«Люди в верности надежные…». Татарские муфтияты и государство в России (XVIII–XXI века)

Например, если в официальном названии мусульманской махалли (общины) в Российской империи содержалось слово «приход», то целесообразно использовать последний термин[89 - Понятия «махалля» как «община мусульман» не было идентично понятию сельской общины. В мусульманских селах, помимо прихода, были известны такие общественные институты, как поземельная община и сельское общество.]. Но при этом необходимо сделать оговорку о причинах употребления слова «приход» вместо махалли. В равной степени бессмысленно игнорировать термин «соборная мечеть», коль скоро он встречается в официальных названиях большинства джум‘а (пятничных) мечетей в Российской империи, Советском Союзе и современной России.

То же самое касается и «мусульманского духовенства». Некорректно употреблять этот термин применительно ко всем без исключения лицам, проводящим исламские религиозные обряды (в том числе неофициальным муллам), а также ко всем сотрудникам муфтиятов[90 - К примеру, определенную часть сотрудников Оренбургского магометанского духовного собрания в Уфе (технических служащих) – в особенности на ранних этапах его существования – составляли немусульмане. В штат ОМДС помимо муфтия и заседателей изначально входило еще пять служителей. К середине XIX в. их количество увеличилось до 15 человек.]. Однако вполне допустимо говорить о мусульманском духовенстве как об определенной группе, чье положение закреплено на законодательном уровне в таких государствах, как Австро-Венгрия, Российская и Османская империи и др.

В России конца XVIII – начала XX в. высший слой мусульманского духовенства представлял собой определенную группу религиозной бюрократии[91 - Российский историк С. И. Алексеева использует термин «духовная бюрократия» (Алексеева С. И. Святейший Синод в системе высших и центральных государственных учреждений пореформенной России, 1856–1904. СПб.: Наука, 2003). Однако более приемлемым термином, на мой взгляд, является «религиозная бюрократия». И в исследовании Алексеевой, и в настоящей работе речь идет о религиозных, а не о духовных институтах. Последние представляют собой не бюрократические институты, а структуры, связанные с обретением и поддержанием духовности (например, суфийские братства и др.). Сам термин «духовное управление» является анахронизмом, но продолжает употребляться в названиях большинства муфтиятов в современной России.], наделенную государством правами и обязанностями. Попасть в эту категорию мусульманского духовенства могли не все авторитетные ‘улама’. Во-первых, число должностей в системе религиозной бюрократии было ограничено. Во-вторых, не каждый регион с мусульманским населением находился под юрисдикцией одного из существовавших муфтиятов. Это не позволяло придать особый статус всем ‘улама’, которые взаимодействовали с имперскими властями[92 - Так, если в Закавказье имперские власти целенаправленно создавали из служителей исламского культа привилегированное сословие, то на Северном Кавказе, где ислам не был институализирован и местные общины фактически не подчинялись какому-либо муфтияту, лишь небольшая часть ‘улама’ обладала правами и привилегиями духовенства. Одной из причин, по которой туркестанские генерал-губернаторы, начиная с К. П. фон Кауфмана, выступали против создания муфтията в этом регионе, было нежелание формировать привилегированную группу мусульманского духовенства, которая бы пользовалась авторитетом у верующих и служила целям укрепления ислама.].

Одним из важных принципов при формировании религиозной бюрократии был принцип назначения. Макс Вебер отмечал:

Бюрократическое господство осуществлено в самом чистом виде там, где в самом чистом виде господствует принцип назначения чиновника. Иерархия чиновников, избранных на выборах, не может существовать в том же смысле, что и иерархия назначенных чиновников: уже дисциплина, естественно, ни в коей мере не может приблизиться к необходимому уровню строгости там, где нижестоящий чиновник может настаивать на выборах так же, как и вышестоящий, и шансы первого не зависят от оценок последнего[93 - Вебер М. Типы господства // Личность, культура и общество. 2008. Вып. 1 (40). С. 41.].

При этом под выборностью в случае с духовенством следует понимать возможность свободного волеизъявления верующих, которое не может быть аннулировано светской или церковной (религиозной) властью. В этом смысле свобода выбора мусульманами Российской империи духовенства была существенно ограничена как де-юре, так и де-факто. Так, например, согласно указу об образовании министерства духовных дел и народного просвещения 1817 г., муфтий в Уфе должен был избираться мусульманским обществом. Это же положение было впоследствии включено в устав Департамента духовных дел иностранных исповеданий 1836 г. Однако фактически муфтии продолжали назначаться императором по представлению министра внутренних дел. Только в 1889 г., спустя сто лет после образования муфтията, такая практика была легализована[94 - Азаматов Д. Д. Оренбургское магометанское духовное собрание // Ислам на территории бывшей Российской империи: Энциклопедический словарь. М.: Вост. лит., 2006. Т. 1. С. 319–320.].

Примечательно, как объяснял неприменение положения о выборности муфтия министр внутренних дел Д. А. Толстой в докладной записке на имя императора Александра III:

…малая вероятность избрания самими магометанами лица, соответствующего тем условиям, и важное значение оренбургского муфтия, как духовной главы весьма значительной части магометан империи, признавалось до настоящего времени достаточным основанием к тому, чтоб постановление закона о выборе муфтия магометанским обществом не применялось на практике, во избежание затруднений, неминуемых при отсутствии в Своде законов объяснения точного смысла этого выражения[95 - РГИА. Ф. 821. Оп. 8. Д. 1068. Л. 4 об. Цит. по: Загидуллин И. К. Татарское национальное движение в 1860–1905 гг. Казань: Татарское кн. изд-во, 2014. С. 191.].

Расхождение между буквой закона и правоприменительной практикой при выборах муфтия ОМДС демонстрирует, что подмена писаных правил неписаными присуща институту муфтията в России с самого начала.

Что касается трех заседателей (кадиев)[96 - Кадий, казый (от араб. кади – судья) – здесь: в Российской империи член центрального коллегиального органа по управлению религиозными делами мусульман – Оренбургского магометанского духовного собрания (ОМДС) в Уфе.], которые, наряду с муфтием, принимали решения по вопросам, относящимся к юрисдикции Духовного собрания, то они первоначально избирались мусульманами, но не напрямую, а коллегией выборщиков из числа ‘улама’ Казанской губернии. Однако с 1889 г. заседатели стали назначаться министром внутренних дел по представлению муфтия ОМДС[97 - Фактически до 1891 г. вопрос об избрании кадиев в округе ОМДС находился в ведении мусульманских религиозных деятелей Казанской губернии. Они избирали кадиев из своей среды и затем посылали их кандидатуры на утверждение министра внутренних дел.]. Срок полномочий кадиев ограничивался тремя годами, и лишь на время занятия должности они пользовались некоторыми правами и привилегиями чиновников[98 - Но были примеры, когда некоторые лица занимали должность кадия несколько сроков подряд. Например, срок пребывания Ризаэтдина Фахретдина в должности заседателя ОМДС продлевался четыре раза.]. В случае болезни или смерти муфтия старший кадий временно исполнял его функции.

Фактически среднего слоя мусульманского духовенства в округе ОМДС так и не возникло. К этой категории могли быть отнесены ахуны в период с 1788 г. примерно до середины XIX в. До 1788 г. ахуном именовался мусульманский богослов, обладавший необходимыми знаниями и опытом для вынесения фетв и решения судебных тяжб по шариату[99 - Spannaus N. The Decline of the Akhund and the Transformation of Islamic Law under the Russian Empire // Islamic Law and Society. 2013. Vol. 20. № 3. P. 209–210.].

После создания ОМДС ахун из независимого богослова превращается в представителя среднего звена мусульманского духовенства с функциями надзора за приходами. Но не ахуны, а имамы обладали правом вынесения решений в соответствии с шариатом по некоторым вопросам. Ахун же выступал лишь как апелляционная инстанция, причем его решения не были, по сути, окончательными[100 - Spannaus N. The Decline of the Akhund and the Transformation of Islamic Law under the Russian Empire. P. 221–222.]. Что касается вынесения фетв, то эта функция перешла к ОМДС. Причем юридическую силу имели только коллективные фетвы Духовного собрания, именовавшиеся решениями. Фетвы муфтия рассматривались как «наставления» и носили рекомендательный характер. Ахуны продолжали выносить богословско-правовые заключения, но они имели неформальный характер[101 - Ibid. P. 232.]. Как отмечает американский исламовед Аллен Франк, к середине XIX в. доведение до имамов циркуляров и распоряжений ОМДС стало едва ли не основной функцией ахунов[102 - Frank A. J. Muslim Religious Institutions in Imperial Russia: The Islamic World of Novouzensk District and the Kazakh Inner Horde, 1780–1910. Leiden; Boston; K?ln: Brill, 2001. P. 110. В Уставе ОМДС 1857 г. ахуны признавались высшими духовными лицами.]. К началу XX в. ахун окончательно превратился в почетный титул[103 - Фархшатов М. Мусульманское духовенство… С. 289. При этом число имамов, обладавших титулом ахуна, возросло в период с 1889 по 1916 год более чем в три раза (Там же. С. 289).].

Непросто обстоит дело с так называемым приходским духовенством. Было бы ошибкой сравнивать православных священников и имамов. Хотя и те и другие часто принадлежали к крестьянскому сословию и в свободное от службы время занимались трудом на земле, целый ряд признаков отличал эти группы друг от друга. Это касалось как механизма занятия ими должности, так и внешних признаков. Например, уже с конца XVIII в. православное приходское духовенство фактически не избиралось, и назначение на приход находилось в руках епархиального иерея[104 - Цыпин В. Духовенство // Православная энциклопедия / Под ред. Патриарха Московского и всея Руси Алексия II. М.: Православная энциклопедия, 2007. Т. XVI. С. 376.]. Кроме того, православные священники выделялись среди мирян внешним видом и манерой речи:

Длинные волосы и ряса, в которой духовные лица были обязаны являться перед прихожанами, позволяли легко отличить их от остальных групп населения. Ощущение чуждости усугублялось отсутствием у духовенства широких родственных связей в среде других сословий, а также особым образованием, которое они получали в бурсах – начальных духовных школах (училищах) и семинариях, и особым языком, который вырабатывался в бурсах. Этот язык представлял собой нечто вроде диалекта – смеси русского и церковнославянского с вкраплениями латыни. Еще сильнее отдаляли клириков от светских лиц различные юридические ограничения. Так, на протяжении долгого времени выход из духовного сословия был крайне затруднен[105 - Манчестер Л. Поповичи в миру: духовенство, интеллигенция и становление современного самосознания в России / Пер. с англ. А. Ю. Полунова. М.: Новое литературное обозрение, 2015. С. 28–29.].

Совсем по-иному обстояло дело с приходскими служителями культа у мусульман. К этой категории следует отнести хатибов, имамов и муэдзинов. В циркуляре ДДДИИ от 20 января 1891 г. понятие «мулла» включало хатибов и имамов[106 - Сборник циркуляров и иных руководящих распоряжений по округу Оренбургского магометанского духовного собрания 1841–1901 гг. Уфа, 1905. С. 42. Имам возглавлял приход при обычной (пятивременной или квартальной) мечети, а имам-хатиб – при джум‘а (соборной) мечети. Хатиб имел право произносить проповедь перед пятничной и праздничной молитвой. По действовавшему во второй половине XIX в. законодательству, при соборной мечети дозволялось иметь одного хатиба и одного имама.]. Поэтому в дальнейшем этот термин будет употребляться мною как общий для обозначения приходских служителей культа, за исключением муэдзинов, в округе ОМДС.

По внешнему облику мулла мало чем отличался от своих прихожан, особенно в сельской местности. Говорил он на том же языке, – разве что мог читать и писать по-арабски и по-персидски. Но арабский могли знать и другие жители села. Выход из категории служителей культа также не являлся проблемой для муллы. Например, после того как в 1826 г. были введены ограничения на занятия мусульманским приходским духовенством торговлей, некоторые муллы оставили свою работу при мечетях[107 - Круз Р. За Пророка и царя. Ислам и империя в России и Центральной Азии. М.: Новое литературное обозрение, 2020. С. 121.]. И наконец, как справедливо отмечает американский историк Роберт Круз, у мулл не было такого инструмента, как монополия на совершение таинств у православных служителей культа[108 - Там же. С. 127.].

По-иному происходило и занятие должности в мусульманских приходах. Имамы и имам-хатибы выбирались главами семейств членов прихода. Кандидатов на эти должности выдвигало местное сельское общество. Иногда самого прихода не существовало, и верующие вместе с ходатайством о постройке мечети выдвигали кандидатуру имама.

Но утверждение мулл зависело от губернского начальства и ОМДС. Прежде чем имам или имам-хатиб получал указ о своем назначении, он должен был сдать в Духовном собрании экзамен. Такой же порядок существовал для тех, кто претендовал на звание ахуна, мухтасиба, хатиба, муэдзина. Кроме того, экзаменуемые по окончании испытаний могли получить и свидетельство, позволявшее им преподавать религиозные дисциплины в качестве мударриса, мугаллима (араб. му‘аллим) или мугаллима-сибйана (араб. сибйан, мн. ч. от саби – «дитя»)[109 - Фархшатов М. Мусульманское духовенство… С. 287.].

Затем кандидат на должность должен был пройти утверждение светскими властями. Сначала он проходил проверку в местном полицейском управлении. Если там не было обнаружено каких-либо обстоятельств, препятствовавших занятию должности имама, хатиба или муэдзина, кандидат предоставлял в губернское правление пакет документов, в который входили: приговор сельского общества, утвержденный волостным правлением, выписка из журнала заседания Духовного собрания о прохождении экзамена и (с 1891 г.) свидетельство уездных училищных советов о знании им русского языка[110 - Там же. В 1872–1886 гг. имамы должны были сдавать экзамены по русскому языку в полицейских управлениях.]. Причем без сдачи экзамена по русскому языку губернское правление не давало дальнейшего хода делу.

Во второй половине XIX в. кандидат представлял не выписку из журнала Духовного собрания, а свидетельство, подписанное муфтием и тремя кадиями, где указывались присвоенное ему по итогам экзамена духовное звание и преподавательская должность. Этот документ создавал юридическую основу для выдачи кандидату в муллы указа, то есть свидетельства местного губернского правления об определении его муллой в определенный приход.

Таким образом, указные муллы не в меньшей степени зависели от избравших их прихожан, чем от вышестоящего начальства в лице муфтия и губернского правления[111 - Например, планируя отлучиться из своего прихода более чем на две недели, мулла обязан был получать разрешение в губернском правлении (Азаматов Д. Д. Оренбургское магометанское духовное собрание в конце XVIII–XIX вв… С. 113).]. Вполне достойный кандидат, пользующийся авторитетом у верующих, мог по тем или иным причинам не пройти через фильтры губернского правления[112 - Хорошей иллюстрацией того, с какими сложностями мог столкнуться указной мулла, не сумевший найти понимания с общиной или губернским правлением, служит дело ишана Г. Курбангалиева. Подробнее об этом см.: Беккин Р. И. «Спасибо татарам, – они мой главный ресурс…» (Дело Габидуллы Курбангалиева и проблема сотрудничества между лидерами черносотенного движения и правыми деятелями в среде мусульман) // Минбар. 2020. № 13 (4). С. 763–793.]. Известны случаи, когда светские или духовные власти отказывались утверждать выбранного верующими муллу. С утверждением муэдзинов обычно проблем не возникало[113 - До 1856 г. муэдзины не появлялись в официальной статистике ОМДС. В дальнейшем вплоть до 1912 г. в половине зарегистрированных мечетей в округе ОМДС муэдзины отсутствовали (Загидуллин И. К. Звания мусульманского приходского духовенства в округе Оренбургского магометанского собрания (конец XVIII – начало XX века) // Филология и культура. 2013. № 1 (31). С. 187).]. В обязанности муэдзина входило провозглашать азан (призыв к молитве), а также перед началом богослужения читать дога[114 - Фархшатов М. Мусульманское духовенство… С. 292. При отсутствии муэдзина при мечети азан возглашал имам или кто-то из прихожан. Дога (от араб. ду‘а) – мольба, обращенная к Аллаху. В отличие от пятикратной молитвы (ас-салат), дога может быть произнесена в любое время и на любом языке.].

Назвать акт утверждения муллы в должности светскими и религиозными инстанциями признаком принадлежности к религиозной бюрократии (духовенству) будет неверно. Указ был всего лишь лицензией, документом, удостоверяющим право на занятия определенной деятельностью, а не пропуском в избранную социальную группу, наделенную определенным набором привилегий. Муллы в округе ОМДС оставались в том сословии, к которому они изначально принадлежали, и не могли передавать обусловленные их должностью права и обязанности по наследству. Иная картина была, например в округе Таврического магометанского духовного правления (ТМДП). В 1831 г. была подтверждена принадлежность духовенства крымских татар к привилегированному сословию. Хатибами, имамами, муэдзинами и др. могли быть избраны только сыновья утвержденных служителей исламского культа[115 - Однако на практике нередко должности приходского духовенства «временно» (иногда в течение несколько десятилетий) замещали представители других сословий. Только в 1912 г. такое неписаное правило было закреплено юридически и на должности служителей исламского культа получили право избираться представители других сословий (Загидуллин И. К. «Записка» Исмаила Гаспринского 1910 г. // Гасырлар авазы – Эхо веков. 2019. С. 30).].

У некоторых мулл и муэдзинов непосредственное соприкосновение с ОМДС ограничивалось сдачей экзамена. В дальнейшем они могли практически не сталкиваться непосредственно с муфтиятом, так как взаимодействие между приходами (махаллями) и ОМДС осуществлялось через уездные полицейские управления, а до 1862 г. – через местных полицейских чинов на местах. Непосредственным начальством для имама был не муфтий и даже не ахун, а исправник – глава уездного полицейского управления. Поэтому говорить о жестко выстроенной двух- или трехуровневой системе мусульманского духовенства с муфтием и заседателями наверху и муллами и муэдзинами внизу не приходится.

Сам приход не имел статуса юридического лица, но, как справедливо отмечает И. К. Загидуллин, фактически пользовался им:

Приход обладал общественными (богослужебным и/или учебным) зданиями, недвижимым имуществом, приносящим доход, которое по закону закреплялось за мечетью или зданием конфессиональной школы; интересы прихода в местности представляло духовенство благодаря своему легитимному избранию; прихожане путем избрания доверенных лиц могли отстаивать свои интересы перед властью, подавали прошения о своих нуждах и чаяниях[116 - Загидуллин И. К. О религиозно-культурной автономии татар в округе Оренбургского магометанского духовного собрания // Ислам в современном мире. 2015. Т. 11. № 3. С. 65.].

Важно также отметить, что в имперском законодательстве неодинаково регламентировался статус приходского духовенства в разных регионах. Так, в Закавказье после 1872 г. правовое положение служителей исламского культа было в целом более детально урегулировано, чем в округе ОМДС. Неслучайно авторы проектов реформ Духовного собрания в Уфе в конце XIX – начале XX в. брали за образец Закавказские магометанские духовные правления суннитского и шиитского учений[117 - Мухетдинов Д. B., Хабутдинов А. Ю. История духовных управлений мусульман в России в XVIII–XXI веках: Учеб. пособие. Н. Новгород: Медина, 2012. С. 54–55. Примечательно, что сами чиновники в Государственном совете при обсуждении проекта положений об управлении религиозными делами закавказских мусульман считали, что они пригодны лишь для Закавказского края, «так как другие местности как по положению своему вдали от мусульманских держав, так и по этнографическим и другим условиям имеют весьма мало общего с Закавказским краем» (Ислам в Российской империи… С. 273–274).].

Таким образом, правовое положение мулл и тем более муэдзинов и сфера их компетенции отличали их от привилегированной группы мусульманской религиозной бюрократии в округе ОМДС.

Формированию мусульманского духовенства как отдельной социальной группы в Российской империи содействовало несколько факторов.

Во-первых, власти империи были заинтересованы в существовании организованной группы мусульманских элит, которая могла бы выступать проводником имперской политики среди подданных-мусульман. Екатерина II была сторонницей камерализма. Камерализм, получивший распространение в Германии в середине и во второй половине XVII в., представлял собой науку об управлении, идеалом которой было полицейское государство, где все сферы общественной жизни, в том числе и вопросы религии, жестко регламентировались властями[118 - См., например: Schr?ckh J. M., Tzschirner H. G. Christliche Kirchengeschichte seit der Reformation. Band 10. Leipzig: E. B. Schwickert, 1812. S. 76, Hundeshagen C. B. Der deutsche Protestantismus, seine Vergangenheit und seine heutigen Lebensfragen im Zusammenhang der gesammten Nationalentwicklung beleuchtet. Frankfurt a. M.: Br?nner, 1847. S. 157 и др.].

Еще Петр I, взяв за образец принципы отношений государства и церкви в протестантских странах Европы, применил их в несколько модифицированном виде при реформировании системы управления делами православной церкви в России. Екатерина II вслед за камералистами считала, что государство должно поддерживать институты и социальные группы, чья деятельность может служить интересам государства[119 - Цыремпилов Н. В. Буддизм и империя. Бурятская буддийская община в России (XVIII – нач. XX в.). Улан-Удэ: ИМБТ СО РАН, 2013. С. 73.]. В ее царствование эта система, апробированная в течение предшествовавших 50 лет на Синодальной церкви[120 - Название «Русская православная церковь» стало официальным только в 1943 г. В Российской империи господствовавшая церковь именовалась Православной российской церковью. В богословской и светской литературе также получили распространение следующие названия: Всероссийская православная церковь, Православная кафолическая греко-российская церковь, Православная греко-российская церковь и Русская православная церковь. По мнению некоторых авторов, отождествление современной РПЦ с Православной российской церковью, существовавшей в Российской империи, выглядит по меньшей мере спорным (Бабкин М. А. Устав Русской православной церкви: допустимо ли отождествление РПЦ и ПРЦ? // Общественные науки и современность. 2015. № 1. С. 108–114). Далее я буду использовать названия «Русская православная церковь» и «Московский патриархат», когда буду рассматривать события с 1943 г. по сегодняшний день. Государственную церковь в Российской империи до 1917 г. я называю Синодальной церковью.], была применена при управлении религиозными делами подданных-мусульман:

В своем понимании «духовенства» империя руководствовалась опытом, полученным через взаимодействие с православным священством, и механически переносила на неправославных священников сословные привилегии православного духовенства. Так, и раввины, и улемы, и ксендзы, и ламы были освобождены от телесных наказаний и смертной казни[121 - Цыремпилов Н. В. Буддизм и империя. Бурятская буддийская община в России (XVIII – нач. XX в.). Улан-Удэ: ИМБТ СО РАН, 2013. С. 37. Отмена телесных наказаний и смертной казни для духовенства, представлявшего различные религиозные культы в империи, происходила не одномоментно. Православные священники были освобождены от телесных наказаний лишь в 1801 г. Что касается указных мулл, то они были освобождены от телесных наказаний законом от 20 февраля 1850 г. Муллы обязаны были нести воинскую повинность и выплачивать подати как представители сословий, к которым они принадлежали (в основном крестьянского, реже – мещанского). Важно также отметить, что права православного духовенства фактически были установлены в XVIII в. До этого «свобода от податей и повинностей давалась только некоторым лицам и учреждениям по жалованным грамотам» (Иванова Н. А., Желтова В. П. Сословное общество Российской империи (XVIII – начало XX века). М.: Новый хронограф, Ин-т рос. истории, 2010. С. 242).].

Во-вторых, Российская империя была сословным государством, в котором индивид для того, чтобы пользоваться определенными правами и обязанностями, должен был принадлежать к определенной социальной группе. В Синодальный период к духовному сословию в русском православии принадлежали священнослужители (клирики), так называемые причетники (лица, исполняющие церковное служение в качестве псаломщиков и пономарей без посвящения в чтецы или иподиаконы, иначе называвшиеся дьячками)[122 - Цыпин В. Духовенство // Православная энциклопедия [http://www.pravenc.ru/text/180638.html].]. К духовенству (черному) относились монахи, не имеющие сана, монахини, послушники и послушницы[123 - Там же.].

У мусульман в округе ОМДС правами и привилегиями, присущими духовному сословию, обладали не все служители культа, а лишь муфтий и кадии. Это, собственно говоря, и были представители высшего слоя мусульманского духовенства. Что касается среднего и низшего слоя, то они так и не сформировались окончательно в округе ОМДС, хотя от муфтиев и Духовного собрания периодически исходили инициативы по усилению значения ахунов и наделению мулл теми же правами и привилегиями, какими пользовались православные священнослужители[124 - Исключение здесь составляют военные и военно-морские имамы. Порядок их назначения и круг обязанностей определялись их принадлежностью к военнослужащим или фактом исполнения ими духовных треб для служащих гвардии, армии и флота.].

Как справедливо отмечает оренбургский историк Д. Н. Денисов, служители исламского культа (которых он не вполне корректно называет священнослужителями) не сформировали особого сословия[125 - Денисов Д. Н. Мусульманское духовенство как привилегированная группа в социальной структуре Российской империи XIX века // Вестник Челябинского гос. ун-та. 2011. № 12 (227). С. 117.]. Однако отдельные мусульманские религиозные деятели были включены в состав духовенства как общероссийского сословия и, следовательно, пользовались такими привилегиями, как право передавать свое звание по наследству, освобождение от телесных наказаний, налоговые льготы и др.[126 - Следует также отметить, что в результате реформ Екатерины II сословные привилегии получили мусульманское дворянство и купечество.] Рядовой мулла принадлежал, как правило, к крестьянскому сословию. Неслучайно, подобно православным священникам, муллы сочетали религиозное служение с крестьянским трудом и другими видами деятельности[127 - Фархшатов М. Мусульманское духовенство… С. 287.].

Таким образом, правовое положение так называемого приходского духовенства отличало его от привилегированной группы мусульманской религиозной бюрократии. То обстоятельство, что мулла выполнял обязанности, предписанные законом (ведение метрических книг, исполнение треб и др.), или принимал присягу у должностных лиц, рекрутов, новобранцев, участников судебных процессов, не делало его автоматически государственным чиновником[128 - Например, муфтий мог совершать богослужение и выступать с проповедью в дни религиозных и государственных праздников в империи, но это не было основной сферой его деятельности.]. Он был не назначаемым бюрократом, а лишь представителем населения, привлекаемым государством для выполнения целого ряда функций. Как отмечает Фархшатов, «в целом царизму не удалось низвести мулл до положения правительственных чиновников. Выборность, отсутствие государственного жалованья ставили низшее мусульманское духовенство в большую зависимость от прихожан»[129 - Фархшатов М. Мусульманское духовенство… С. 290.]. Следует добавить, что не только и не столько от прихожан, сколько от состоятельных односельчан или горожан, оказывавших финансовую поддержку мулле и приходу и, соответственно, влиявших на избрание того или иного кандидата имамом или имам-хатибом. При этом сфера деятельности среднестатистического имама была существенно шире, чем у бюрократа:

Он [имам. – Р. Б.] совмещал в себе духовного пастыря (имама-хатиба), судью (кади), нотариуса (ма’зун), учителя (мударриса или му‘аллима) и государственного служащего. Кроме того, на местах глава мусульманской общины мог быть последователем (муридом), а иногда и руководителем (шайхом, или ишаном) того или иного суфийского братства и потому систематически заниматься религиозно-нравственным совершенствованием для «сближения» с Богом[130 - Фархшатов М. Мусульманское духовенство… С. 290.].

Неравное положение высшего и низшего духовенства отмечалось еще Энгельсом. Низшее духовенство, на которое не распространялось большинство сословных привилегий, выступало выразителем интересов широких масс мирян. Поэтому именно в среде низшего духовенства, согласно Энгельсу, в основном появлялись религиозные реформаторы[131 - Энгельс Ф. Крестьянская война в Германии. М.: Политиздат, 1952. С. 25–26. Эта позиция может быть оспорена, если мы обратимся к истории реформистских движений в мусульманском мире в XVIII–XX вв. Существует множество примеров того, что среди их лидеров были не только рядовые служители культа.].

На формирование мусульманского духовенства как отдельной социальной группы повлияли также исторические обстоятельства. После утраты политической независимости Казанским ханством и другими мусульманскими государствами на территории Евразии большое значение в обществе приобрели именно религиозные деятели:

…с уничтожением государственности татар Поволжья, а также с ликвидацией светской феодальной верхушки духовенство оказалось наиболее сплоченной феодальной группой общества. Мусульманские служители культа постепенно стали контролировать всю духовную жизнь общества[132 - Шайхиев Р. А. Роль мусульманского духовенства в жизни татарского общества // Духовенство и политическая жизнь на Ближнем и Среднем Востоке. М.: Мысль, 1985. С. 187. По мнению Шайхиева, основы формирования мусульманского духовенства как сословия у татар Волго-Уральского региона были заложены в период со второй половины XVI в. (после падения Казанского и Астраханского ханств) до начала XVIII в.].

К этому следует добавить, что мусульманские религиозные деятели (Батырша, Мурат мулла и др.) нередко выступали в роли политических вождей.

Положение ‘улама’ в качестве лидеров нации предрешило судьбу муфтията, созданного по инициативе властей империи в качестве контролирующего и надзирающего органа, но ставшего в скором времени национальным учреждением для татар Волго-Уральского региона[133 - Подлинным панегириком муфтияту как национальному институту татар является брошюра мусульманского религиозного деятеля из Татарстана Валиуллы Якупова: Якупов В. Общероссийский муфтият и его муфтии. Казань: Иман, 2005.]. ОМДС в терминологии более позднего времени превратилось в головное учреждение религиозно-культурной автономии татар[134 - Загидуллин И. К. О религиозно-культурной автономии татар… С. 61.]. Муфтият стал тем институтом, который позволил ‘улама’ сохраниться как отдельной социальной группе и играть ключевую роль в жизни мусульман империи в качестве не только религиозных, но и светских лидеров. Заслуживает внимания оценка значения института муфтията для татар, данная мусульманским публицистом и блогером, бывшим заместителем муфтия Духовного управления мусульман Республики Татарстан Рустамом Батровым (Батыром):

Если бы этот институт был против мусульман, то они с падением… ненавистного им режима в первую очередь отказались бы от его наследия. Но этого не происходит, мусульмане институт муфтията сохраняют. Причина этого в том, что в нем мусульмане видели воплощение тех же принципов Корана, которые средневековые мыслители находят в халифате. А у нас идеи самоорганизации мусульман воплотились в институте муфтията, поэтому очень много сходных черт есть между халифатом и муфтиятом[135 - Батыр Р. Есть ислам, понятый арабами, понятый татарами, понятый турками… // Бизнес Online. 2016. 24 декабря [https://www.business-gazeta.ru/article/332877].].

В условиях сословного и полицейского государства выделение мусульманских религиозных деятелей в особую группу с закрепленным в законодательстве статусом было предопределено[136 - Мусульманское духовенство в округе ОМДС не имело сословных прав – за исключением освобождения от телесного наказания и от рекрутской повинности в 1850–1873 гг.].

Однако нельзя не согласиться с тем, что почва для формирования духовенства была подготовлена в среде самих мусульман – по крайней мере, татар Волго-Уральского региона. Таким образом, намерения имперских властей, стремившихся поставить религиозную жизнь мусульманских подданных империи под контроль, совпали с процессами, происходившими с середины XVI столетия в среде мусульман Волго-Уральского региона. Это были встречные векторы, которые привели к формированию мусульманского духовенства как особой социальной группы в рамках духовного сословия Российской империи.

Религиозные реформы Петра I

Масштабные преобразования в сфере вероисповедной политики в России, изменившие систему взаимоотношений государства и церкви, были начаты при Петре I. Реформа управления церковными делами соответствовала представлениям о государственно-церковных отношениях, распространенным в начале XVIII в. в ряде протестантских стран:

Духовный Регламент, опубликованный 25 января 1721 г. вместе с манифестом Петра, учреждал, выражаясь слогом манифеста, «соборное правительство» в церкви… новое «соборное правительство» становилось лишь одной из спиц в колесе абсолютистского государства. Новый законодательный акт был подготовлен без всякого участия церкви, ибо, хотя составлял проект Регламента псковский епископ Феофан Прокопович[137 - Феофан Прокопович (1681–1736) – российский политический и религиозный деятель, писатель и философ, сподвижник Петра I. Архиепископ Новгородский и Великолукский (1725–1736), идеолог многих реформ, предпринятых Петром I, в том числе в религиозной сфере. – Примеч. автора.], но он выполнял лишь задание Петра – учредить для управления русской церковью коллегию по образцу протестантских духовных консисторий[138 - Никольский Н. М. История русской церкви. М.: АСТ, 2004. С. 219.].

Преобразования Петра I касались в первую очередь государственной православной церкви, но они привели к дальнейшим реформам, которые повлияли на деятельность других религий и были осуществлены преемниками императора.

При формировании механизма управления религиозными делами Петр I руководствовался теорией о «регулярном полицейском государстве»[139 - Одним из наиболее известных представителей этой теории был немецкий философ Христиан фон Вольф. Петр I приглашал ученого возглавить Петербургскую академию наук.]. Согласно ей, для достижения общественного блага любая сфера общественных отношений должна жестко регламентироваться законами. В условиях абсолютистского государства это означало, что все на территории государства подчинено воле единого монарха. К теориям регулярного полицейского государства и абсолютизма примыкала теория так называемого канонического территориализма, получившая распространение в эпоху Просвещения в европейских государствах. Суть ее сводилась к тому, что абсолютный монарх на подчиненной ему территории является не только неограниченным светским правителем, но и главой церкви[140 - Карташев А. В. Собрание сочинений… С. 344–345. Эта модель была лаконично сформулирована в известном принципе: cujus regio, ejus religio («чья земля, того и вера»). Петр I и его преемники были руководителями Синодальной церкви де-факто, но только при Павле I было юридически закреплено положение, что император является главой церкви.].

Однако принципиальным отличием России от большинства европейских государств было наличие многочисленных подданных, исповедовавших различные религии. В такой ситуации император являлся главой государственной церкви (православной). Что касается других религий, то отношение к ним определялось тем, насколько государь видел их полезными для интересов государства[141 - Процитирую слова русского философа Ю. Ф. Самарина: «К несчастью, Петр Великий понял религию только с ее нравственной стороны, насколько она нужна для государства. И в этом выразилась его протестантская односторонность. С своей точки зрения он не понимал, что такое церковь. Ибо сфера ее выше сферы практической, и потому он поступал, как будто бы ее не было, отрицал ее не злоумышленно, а скорее по неведению…» (цит. по: Карташев А. В. Собрание сочинений… С. 374).]. Это был своего рода религиозный прагматизм.