Дело Бенсона

Дверь нашего такси открыл полисмен, который отсалютовал Маркхэму и стал прокладывать нам путь в толпе. Другой полисмен узнал Маркхэма, пропустил нас и отдал честь.

– Ave, Caesar, te salutamus[2 - Здесь подразумевается обращение римских гладиаторов к императору перед боем: «Ave, Caesar, morituri te salutant» (лат.)– «Здравствуй, Цезарь, идущие на смерть тебя приветствуют».],– прошептал мне Вэнс с усмешкой.

– Успокойтесь, – проворчал Маркхэм. – У меня достаточно хлопот и без ваших передернутых цитат.

Мы открыли массивную дубовую дверь и вошли в прихожую, где нас встретил помощник окружного прокурора Динвидди, серьезный, смуглый молодой человек с преждевременными морщинами на лице. У него был такой вид, будто вся человеческая скорбь и все человеческое горе легли на его плечи.

– Доброе утро, шеф, – приветствовал он Маркхэма с явным облегчением. – Я чертовски рад, что вы приехали сюда. Это дело довольно ясное. Заурядное убийство, хотя пока нет основной нити.

Маркхэм мрачно кивнул и посмотрел мимо него в гостиную.

– Кто там? – спросил он.

– Люди, которых прислал главный инспектор, – ответил Динвидди, пожимая плечами. – Они работают.

В этот момент в дверях гостиной появился высокий, массивный мужчина средних лет, розовощекий, с пышными светлыми усами. Увидев Маркхэма, он с протянутой рукой направился к нему. Я немедленно узнал в нем главного инспектора О’Брайена, одного из руководителей полиции. Он важно поздоровался с Маркхэмом, а потом мы с Вэнсом были представлены ему. Инспектор О’Брайен сдержанно кивнул каждому из нас и направился обратно в гостиную, а Маркхэм, Динвидди, Вэнс и я последовали за ним.

Комната, в которую мы вошли через широкую двойную дверь, была очень большой, почти квадратной, с высокими потолками. Два окна выходили на улицу, а на противоположной от них стене было еще окно, выходящее на асфальтированный двор. Слева от этого окна была дверь, которая вела в столовую.

Комната поражала показной роскошью. На стенах висело несколько тщательно обрамленных картин, изображавших бегущих лошадей, и несколько охотничьих трофеев. Огромный восточный ковер покрывал пол. В середине одной из стен был устроен камин, окаймленный лепными украшениями, над ним – мраморная каминная полка. По диагонали в углу справа стояло пианино из орехового дерева, отделанное медными украшениями. Затем книжный шкаф из красного дерева со стеклянными дверцами, прикрытыми занавесками; небольшой письменный стол со множеством ящиков; невысокая венецианская скамейка, отделанная жемчугом; небольшой столик из тикового дерева, инкрустированный бронзой, на котором стоял большой медный самовар; еще один инкрустированный стол длиной около шести футов – в центре комнаты. Рядом со столом, ближе к двери в коридор, спинкой к окнам стояло большое плетеное кресло.

В этом кресле находилось тело Олвина Бенсона.

Хотя я два года провел на передовой во время войны и видел множество ужасных трупов, я не мог подавить чувства сильного отвращения при виде этого убитого человека. Во Франции смерть казалась неизбежной частью ежедневной обыденности, но здесь, в этой роскошной обстановке, смерть выглядела каким-то злым роком. Яркое июньское солнце заливало комнату, из окон доносился обычный городской шум, какофония звуков, свидетельствующая о мирной и спокойной жизни.

Тело Бенсона в кресле занимало такое естественное положение, что казалось, вот сейчас он повернет голову в нашу сторону и спросит, почему мы вторглись в его дом. Его голова была чуть откинута на спинку кресла. Правая нога была закинута на левую. Локтем правой руки он слегка касался стола, а левая свободно лежала на ручке кресла. Но что больше всего поражало и подчеркивало естественность его позы – это небольшая книжка, которая была у него в правой руке, как будто он читал и на мгновение оторвался от нее.

Он был убит выстрелом в лоб, и на лбу виднелась маленькая круглая дырка, почерневшая от свернувшейся крови. Большое пятно крови на ковре около кресла указывало на обильное кровотечение, вызванное проникновением пули в мозг. Если бы не эти ужасные следы, то можно было бы подумать, что он на мгновение оторвался от книги и откинулся на спинку кресла, чтобы отдохнуть.

Он был одет в старый смокинг и брюки от вечернего костюма. На ногах красные шлепанцы. Рубашка расстегнута, как будто ему жарко. Внешне он не был привлекательным человеком, особенно некрасива была его лысая голова. Кроме того, он был очень толст. Толстые, обвисшие щеки, такая же обвисшая морщинистая шея. Вздрогнув от отвращения, я перенес внимание на других людей, находящихся в комнате.

Два здоровенных парня с огромными руками и ногами разглядывали стальную решетку на окнах. Особое внимание они уделяли тем местам, где решетка была вцементирована в стену, и изо всех сил старались расшатать ее. Другой мужчина, среднего роста, со светлыми усами, следил за их работой. Еще один человек, в костюме из голубой саржи и котелке, уперев руки в бока, разглядывал труп, сидящий в кресле. Он разглядывал его с такой настойчивостью, будто надеялся узнать у трупа тайну убийства.

Какой-то мужчина необычной наружности стоял у ближайшего окна и разглядывал через ювелирную лупу небольшой предмет у себя на ладони. Я узнал его по фотографиям, которые часто видел в газетах. Капитан Карл Хагедорн – самый известный в Америке эксперт по оружию – был огромным и рослым человеком лет пятидесяти. Его поношенный черный пиджак прохудился на локтях, а брюки обтягивали лодыжки, что придавало ему комический вид. У него была круглая, ненормально большая голова, а уши, казалось, приросли к ней. Рот прикрывали громадные косматые усы. Капитан Хагедорн уже тридцать лет сотрудничал с нью-йоркской полицией, и хотя все Управление потешалось над ним, его очень уважали и считались с его мнением. Его мнение, высказанное по поводу любого огнестрельного оружия, было окончательным и принималось всеми сотрудниками Управления.

У двери, ведущей в столовую, разговаривали двое мужчин. Один из них был инспектор Уильям Моран, руководитель детективного бюро, а второй – Эрнест Хэс, о котором нам рассказывал Маркхэм.

Едва мы вслед за старшим инспектором О’Брайеном вошли в комнату, как все прекратили свои занятия и уставились на нас. Маркхэма они приветствовали холодно, но почтительно. Только капитан Хагедорн, едва оторвав голову от предмета на своей ладони, бросил на нас беглый взгляд и тут же уткнулся в созерцание чего-то малого с таким отсутствующим видом, что это вызвало легкую улыбку Вэнса.

Инспектор Моран и сержант Хэс выступили вперед. После церемонии рукопожатия (что, я заметил, было среди членов полиции и работников прокуратуры чуть ли не религиозным ритуалом) Маркхэм представил Морану и Хэсу Вэнса и меня и коротко объяснил причину нашего присутствия здесь. Инспектор Моран вежливо поклонился нам, было видно, что он смирился с нашим появлением. Но сержант Хэс игнорировал объяснение Маркхэма и смотрел куда-то в сторону, как будто мы вообще не существовали.

Инспектор Моран резко отличался от всех остальных. Он выглядел лет на шестьдесят, голова совсем седая, усы с проседью. Одет он был чрезвычайно тщательно. Он скорее напоминал какого-нибудь маклера с Уолл-стрит, чем полицейского офицера[3 - Позже я узнал, что инспектор Моран был президентом одного из банков, который лопнул во время кризиса 1907 года, а чуть позже его уговорили поступить в полицию.].

– Я поручил это дело сержанту Хэсу, – пояснил он низким, хорошо поставленным голосом. – Похоже, что у нас будет масса неприятностей, прежде чем мы закончим его. Даже главный инспектор так думает. Он был здесь в восемь часов утра.

Инспектор О’Брайен отошел от нас, как только мы вошли в комнату, и сейчас с серьезным и непроницаемым видом стоял возле окна.

– Ну, я, пожалуй, пойду, – прибавил инспектор Моран. – Они вытащили меня из постели в половине восьмого, и я еще не завтракал. Раз вы здесь, то я уже не нужен. Доброго утра. – И он снова пожал нам руки.

Когда он ушел, Маркхэм обратился к своему помощнику:

– Динвидди, посмотрите, пожалуйста, за этими людьми. Здесь они, как дети в лесу, но хотят знать, как делается подобная работа. Объясните им все, а я пока поговорю с сержантом Хэсом.

Динвидди принял поручение Маркхэма радостно. Я думаю, ему не терпелось найти слушателей, чтобы излить свое возбуждение. Мы трое приблизились к трупу, и я тут же услышал мрачный голос Хэса:

– Я полагаю, теперь вы передадите это дело мне, мистер Маркхэм.

Динвидди и Вэнс о чем-то разговаривали, а я с интересом наблюдал за Маркхэмом, поскольку был наслышан о соперничестве между полицией и прокуратурой.

Маркхэм посмотрел на Хэса и снисходительно улыбнулся.

– Я здесь для того, чтобы работать с вами вместе, а не для того, чтобы мешать. Я бы не явился сюда, если бы мне не позвонил майор Бенсон и не попросил лично приехать. И особенно я хочу, чтобы мое имя не упоминалось. Достаточно хорошо известно, что майор мой друг, поэтому лучше не упоминать обо мне.

Хэс что-то пробормотал, но я не расслышал, однако было ясно, что он удовлетворен. Хэс хорошо знал Маркхэма, знал, что его слово твердо, и, кроме того, ему нравился прокурор.

– Поскольку это дело в руках полиции, – продолжал Маркхэм, – то вам, очевидно, придется принять репортеров. Меня это устраивает, – он добродушно улыбнулся, – ведь в случае чего-нибудь непредвиденного ругать они будут вас.

– Все ясно, – сказал Хэс.

– В таком случае, сержант, давайте приступим к делу.

Глава 3

Женская сумочка

(Пятница, 14 июня, 9.30 утра)

Окружной прокурор и сержант Хэс подошли к трупу и остановились рядом с ним.

– Вот видите, – начал Хэс, – он был убит выстрелом спереди. Выстрел был произведен удивительно точно, пуля попала в лоб, вышла с затылка и попала в деревянную панель между окнами. – Он указал место на деревянной облицовке, куда попала пуля. – Мы нашли стреляную гильзу, а капитан Хагедорн вытащил пулю.

Он повернулся к эксперту по оружию.

– Как дела, капитан? Что-нибудь особенное?

Хагедорн медленно поднял голову и, близоруко щурясь, посмотрел на сержанта. Сделав несколько неуклюжих движений, он ответил:

– Пуля сорок пятого калибра, армейского образца, выпущена из автоматического кольта.

– Вы можете сказать, капитан, как близко к Бенсону находился этот кольт?

– Да, сэр, могу, – с тяжеловесной медлительностью проговорил Хагедорн. – Между пятью и шестью футами, возможно.

Хэс хмыкнул.

– Возможно, – повторил он, обращаясь к Маркхэму. – Вот видите, сэр, раз капитан так говорит… Видите ли, сэр, ничто, кроме пуль сорок четвертого и сорок пятого калибра, да еще армейских, то есть со стальной оболочкой, не может пробить голову человеку, как головку сыра. Да и для того, чтобы пуля впилась в деревянную обшивку стены, необходимо было стоять довольно близко к Бенсону. Поскольку на лице убитого нет следов пороха, стало быть, расстояние, указанное капитаном, вполне реально.

В это время раздалось хлопанье входной двери, и вскоре к нам присоединился доктор Доремус, главный судебно-медицинский эксперт, со своим помощником. Он пожал руки Маркхэму и О’Брайену и по-дружески отсалютовал Хэсу.