Между нами дождь

С одной стороны, развитие технологий не стояло на месте, но в остальном жизнь сильно обеднела. Прежде хоть красивые дома строили, реставрировали обветшавшие, а теперь все новое – это однотипные постройки, а старые здания, если только они не представляли совсем уж невероятной исторической ценности, просто сносили. Денег на их содержание и восстановление не находилось.

Мода просто-напросто умерла. Какие еще наряды, какой имидж… Одежда – самая незатейливая, без сложных элементов, складок, защипов и прочих красот. Потому что такую простую одежду легче дезинфицировать, а от тканей, из которых ее шили, нынче требовалось лишь одно, чтобы они были крепкими и могли выдержать множество стирок. Повседневная одежда современного человека напоминала теперь туристическую или рабочую униформу. Во времена карантина многие надевали специальные комбинезоны, обеспечивающие максимальную защиту от вируса. Никто уже не гнался за красотой, разработчики одежды больше думали о том, как, например, удобнее почесаться человеку в таком «скафандре»…

Настроение у Вассы опять испортилось. И, как всегда, перед визитом к Демьяну Демьяновичу, чтобы уж совсем плохо стало, она отчетливо ощутила свое главное горе. Потерю родителей. Папу и маму Васса даже не помнила, поскольку на момент их гибели (в автокатастрофе) она была совсем маленькой. Вассу воспитала тетя Поля, троюродная сестра папы.

А эта дурацкая болезнь?! Когда ничего нельзя, и ни шагу в сторону, и всего беречься, и не напрягаться, и не волноваться… Васса осмелилась передвигаться по городу одна, без сопровождения тети Поли, лишь совсем недавно, перед своим двадцатилетием.

Сердце. Нелепое, никому не нужное, навсегда больное сердце Вассы.

– …в конце месяца обещают открытие нового развлекательного центра, – между тем шуршало в наушнике. – Этот проект с самого начала подвергается жесткой критике со всех сторон. Имеет ли смысл в наше время затевать подобную авантюру, напрямую связанную с угрозой массового заражения каким-нибудь очередным новым вирусом? Общество до сих пор спорит о нужности Фудкорта, но нет, теперь еще и развлекательный центр как новый источник повышенной опасности для населения… Сторонники мэра утверждают, что развлекательный центр – это мощное лекарство против депрессии, охватившей многих людей. Кроме того, некоторые из ученых упорно повторяют, что скопление людей в разумных пределах способно повысить коллективный иммунитет…

«Зачем я живу? Для чего? – Васса уже гнала по кругу одни и те же мысли. – Жизнь и так паршивая, а тут еще моя болезнь, от которой никогда не излечиться. Я обречена навсегда, и главный вопрос лишь в том, сколько мне еще осталось – несколько лет или несколько месяцев? Бедная тетя Поля… Она из-за меня не смогла устроить свою личную жизнь, я словно пиявка какая-то высосала ее всю! Тетя только и делает, что ухаживает за мной, кормит-поит, тратит на меня свою пенсию, ни с кем не общается. У нее ведь даже близких подруг нет, если подумать… Так, созванивается с какими-то приятельницами время от времени, но это ж разве дружба…»

Трамвай плавно, почти незаметно тронулся с места. Затем, через несколько минут, мягко остановился и его двери открылись, впуская новую порцию пассажиров. Васса отметила это краем сознания, не отрывая взгляда от серого пейзажа – карикатурно-искаженного, из-за текущих по стеклу струек воды.

Народу в трамвай набилось непривычно много, дожидаясь его, люди успели скопиться на остановке.

Резко запахло сыростью, отдушками, которыми наполняли средства для дезинфекции и стирки – намокшая одежда щедро «отдавала» эти ароматы в воздух…

– Соблюдайте социальную дистанцию, граждане! Ну куда вас столько набилось?

– …такое впечатление, что нарочно народ в дома загоняют этим дождем. Вы заметили, как испортилась погода? Ни одного хорошего дня за последний год, обязательно какая-то ерунда случается.

– На климатическое оружие намекаете? И не надоело? Да сколько можно! Люди сами свой климат испортили!

– А вы вокруг смотрели? Вы гляньте, сколько этих столбов понатыкали вокруг…

– Но это дикость – валить все на вышки, это же средства связи, и потом, с тех пор как электричество стало беспроводным, без них не обойтись… Вы уж выбирайте, либо вышки связи, либо все кабелями завешано…

– Средства связи, беспроводное электричество… Представьте, сколько излучения вокруг нас! Скоро в мутантов превратимся. Слышали, рыбу недавно в коллекторе рабочие обнаружили – огромную, зубастую… То ли акулу, то ли гигантскую пиранью!

– И вы верите этим слухам, про рыбу-мутанта?! Где хоть одно нормальное фото, а не фейковое?

– …Никто не торопится создавать семью, рожать детей… Людям самим бы выжить.

– А молодежь какая наглая пошла, заметили?

– И не говори, Ильинична. Дети «удаленки». Раньше их хоть учителя в школе воспитывали, как нас, например, а сейчас какие-то боты. Ну кого робот может воспитать? Только бездушную скотину.

– Здоровые все, откормленные. Морды круглые, глаза пустые-пустые… Смотрит такая на тебя в упор – и не видит ничего.

– А потому что только о себе думает, о своем комфорте. Что ей другие, старики.

– Наверное, из понаехавших. Наш дурак, Канатчиков, говорят, их приглашает до сих пор. Приезжих. На стройках работать, тарелки в Фудкорте мыть. Никто не приглашает давно, а он зовет, и кто его только выбрал… А они сюда заразу везут… Да вы посмотрите, она точно не из наших. Даже русского языка не знает наверняка!

Не сразу до Вассы дошло, что это сейчас о ней говорят. Она, словно преодолевая вязкое, склизкое, студенистое сопротивление, которым было заполнено все пространство вокруг, повернула голову и заметила перед собой трех дам «элегантного возраста», как сейчас было принято обозначать старость.

Две дамы – вполне обычные немолодые тетушки, чем-то даже похожие между собой как сестры: плащами неопределенного цвета и неопределенной длины, превращавшими их фигуры в куб, одинаковыми короткими стрижками, и даже цвет волос (вернее, цвет краски для волос) был у них одинаковый, коричнево-бурый. Может, и правда они являлись самыми настоящими сестрами. Одна «сестра» чуть выше, чуть худее, а лицо веселее. Другая серьезная и строгая.

Третья же дама выглядела весьма примечательно. Хотя и одеждой, и прической, и даже «мастью» почти не отличалась от своих приятельниц. Кажется, именно ее и звали Ильиничной.

У нее был пронзительный и очень острый взгляд. Слишком острый, слишком пронзительный для обычного человека. Скорее более подходящий для зверя, для хищника, приготовившегося к нападению. Так выглядывают добычу. Верхняя губа у Ильиничны была чуть приподнята, и виднелись два крепких и идеально-белых металлокерамических клыка сверху; ноздри раздуты. Она, почти не мигая, разглядывала Вассу сверху вниз.

Вассе стало страшно.

– Ну и что уставилась-то… – насмешливо спросила Ильинична, глядя ей прямо в глаза. – Место уступи.

В первый момент Васса захотела вскочить. Как не подчиниться приказу? Но уже в следующее мгновение она себя осадила – вот еще, следовать командам какой-то «левой» тетки в трамвае! Кстати, слабосильной старушкой эта Ильинична вовсе не выглядела. Скорее мощным и матерым зверем, грузным – да, но зато очень опытным, экономным в движениях. Не заметишь, как такая Ильинична вцепится и горло перегрызет искусственными зубами. Куда там молодым до нее, молодые равнодушнее, да и спокойней, ленивее – не станут гоняться за своей добычей, а вот от этой хищницы точно не уйдешь без потерь.

Раньше в общественных местах о Вассе заботилась тетя Поля. «Пропустите, я с ребенком, пожалуйста, дайте сесть, у меня ребенок инвалид!» – бодро и добродушно оповещала она окружающих, и все ей так же добродушно уступали. Тетя Поля сажала ребенка, то есть Вассу, на освободившееся место и горячо благодарила окружающих за понимание. Никогда никаких конфликтов не возникало. Когда же, в последнее время, Васса ездила одна, то конфликтов тоже ни разу не вспыхивало. Во-первых, трамваи всегда ходили полупустые, во-вторых, Васса ездила на общественном транспорте довольно редко (вот как сейчас, в кардиодиспансер), и потом ситуаций, когда Васса сидела, а над ней склонялись дамы «элегантного возраста», просто не случалось до этого момента.

– Уступи, – с бесстрастным выражением, раздувая ноздри, повторила Ильинична.

Две «сестры», поглядывая на свою подругу, тоже закудахтали в один голос возмущенно:

– Девушка, ну неужели совести у вас нет, так трудно пожилым людям место уступить…

Наверное, если бы кто-то из пассажиров услышал эту перепалку, возможно, уступил бы свое место, но нет, другие сидячие места располагались далеко, а между ними еще стояли люди, в основном по направлению движения трамвая, спиной к хвосту вагона. Так что это был театр всего лишь четырех актеров – Вассы и трех ее оппоненток.

После синхронных реплик «сестер» Васса вновь была уже готова подняться с места (проще же и правда уступить, чем препираться, оно и для здоровья полезней – не придется нервничать), но тут Ильинична подала очередную реплику:

– Не реагирует она… Точно из понаехавших. У наших людей кусок хлеба отнимает.

– И не один кусок, – хихикнула та «сестра», что пониже и поплотней.

– Может, и не хлеб, а… – хихикнула вторая «сестра», но сбилась, придумывая продолжение фразы, чего там Васса у кого отнимала.

– Точно, Машенька, у нее совсем другая работа, – ликующе подхватила Ильинична. – И мы знаем какая.

Она явно намекала на какую-то гадость. Тут уж Васса окончательно передумала вставать. Вот еще, потакать всяким нахалкам…

– Девушка, да будьте же человеком, неужели вам не стыдно! – гневно воскликнула та «сестра», что повыше.

– Дашенька, ну какой стыд, ты на нее посмотри только… – засмеялась Ильинична.

Тут Васса не выдержала и сказала, обращаясь сразу ко всей троице:

– Я инвалид.

Машенька с Дашенькой вздрогнули, словно испугались, но на Ильиничну это заявление не подействовало, нет. Она продолжила с каким-то вызовом:

– Хех, инвалид она… да на тебе пахать надо, милая!

И тут у Вассы словно что-то переключилось в голове. Она медленно принялась расстегивать молнию на платье.

Машенька с Дашенькой растерянно захлопали глазами, а вот Ильинична произнесла с интересом:

– Гляньте, она стриптиз, что ли, собралась нам показывать… маленько ошиблась адресом, милая…