Копи царицы Савской

– Всех, кого могли… кто попал в поле зрения…

– И что?

– Ничего. Абсолютно! Только консьержка…

– Консьержка? – вскинулся Анатолий.

– Из вашего дома, – кивнул Колбин. – Она сказала, что вчера утром к вам приходил посыльный. Обычный парень, не очень опрятный. Она обратила внимание на его неряшливый вид. Он объяснил, что обязан доставить письмо лично в руки адресату.

– Какому адресату?

– По-видимому, тебе или твоей жене. Посыльный назвал номер вашей квартиры и фамилию. Консьержка позвонила Глории, та была дома… В общем, он отнес письмо.

– Какое письмо?

– Не знаю, – развел руками Колбин. – Посыльный его не показывал. Через некоторое время он спустился и вышел. Потом консьержка сделала себе травяной чай. У нее больные почки, и она…

– Дальше что было? – перебил Зебрович. – Она видела Глорию?

– Да. Примерно через час твоя жена спустилась в холл, чем-то озабоченная… прошла мимо консьержки, даже не взглянув на нее… и все. Больше не возвращалась.

– И все?

Колбин взял со стола салфетку и промокнул лицо. Он потел, когда нервничал.

– Консьержка едва узнала Глорию. Та повязала на голову платок и надела темные очки. В принципе, ничего особенного… вчера было солнечно. И прохладно, – добавил он, поразмыслив.

– А платок? – Зебрович сдвинул брови. – Глория не носит платков! То есть… я не помню, когда она надевала бы платок.

– Ну… а вчера надела. В нынешних обстоятельствах каждая деталь имеет значение.

Бизнесмен сидел, уставившись в одну точку, и напряженно размышлял.

– Ты хочешь сказать… что она постаралась изменить внешность?

– Зачем-то твоя жена надела платок?

Пауза затянулась. Колбин ждал ответа, Зебрович молчал. Он понятия не имел, куда отправилась Глория вчерашним утром. Ясно одно – она вышла из дому добровольно. Никто ее к этому не принуждал.

– Ее выманили! – выпалил он. – Они заранее все просчитали. У них был план.

– Полагаю, да.

– Но Глория не говорила мне ни о каком письме! – спохватился Анатолий. – Я рано выехал… был в офисе, подписывал бумаги! Почему она мне не позвонила?

– Видимо, в письме ничего экстренного не оказалось. Оно не обязательно связано с ее исчезновением. После того – не значит вследствие того.

Эта тривиальная фраза взбесила Зебровича.

– Давай обыскивать квартиру! – заявил он. – Если письмо не имеет отношения к случившемуся, оно должно где-нибудь валяться. На полке в прихожей… или в мусорной корзине…

Они с Колбиным перевернули все вверх дном, однако никакого письма не нашли.

Глава 4

В детстве, едва Глория начала осознавать свои сны, у нее появилась вторая жизнь. Смутная и странная, которая проходила в каком-то тумане, обрывках разговоров, мелькании световых пятен и сумеречных теней. Проснувшись, девочка долго не могла сосредоточиться и сообразить, где она на самом деле находится – у себя в спальне или в бесконечной анфиладе комнат с колоннами, с огромными окнами до пола и фресками на потолках. Окна были распахнуты… за ними шумел темный сад. По комнатам скользили призрачные фигуры. Женщины, то в шелках и бархате, то совершенно обнаженные, шептались между собой. Иногда за их спинами прятались крылья… иногда они держали в руках блестящие предметы: оружие, кувшин, скипетр, книгу… Мужчина, одетый с царской пышностью, беседовал с нищим отшельником… Священник прогуливался под руку с судьей… Лукавый амур натягивал тетиву своего золотого лука…

Среди персонажей этого пестрого карнавала можно было заметить кого угодно – чертей, грешников, шутов, ангелов, влюбленных и даже саму смерть. В гуще сада таились развалины старинной башни… а по вымощенной камнями аллее вдруг проносилась, грохоча, колесница с молчаливым возничим… Однажды Глория чудом избежала участи быть раздавленной неумолимыми колесами. Она замешкалась, а возничий и не подумал придержать коней…

Проснувшись, она долго не могла отдышаться и прийти в себя. Сердце неистово колотилось, как будто Глория пробежала стометровку на уроке физкультуры.

Глория взрослела, а сон оставался неизменным. Она никому не рассказывала про анфиладу комнат, населенных таинственными существами. Даже матери. Наложенное неведомым образом внутреннее табу казалось непреодолимым.

Повторяющийся сон стал частью ее натуры, такой же, как привычка часами просиживать над шахматной доской или отбрасывать мысли о будущем. Подружки Глории мечтали о женихах, о белых платьях на свадьбе, о детях… о том, чтобы обзавестись отдельной квартирой и купить машину. Пашка строил планы научной карьеры, получения докторской степени и работы в престижной фирме. Толик грезил прибыльным бизнесом. И только она чувствовала себя гостьей на чужом празднике жизни. Врача из нее не получилось, великая шахматистка не состоялась, участь домохозяйки не прельщала. Чего бы ей хотелось, она не знала. Подружки постепенно отходили в сторону. Родители старели. Павел погиб. Она вышла замуж за Анатолия… и продолжала ощущать себя не в своей тарелке. Плыла по течению реки, воды которой грозили поглотить ее. И вот поглотили…

Глория наконец вспомнила, как оказалась взаперти, привязанной к жесткой узкой койке с железной спинкой. Черный «Паджеро» не заигрывал с ней – он за ней охотился. Водитель неспроста прикидывался таким милым, вежливым и улыбчивым. Он готовил западню, куда она угодила как последняя дура! Клятва Гиппократа подвела ее под монастырь… Не надо было выходить из машины! Не надо было верить первым встречным…

Не клянись! Не зарекайся!

Глория застонала и попыталась пошевелиться. Больно. Запястья и лодыжки стянуты веревками, тело затекло, в горле пересохло. Хочется в туалет… Что-то мокрое и теплое скопилось в уголках глаз и побежало по вискам. Слезы. Она плачет… А что ей еще остается?

Она вспомнила, как очнулась в чужом автомобиле, на сиденье, пахнущем пылью и кожей, как лежала без сил, без мыслей, с привкусом эфира во рту. Он до сих пор сохранился, этот привкус, – только смешался с другим препаратом. Ее куда-то несли… над ней что-то говорили. Потом сделали укол, и она провалилась в бездну. Чернота и ватная тишина отрезали ее от мира. Не сразу бездна наполнилась шепотом и блеском, ветром из сада с запахом лимона, вербены и тубероз… Ее окружили женщины в шляпах и золотистых сеточках на волосах… мужчины в рыцарских доспехах и сутанах священников… толстощекие ангелы и рогатые чертенята… Она рванулась и побежала через анфиладу комнат. Между колонн сновали тени… Пол ушел из-под ног, и Глория упала… растянулась во весь рост на зеркальных плитках с синими узорами… Вверху – нарисованные на потолке луна, солнце и звезды…

А здесь, в белой комнате без окон, потолок был белым. Ни солнца, ни луны. Только круглая, нестерпимо горящая лампочка. От нее режет глаза. От нее текут слезы. Затылок онемел, низ живота ноет. Как она доберется до туалета?

– А-а-а! – закричала Глория. Собственный голос показался ей оглушительным. – А-а-а! Кто-нибудь! Помогите-е! Помогите…

Где-то невообразимо далеко жила повседневной жизнью Москва, шумели деревья на бульварах, звенели трамваи, по ночам зажигались огни дискотек и ресторанов. Там, на Шаболовке, в просторной трехкомнатной квартире жил ее муж Толик… Неужели он не ищет свою жену? У него достаточно денег, чтобы нанять детективов… или заплатить выкуп. Ее похитили ради выкупа, это ясно! Толик с кем-то не захотел делиться, и теперь она расплачивается за его скупость. Он всегда хвалился, что никому не уступает ни копейки… что умеет ловко вести переговоры и водить партнеров за нос. Что выгода сама плывет к нему в руки… Он слишком увлекся дурацкими играми в «купи-продай», возомнил себя самым хитрым, великим комбинатором! Забыл о совести, о любви… о смерти, наконец. Деньги, деньги и деньги! Вот идол, которому молится господин Зебрович. А ей кому молиться? Всевышнему? Вряд ли он отличит голос Глории среди хора голосов таких же незадачливых прожигателей жизни, как она… Вряд ли снизойдет к ее воплям отчаяния. Раньше надо было думать… Никто никому ничего не должен в этом мире наживы и плотских радостей. Повеселился – дай повеселиться другим!

– Я сама во всем виновата… – прошептала она сухими губами. – Сама виновата…

Не на кого сетовать, не на кого уповать. Она сознательно выбрала свой путь. Вышла бы замуж за сокурсника, работала бы участковым врачом, лечила больных – небось не оказалась бы здесь. Кого интересует докторша из районной поликлиники?

Злость на мужа захлестнула Глорию, закипела в груди огненным вулканом. Она тут страдает… а он сидит себе и в ус не дует! Наверное, подсчитывает убытки, которые принесет ему эта неудачная сделка. Наверное, не торопится платить… иначе бы ее перестали держать в подвале…

Простая и страшная мысль обожгла Глорию: ее отсюда не выпустят! Даже если Толик заплатит. Ведь она видела похитителей, слышала их голоса. Они не прячут лиц, называют друг друга по именам… Они ничего не опасаются. Потому что знают: живой ей не быть!

Горячие слезы брызнули из ее глаз. Жалость к себе, к бессмысленно загубленной молодости затопила Глорию. Последнее, что она увидит, – эти белые стены, потолок и лампочку… Хорошо, если ее убьют быстро и безболезненно. Если молодой улыбчивый водитель внедорожника не захочет напоследок позабавиться с пленницей. Если оба парня не окажутся маньяками, получающими кайф от мучений ближнего своего…

– Эй! – закричала Глория. – Эй! Выпустите меня!

Это был крик безнадежности и ужаса. На него откликнулось гулкое эхо пустого помещения. Лампочка вспыхнула ярче и погасла. Глорию окутал непроницаемый мрак.

– Эй, вы! – что было сил завопила она. – Здесь темно!

Приглушенные шорохи и возня напомнили ей о крысах. Не хватало, чтобы ее покусали крысы!

– А-а-а! А-а-а!