документы от некого шляхтича, содержателя бедной гостиницы в городе Витебске, Михаила Шумского, что де та – его законная дочь. Маша, голубушка, нельзя ли распорядиться насчет чая, и пусть подадут в беседку, душа моя. А мы уж с Александром Ивановичем туда подойдем. Люблю на свежем воздухе чаи попивать.

– Сами принесут, – начала ныть дочка, но Петр Петрович сверкнул на нее глазами, и та пулей вылетела из-за стола. В семье Машу как единственного ребенка отец, естественно, баловал, и даже позволял время от времени встревать в беседы и давать «дельные» советы, но, когда нельзя, значит, нельзя. – Сын у нее – тоже Шумский, Михаил Андреевич, – продолжил он, когда за дочкой закрылась дверь. – Аракчеев и не скрывает, что его отпрыск – двадцать два года ухарю, а только и умеет, что винище хлестать да девкам подолы задирать. В общем, хоть и учился в пансионах пастора Коленса и потом Греча, по выходу из которых закончил Пажеский корпус, но, – он выразительно повел плечами, – в общем, парень вырос из рук вон испорченным. С приятностью обращения вовсе не знаком. Во время вакаций помнится, приезжал, так порядочные люди дочерей своих по домам прятали, близко к нему не подпускали. Плевать на Аракчеева, честь дороже. Четыре года назад сей вьюнош был выпущен из корпуса и сразу же стал флигель-адъютантом императора, казалось бы – счастье привалило, но только ненадолго. Не знаю, что там произошло, но только перевели его в гвардейскую конную артиллерию, с тех пор при графе для употребления на службу по его усмотрению. Впрочем, я уже сказал, пустой это человек, думаю, Алексей Андреевич еще наплачется с сыночком-то. Потому как воспитан он ужасно, и как прилично честному человеку жить – не ведает и к службе государевой не готов.

Они поднялись из-за стола и, выйдя из дома, неспешно направились в сторону беленькой кружевной беседки, стоящей на бережку самодельного прудика. Время от времени Петр Петрович потчевал гостей рыбной ловлей, которую можно было осуществлять, не выходя из беседки, мирно прихлебывая крепкий душистый чай с мятой или редкое в этих местах пиво «Портер», доставляемое хозяину дома его двоюродным братом – завсегдатаем столичного Английского клуба. Единственное место в Санкт-Петербурге, где можно было приобрести подлинный «Портер». Во время такой ловли рыбаки занимали места на плетеных креслицах около беседки, забрасывали длинные удочки, продолжая неспешные разговоры о том о сем. Каждому рыбаку Корытников еще в начале рыбалки выделял по дворовому мальчишке, в обязанности которых входило подсекать рыбу, когда та показывалась из воды, а также добывать зацепившиеся крючки и распутывать лески. Детвора не считала это дело работой и выстраивалась в очередь за счастьем послужить приезжим господам. Ну и те, разумеется, жаловали детишек пирогами да пятаками.

– Как ты сам заметил, сразу же после рождения байстрюка пошли слухи, будто бы Шумская не родила этого ребенка, а украла у какой-то бабы, чтобы с Аракчеева деньги на него тянуть, – продолжил Петр Петрович, устраиваясь у стола в беседке. Вошедший вслед за барином казачок лет десяти принес зажженную свечу и трубку, которую ловко теперь набивал табаком. – Скверная история. Аракчеев роженицу одарил и ребенком очень гордился. Но ты же знаешь моего отца. Он не поленился вызнать, кому приписывали мальца. Дело в том, что Минкина, ух черт, приелось, веришь ли, неприятно называть ее Шумской! Тогда-то она еще Минкиной значилась, ракалия. В общем, Анастасия Федоровна, желая крепче привязать к себе любовника, сказала ему, будто бы беременна. Не знаю, была ли она на самом деле в положении или выдумала, но никого она тогда не родила, а уговорилась с беременной солдаткой Лукьяновой[13 - Лукьянова (настоящее имя неизвестно) – крестьянка села Грузино, родная мать Михаила Андреевича Шумского.], что та отдаст ей ребенка, а сама привязала себе подушку на живот. Так что никого она не отнимала, следовательно, никто и не жаловался. Денег она Лукьяновой отвалила да еще и при родном сыне оставила кормилицей.

– Ты говоришь, что ему сейчас двадцать два года, стало быть, родился он в 1803-м, – подсчитал Псковитинов. Приблизительно с того времени, если я не ошибаюсь, и пошли слухи о пропавших младенцах и черной магии?

– Да, действительно. – Корытников закурил, с удовольствием выпуская голубоватое облачко ароматного дыма, в беседку вошла Маша в сопровождении лакея, несшего огромный самовар, и девушки, в руках которой обнаружилось блюдо с пирогом. Пока прислуга готовила чайную перемену, Машенька подсела к мужчинам, жадно вслушиваясь в каждое слово.

– А тебе, голубушка, следует знать, что, если бы Минкина была рождена не от мужа своей матери, а от безродного цыгана, «по движению чувств», как ты говоришь, она бы не могла претендовать на дворянство и родовую фамилию. И тебе как девице вполне начитанной и разумной это следовало знать, – первым делом отчитал дочь Петр Петрович.

– Да я и сама догадалась, какую глупость брякнула. – Маша с гневом шлепнула себя по плечу, убив присевшего на розовый фестончик комара. – Но ведь могло быть и так, что Минкина – подлинная дочь своих родителей, а цыган просто похитил ее. Цыгане ведь воруют детей. Все это знают.

– Цыганам своих чумазых девать некуда. На что им еще и чужие? – ласково приобнял девушку Александр Иванович.

– Но все же говорят! Решительно все! – не сдавалась Машенька. – К тому же в этом случае все сходится. Если ребенка украли и воспитали как крестьянку, она от этого крестьянкой ведь не стала?! А потом генерал Бухмейер поехал в этот самый город и получил от ее отца документы о рождении.

– Тогда бы он, как минимум, получил и предписание арестовать похитителя, – парировал Петр Петрович. – Да и отец, если, конечно, он отец, а не фикция, обязан был потребовать найденную дочь к себе.

– М-да. В таком случае еще один вариант…

– Все, уволь дорогая. Александр Иванович приехал о деле говорить, а ты отвлекаешь своими нелепицами.

– Ладно, с утопленником разобрались. А насчет пропавших детей что-нибудь еще скажешь?

– А далеко ходить не надо, в прошлом году Минкина отобрала ребенка у крестьянки Дарьи Константиновой[14 - Константинова Дарья – крепостная крестьянка села Грузино, замужем за управляющим мирским банком села Грузино Семеном Алексеевым, в 1826 г. осуждена по делу об убийстве Шумской, сослана в Сибирь.], уроженки села Грузино. Эта самая Дарья, возьми на заметку, личность примечательная, богатая баба, муж ее, Семен Алексеев[15 - Алексеев Семен – управляющий мирским заемным банком села Грузино, дворецкий. Он также вел «в Грузино всю домашнюю переписку», получал «1000 рублей жалованья, особую квартиру, все содержание, няньку к его детям» и имел «собственного капиталу в мирском банке 1500 рублей» (цит. по: Лит. наследство. М., 1956. Т. 60, кн. 1. С. 158). Вместе с женой, дворовой Аракчеева, Дарьей Константиновой, был привлечен к следствию по делу об убийстве Минкиной и сослан в Сибирь; умер не позднее 1848 г.], ни много ни мало управляющий мирским банком[16 - В июне 1820 г. в Грузино был открыт мирской заемный банк; Аракчеев пожертвовал для его основания 10 000 рублей ассигнациями и издал «Положение о заемном банке для крестьян Грузинской вотчины» (Отто. № 4. С. 388). Крестьяне могли брать ссуды на покупку скота и строительство домов, хранить свои средства. В 1826 г. годовой оборот банка составлял 200 тыс. рублей.]. Между прочим, с окладом в тысячу рублей. Ты, к примеру, сколько на службе государской имеешь? То-то… Представляешь, какой платит оброк своему господину такой крепостной? Для сравнения, сама Минкина получала четыреста рублей. Чуешь? Крепостной человек богаче домоправительницы своего господина!

– Удивил, у нас, почитай, половина богатейших купцов – крепостные.

– Но Минкина все же отобрала дитя у родителей. Придралась к какой-то мелочи да и наказала на свой лад. В сиротском приюте теперь проживает бедолага, но мать с отцом к нему тайно ездили и на приют сей жертвовали. Об этом и бумаги соответствующие у директора имеются, проверял.

– А ведь это тоже может быть мотив для убийства, – задумался Псковитинов.

– Отчего же нет? Ну, не своими руками, чай, есть в кубышке про черный день. Полагаю, когда ты вызовешь эту парочку на допрос, у них и отговорка будет наготове, и твердое алиби, где они находились в день и час убийства. Гостей принимали или сами в гости ездили. Большое число народу непременно сможет сей факт подтвердить. Семен – человек умный, законы знает, если это он убийство спланировал, стало быть, и последствия просчитал. Тридцать четыре года, огромные связи, денег куры не клюют!

– Мог бы и выкупить дитё из приюта, нешто Настасья Федоровна от лишней тыщенки отказалась бы?

– Так в том-то и дело, что самодурка. Баба злющая, если ей в башку втемяшится подлость какую сделать, лучше на хлебе и воде сидеть будет, но задуманное осуществит. Впрочем, на каком хлебе, на четыреста рублей, прожить можно, да и Аракчеев разве содержанку свою оставит? Так что… – Он махнул рукой. – А ты нарочно поезжай в наш приют, к отцу Иоанну, он все про всех знает. Покажет он тебе этого ребеночка, и бумаги о пожертвовании у него в отдельной папочке хранятся. Он мне списки с них делал, но Жеребцов все отобрал.

– А ты сам ребенка Дарьи видел? – снова встряла в разговор Машенька. – Каков он?

– Как не видеть? Видел. Золотая головка, ясные голубые глазки. Митрошкой назвали. Дмитрием Семеновичем. Хорошенький, здоровенький. Содержится прилично. Я, не уведомив, заявился, так что они бы не успели помыть да в чистенькую рубашонку приодеть. А вот тебе совсем свежий случай. У купца Сазонова, как ты знаешь, во дворе сплошняком калмыки, еще прадедом его завезенные. Поколения три уже сменилось, все, понятное дело, уже обрусели совершенно и веру приняли христианскую. Живут все честь по чести. Сазонов как человек просвещенный время от времени зовет к себе на обеды с музыкой в восточном вкусе, и крепостные его надевают шаровары, чалмы, туфли с носами такими вверх, ну, ты знаешь, как у звездочетов. Сам Сазонов обряжается шахом, жена его – шахиней. Изображают, так сказать, персидскую жизнь. Все гости сидят на шелковых подушках, кушают сладости и рассказывают сказки. У кого лучшая, тому и приз. Мы с Машенькой как-то ездили. Она еще крохой была. Помнишь, Машутка?

– Помню! – обрадовалась девушка. – Только мы давно у них не бывали. Ты все занят. А поедем, так, чур, я себе не платье, а совсем другое, архалук[17 - Архалук (от тюрк. аркъалыкъ) – кавказский плотно прилегающий к телу кафтан с высоким стоячим воротником. Для шитья архалуков использовали кашемир, атлас, сатин. На поясе архалук дополнялся кушаком.], как у горцев, закажу. Вот смеху-то будет!

– Съездим еще. Сазонов хороший человек, любезнейший, милейший. У него свои три дочки, так что Машеньке там раздолье о своем, девичьем, поболтать. Непременно съездим, и ты бы, душа, поехал, что ли. С полгода назад у дворовой калмычки, что у Сазонова поварихой служила, пропал детенок мужеского пола восьми месяцев отроду. Люди Сазонова с неделю в полях, лесах искали, не нашли. Заподозрили, не мать ли извела сыночка, ибо родился он одна ножка значительно короче другой, но купец за своих калмыков стеной встал. Сам в управу приехал и честное купеческое слово дал, что-де повариха его – женщина почтенная, целую ораву детворы невесть от кого прижившая и воспитавшая, не могла такого злодейства сотворить. И знаешь, я ему поверил. Потому как хорошо людишки живут у Сазонова, а где уже орава, как-нибудь хромой мальчонка и прижился бы. К тому же сам Сазонов увечных завсегда жалеет. В общем, не с руки им было от недужного детенка избавляться, не та ситуация, не те люди. Другое дело – Минкина, я пока эти дела распутывал, уж столько о ней наслушался… она, шельма такая, мне сниться стала!

– Оттого и стала, что ведьма! – обрадовалась Маша. – А как ты объяснишь, отчего Настасья Федоровна всегда знала, что крепостные делали?

– Так это самое простое! Я не сказал, что ли? – Петр Петрович прихлебнул чай. – Кухмистер Иван Аникеев[18 - Аникеев Иван, родился в 1776 г. в селе Грузино, Новгородской губернии. Крепостной крестьянин, кухмистер. Привлекался и был осужден по делу об убийстве Анастасии Шумской.] по прозвищу Глазок-смотрок следил за дворней по заданию Минкиной и обо всем ей докладывал. У него дочь Татьяна[19 - Аникеева Татьяна Ивановна (1808–1825) – крепостная крестьянка, горничная. Была осуждена по делу об убийстве Анастасии Шумской.] в горничных у барыни. В общем, что она ему откровенно, из дочерней любви, скажет, то он без замедления госпоже на белой, так сказать, тарелочке с голубой каемочкой. М-да… А уж она опосля чудеса телепатии являла. Мысли читала о поступках, которые только планировались, наперед догадывалась. Знаем мы такую магию. Не первый день на свете живем.

А ты сам разве не помнишь Минкиной?

Глава 3. Грузино

Всей России притеснитель,
Губернаторов мучитель
И Совета он учитель
А Царю он – друг и брат.
Полон злобы, полон мести,
Без ума, без чувств, без чести,
Кто ж он? Преданный без лести,
Бл<–> и грошевой солдат.

    A. C. Пушкин (1817–1820)

Разумеется, живя в Новгородской губернии, Александр Иванович не мог ни разу не столкнуться с аракчеевской наложницей. Впрочем, метресса не жена, с ней на всяком приеме не покажешься. Что же до законной супруги, вот с этим у Алексея Андреевича не сложилось. Собственно, законная супруга у Аракчеева была, точнее, числилась. Но на высоком посту жены ближайшего сподвижника императора сия особа продержалась без малого год, после чего была спешно отправлена к матери, где и оставалась по сей день.

Венчание состоялось 4 февраля 1806 года в Сергиевском артиллерийском соборе, Псковитинов запомнил дату, потому что в этот день у него самого родилась дочь Оленька, и от свадебного стола его призвали к постели роженицы. Варвара Никитична разрешилась от бремени на две недели раньше, задумай его сиятельство жениться ближе к реальному сроку, Александр Иванович и не подумал бы оставлять ради такого дела супругу. А тут он успел даже поднять пару бокалов за прекрасную Наталью Федоровну[20 - Аракчеева (Хомутова) Наталья Федоровна (1783–1842). Супруга А. А. Аракчеева.], которой в ту пору исполнилось двадцать три года, и за новобрачных. В общем, третий по счету за этот день бокал он уже поднимал у себя дома за здоровье жены и первеницы. Вот почему Псковитинов запомнил дату венчания Аракчеева.

Наталья Федоровна, хорошенькая блондиночка, с голубыми глазками и неизменно восторженным выражением лица, казалось, совсем не подходила высокому и мрачному, словно грозовая туча, Алексею Андреевичу. Ко всему прочему за спиной у странной пары шептались обо всем известной связи жениха с его дворовой девкой Минкиной, которая, несмотря на измененный статус ее хозяина, до сих пор не покинула, как шутили остряки, «Аракчеевскую столицу» – Грузино, где числилась экономкой.

Обычно господа, имеющие склонность к крестьянкам, свершают сие неблаговидные деяния в тайне, встречаясь со своими зазнобами в какой-нибудь березовой рощице или… А впрочем, помещики – тоже люди, ничто человеческое им не чуждо, но и приличиями пренебрегать не следует. Что уж говорить о здоровых, ладных крестьянках, которые даром что опускают взоры и чуть что – закрывают лицо рукавами, а на самом деле только и ждут, как бы заполучить себе в покровители барина. Говорили, что Алексею Андреевичу придется порвать всяческие отношения с Настькой ради семейного счастья. Но, разумеется, нашлись и такие, кто бился об заклад, что пронырливая цыганка найдет способ выжить из дома дочку генерала Хомутова[21 - Федор Николаевич Хомутов (предположительно между 1718 и 1778 гг.) – генерал-майор.].

В день свадьбы Наталья Федоровна получила фрейлинский шифр и Екатерининский орден 2-й степени. Год Аракчеев казался вполне себе счастливым человеком, вывозил супругу в общество, а потом произошел скандал. Кто-то доложил Аракчееву, будто обер-полицмейстер города Санкт-Петербурга, получивший 100 000 рублей на секретные расходы, тратит означенные средства совсем на другие надобности. Он тут же сообщил о доносе государю и занялся расследованием служебного преступления. Для этого Аракчеев должен был произвести тщательную ревизию. Все документы подозреваемого были арестованы и доставлены в дом к Аракчееву. И что же, буквально на первой странице значилось имя его дражайшей супруги! Оказалось, что она, Наталья, два раза получала по 5000 рублей от обер-полицмейстера. Что это могло означать? Наталья Федоровна шпионила за мужем по заданию тайной полиции, получая за это оговоренное жалованье? Аракчеев и раньше подозревал, что за ним следят, но то, что тайная полиция исхитрился вербовать для этого подлого дела его законную супругу, было сверх меры!

– Я говорю, что вы получили от обер-полицмейстера два раза по 5000 рублей! – орал Аракчеев.