Цезарь в тесте

– А если кто услышит, как я его зову: «Тампакс, иди ко мне!»? Что обо мне подумают?

– Можно располовинить название, – не сдавалась девочка. – Или Тамик, или… Пакость.

Естественно, остановились на первом варианте. А еще у нас есть черная кошка Пирамида, белый кот Мяус и лягушка Герпруда. История их имен тоже не безынтересна. Кошку приволок в дом Данилка, сжалившись над черным комком несчастья, дрожавшим возле мусоросборника. Он самостоятельно вымыл его шампунем в ванной, но котенок от этого ничуть не посветлел. «Здорово!» – воссиял новый хозяин животного и тут же дал ему кличку Эбонит, вспомнив, по-видимому, опыты по физике с черной палочкой. Но взрослым это имя почему-то не понравилось. А когда несколько дней спустя вечером приползла с работы уставшая Надежда и прилегла на диван с мигренью, эта черная шапочка умостилась у нее на голове и сняла дикую боль.

– Да он же, как пирамидон! – воскликнула выздоровевшая больная.

Так Эбонит стал Пирамидоном. Но на этом чехарда с его именами не закончилась. Как-то по весне заболело само «обезболивающее средство». Оно то носилось с дикими воплями по комнатам, то жалобно мяукало, забившись в угол, а то, вытянув вперед задние лапы, гребло передними, скользя задницей по ковру. Я тогда страшно перепугалась, так как не имела абсолютно никакого опыта общения с животными, но Надежда отнеслась к этому по-философски спокойно:

– Что поделаешь? Природа зовет. Месяц март – коты на старт! Тут два варианта: либо мы отпускаем его на волю, либо ему надо отсечь… фабрику любви.

– Как это? – изумилась я.

– Кастрировать, – по-хирургически просто пояснила Надя.

– Так ему же, наверное, будет больно.

– С любовью всегда больно расставаться, – заметила умудренная опытом несчастной любви женщина.

Но к нашему счастью мучить бедную животинку не пришлось. Потому что Пирамидон оказался… кошкой! Мы дружно набросились на Данила.

– А я откуда знал?! – оправдывался еще не искушенный в таких делах малец. – На них же ни платьев, ни брюк нет!

– Так надо было под хвост посмотреть! – упрекнул его Влад.

– А чё я? Сам бы и смотрел!

– Я тебе доверял.

– Ага! Если бы ребята в школе узнали, что я котам под хвост заглядываю – засмеяли бы!

– Мать, так это ж ты у нас специалист по задним местам, – переключился старший сын на Надежду.

– Ну да! На работе целый день насмотришься, так еще и дома норовят мордой под хвост тыкнуть! – огрызнулась проктолог.

Так Пирамидон автоматически стал Пирамидой. Впрочем, Данилка еще зовет ее иногда «Пи-пи-рамидой» за склонность мочить свою репутацию и наши ковры.

А Мяуса уже и не помнят, кто назвал.

– Просто у него мягкий ус, – сказала Шурочка.

– Нет, он прикольно мяукает, – пояснил Данилка.

– Это он так мяса просит, – поставил точку Влад.

Короче, кличка кота ни у кого не вызывала возражения. А вот то, что лягушку назвал Герпрудой Данька, все помнят точно. Он неизвестно где ее выловил, притащил в дом и долго восхищенно возился с ней, приговаривая: «Ну, красавица! Ну, героиня!». И, в конце концов, дал ей имя – Герпруда.

– Эх, ты «Герпруда»! – укорила его литературно осведомленная Шурочка. – Надо говорить – Гертруда. Так звали королеву датскую в «Гамлете». Вы что, Шекспира ещё не проходили? Или ты, как всегда, прошел мимо?

– Сама ты прошла мимо со своим Шекспиром! – возразил умный мальчишка. – Нам историк рассказывал, что в первые годы советской власти детям давали имена в духе того времени. Мальчики были Кимами, Тракторами, а девочки носили имена – Пятилетка, Октябрина, Гертруда, что значит – героиня труда. А моя Герпруда – героиня пруда! Вот.

Логика была железная, и никто не стал возражать. Героиня так героиня.

А еще у нас живут три хомячка – Кеша, Леша и Миша. Как видите, все со своими прозвищами. Кстати, у меня тут тоже появилось новое имя. Когда Надя привела меня в дом, и мы начали знакомиться, мне не захотелось называть себя по-прежнему. Опять начнется «Карл у Клары…». А я и Клара теперь не пара! Не хочу! С той жизнью было покончено. Раз и навсегда. И я назвалась старым русским именем, которое когда-то вычитала в журнале, и оно вдруг почему-то сейчас выплыло из моей памяти:

– Евстолья!

– Как?! – изумились все.

– Евстолья! – гордо повторила я.

– Ух, ты! – сказал Владик. – И не выговоришь сразу. А сокращенно как будет?

– Столик! – хихикнул Данилка.

– Так это же мужской род, – возразил старший брат.

– А какое это имеет отношение до стола? Он же не будет размножаться, – прыснул бесенок и тут же получил подзатыльник от мамы.

– А мне нравится – «Столя», – тихо сказала Шурупчик и мило улыбнулась. Я ответила ей тем же, поняв, что мы подружимся.

На этом их изощрения по поводу моего имени не закончились, они продолжаются до сих пор в зависимости от настроения и обстановки. Как только меня не называют: и Столян, и Стольник, и Столпудель, и Столюнчик, и даже Столешница! Но я не обижаюсь, мне нравится, потому что говорят они это дружески, от всего сердца. Вот так мы и живем. Я занимаюсь домашним хозяйством, Надежда сутками пропадает в своей больнице, Влад с Шурочкой работают в каких-то фирмах, а Даня с Тоней ходят в школу и по многочисленным, постоянно меняющимся кружкам.

ГЛАВА 3

Дикий рёв этого Будила прервал мои размышления. И, главное, никто не слышит грохота этого железного чудовища, но стоит мне запеть моим тоненьким голоском – «Вставай, поднимайся, рабочий народ!», как все, будто ошпаренные, выскакивают из своих комнат и таращат на меня глаза:

– Ты что, Столпудель, с ума сошла?! Орешь на весь дом. Так же можно и вообще не встать!

Я знаю силу своего голоса. Он ракетам траекторию менял.

Самая дисциплинированная – Надежда. Она молча направляется в ванную, потом быстро завтракает и убегает на работу. Следом идет Шуруп. Со всколоченной головой и в смятой облегающей пижаме, она и вправду похожа на свое прозвище. Затем на автопилоте, с закрытыми глазами бредёт Влад. Труднее всего поднять детей. Тоня – настоящая соня. Но с ней еще как-то можно справиться. А вот Данилка… Он зарывается в одеяло, под подушку и ни на что не реагирует. Затем гребёт ногами, пытается продырявить головой матрац, чтобы скрыться от моих настойчивых притязаний. Но, поняв бесполезность своих действий, наконец, выныривает на поверхность.