Соперник Цезаря

Но пахло не кровью – жидкость источала пряный травяной запах.

– Пей! – отрывисто приказала матрона.

Он сделал глоток. Один, потом второй. Ничего не произошло. Жидкость была горьковатой и терпкой и казалась жирноватой. Она обволакивала губы и нёбо. Каждый глоток был труден.

Молоденькая служанка ухватила Клодия за руку и повела с торжественным и важным видом. Звук кимвалов сделался громче, прерывая заунывную и простую, как вой ветра, мелодию флейт. Клодий почувствовал, что дрожит. Ему показалось, что он подступает к какому-то важному барьеру, границе, Термину,[58 - Термин – бог, олицетворяющий священность границы.] переступит и…

Странное чувство восторга его охватило. Ему мнилось – он господин Рима, покоривший даже римских богов. Женщины делали ему какие-то знаки – и он понимал их смысл. Кровь билась в висках, и возбуждение – чисто физическое, плотское – охватывало его все сильнее. Каждую женщину он готов был обнять, каждую – оплодотворить. Уже не бассейн, а целое озеро было перед ним, и в центре – шалаш из виноградных листьев.

Навстречу ему шла Помпея – прекрасная, дерзкая, с бесстыдной улыбкой на полных губах. Она взяла его за руку и провела по узкому мостку, раздвинула полог из виноградных листьев.

– Помпея, прекрасная Помпея, – пробормотал он заплетающимся языком. – Ты позвала, я не смог устоять.

– Ты рискнул? Ради меня? Неужели?

Он обнял ее почти грубо, поцеловал в шею. От нее пахло сирийскими благовониями. В темноте и тесноте шалаша вдруг сделалось жарко и душно. Мир волновался и плыл куда-то. Тело Помпеи обжигало.

– Раз больше негде встретиться, только здесь, – я пришел сюда. Меня ничто не остановит. И никто.

– Старуха Аврелия следит за каждым моим шагом. А мы здесь… – Она самодовольно хихикнула.

– Что вы прячете от мужчин, скажи?

– Нет, я не могу.

– Богиня незримо присутствует здесь и сейчас, так ведь? В каждой женщине…

«Я буду в эту ночь обладать богиней. Отныне она будет помогать мне в любом начинании!..» – закончил он про себя и жадно впился в губы Помпеи. Верил ли он в то, что говорил? Еще полчаса назад – нет. Рука скользнула по бедру, задирая платье. На Помпее не было набедренной повязки. Он коснулся пальцами Венериного холмика, женщина застонала. Виноградные листья шуршали при каждом их движении.

Из шалаша Клодий выбрался первым, одернул платье, бегом перебежал по узкому мостку. Теперь он не слышал музыки – лишь протяжное заунывное пение на одной ноте. Соблазн глянуть, что же происходит, стал еще сильнее…

Неожиданно кто-то положил руку ему на плечо. Он резко обернулся. Слишком резко – его качнуло. Перед ним стояла немолодая женщина, в полумраке он не мог различить ее лица, но сразу догадался, что это Аврелия, мать претора Гая Юлия Цезаря, в доме которого проходили таинства.

– Сегодня я руковожу обрядами, – сказала матрона строго. – Я тебя не приглашала. Кто ты?

– Я… – Клодий постарался изменить голос и говорить фальцетом. – Я пришла к Абре. Я – самая лучшая кифаристка в Риме.

– Кифаристка должна играть, здесь ей делать нечего. Здесь только самые уважаемые матроны. Идем-ка в таблин, я укажу тебе, где быть, – потребовала Аврелия и повела лжекифаристку назад в таблин.

Клодий не пытался бежать. Пока.

Абра при виде Аврелии и переодетого патриция забилась в угол таблина, не в силах вымолвить ни слова, и лишь кусала пальцы.

Клодий улыбнулся и поправил ленточки в завитых волосах, старательно изображая дешевую кокетку.

– Я тебя не помню. – Аврелия попыталась развернуть странную гостью к свету, что лился из атрия. – С кем ты? Кто тебя позвал?

В таблин вошли две служанки с факелами и охапками срезанных виноградных лоз. Сделалось еще светлее. По стенам, расписанным коричневым по красному фону, заметались тени. Факел ярко осветил лицо Клодия, при всей своей красоте далеко не женственное. Краска на губах и искусственный румянец на щеках не могли изменить дерзкого патриция до неузнаваемости.

– Это же Публий Клодий, – ахнула Аврелия, узнав, наконец, незваного гостя.

– Мужчина! – заорала служанка и, выронив охапку виноградных лоз, бросилась в перистиль. От факела в ее руке во все стороны сыпались искры. – Кощууунство!

Ее спутница упала на колени возле двери, шепча:

– О, Добрая богиня, прости нас, прости, прости…

Клодий метнулся в атрий. Аврелия шагнула за ним.

Из перистиля неслись крики:

– Сюда! Сюда! Мужчина! В доме мужчина!

Клодий кинулся к наружной двери и едва не упал: ноги вдруг перестали повиноваться. Пять или шесть женщин ворвались в атрий. Одна держала в руках палку, другая – кинжал.

– Бешеный! – пискнула одна из служанок.

Маленькие ручки принялись колотить его, толкать, щипать. Кто-то вцепился в волосы. Лис, забравшийся в курятник, произвел бы меньший переполох – а тут визг, крики, ахи, охи, беготня, мелькание факелов, хлопанье дверей. Испуганное ойканье при столкновении друг с другом. Кто-то опрокинул светильник, масло разлилось. Вновь визг, крики, шипенье вылитой в огонь воды.

– Святотатство! – В атрий в развевающихся одеждах вбегали все новые и новые участницы таинства.

Клодий рванулся, оставляя в руках женщин клочья ткани и ленты, и оказался на улице. Дверь за его спиной захлопнулась. Клодий упал на мостовую. Патриций с трудом поднялся и зачем-то пытался приладить на место оторванный лоскут платья. Провел ладонью по лицу – щека была в крови, ногти какой-то разгневанной матроны оставили кровавую полосу. Клодий погрозил неведомо кому кулаком и пошатнулся. Улица подевалась куда-то. Все сделалось пурпурным – будто перед глазами Клодия натянули драгоценную ткань. Губ не разлепить, рот горел, внутри жгло, будто наглотался углей.

– Зосим! – крикнул Клодий, и верный помощник отделился от стены соседнего дома. – Помоги мне. Они напоили меня какой-то дрянью… и чуть не убили. Смешно, правда?

– Стоило ли так рисковать? – Зосим ухватил господина одной рукой, второй перекинул руку Клодию вокруг своей шеи. – Зачем?

– Стоило! – упрямо пробормотал молодой патриций. – Три Венерина спазма – ради этого можно рискнуть.

– Смуглянка, что ты выкупил из лупанария, клялась самой Венерой, что бывало и пять…

– Вот болтунья! Но там рабыня, а тут… Если мне нравится красотка, я не могу себе отказать. Ни себе, ни ей. Она – моя. – Он вновь едва не упал, Зосиму стоило большого труда его удержать. – Чем же меня они опоили? О боги, кажется, я сейчас умру. – Клодий расхохотался. – Ты бы видел, как она смотрела на меня. В присутствии мужа смотрела на меня…

Картина II. Дело о кощунстве

18 января 61 года до н. э

I

Итак, наступил год консульства Марка Пупия Пизона Кальпурниана и Марка Валерия Мессалы Нигера.

Римляне считают года по консулам. В консульство такого-то и такого-то… А как иначе прикажешь считать? Есть еще счет от основания Города. Но что могут сказать цифры? Ну, к примеру, 693 год от основания Города. И что это означает? Столько-то лет прошло с тех пор, как на берегу Тибра, на холме Палатин поселился братоубийца Ромул, вскормленный молоком волчицы. Говорят, прошлой ночью на форуме видели волка. Не к добру знак. Впрочем, никто доброго от будущего не ждет. Смутные времена. Двадцать лет, как отгремела гражданская война между Марием и Суллой. Десять лет назад фракиец Спартак грабил Италию и жег усадьбы, а в сенате все те же споры и опять драки на форуме.

Другое дело – связывать года с именами консулов. Каждый год приобретает человеческое лицо. У одного – круглое, всегда чуточку наивно-удивленное лицо Помпея Великого, у другого – встревоженная, но непременно с печатью раздумья физиономия Цицерона.

Итак, в консульство Марка Пупия, ну и того, второго Марка… Оба консула равны, нет ни первого, ни второго. Значит, два Марка вершили дела в Риме, и все шло хуже некуда.

II