Лицом к лицу со знаменитостями

Но дело было сделано. И теперь на мощных столбах-колоннах водрузилась огромная дуга помпезного Выставочного зала, а за ней купольный параллепипед Центрального музея Великой Отечественной войны. По обе стороны колоннады на крыше вздыбились бронзовые кони с трубящими в горны всадниками – вестниками победы.

И вот мы шли к этому зданию. Мы – это пестрая толпа, свита главного мотора-двигателя всех столичных строек века Юрия Лужкова. Он шел впереди, выделяясь своей знаменитой кожаной кепочкой, предназначенной для олицетворения его неуемной динамичности и близости к московскому плебсу.

Справа свиту возглавлял главный московский строитель Владимир Ресин. Хотя ростом он был выше своего шефа и отбрасывал более длинную тень, но, соблюдая субординацию, старался на всякий случай всегда оставаться в тени начальства. Слева вышагивал главный придворный художник и скульптор одиозный лужковский любимец Зураб Церетели. Если его творческие возможности у московской интеллигенции вызывали серьезные сомнения, то по поводу деловых качеств Зураба Константиновича мнение было однозначно: «Силен, бродяга!». Приехав в Москву никому неизвестным живописцем средней руки, он быстро ее оседлал и создал свой «Международный центр дизайна». В очень короткий срок это предприятие превратилось в целую промышленную империю со своими мастерскими, полигонами, заводами. Теперь Церетели оттирал конкурентов скульпторов-монументалистов почти от всех лужковских архитектурных затей. Он никого не подпустил ни к торговому центру «Охотный ряд» на Манежной площади, ни к фасадам храма Христа Спасителя. Апогеем его соцреалистического циклопизма был гигантский Петр Великий, изуродовавший тихую романтическую речную стрелку Обводного канала и Яузы. Поговаривали, что у этого Петра своей была только голова. А все остальное полностью взято у Колумба, которым Церетели хотел осчастливить Америку к 500-летию ее открытия. Но та вовремя благоразумно отказалась. Коньком Церетели были кони. И здесь, на Поклонной горе, он не ограничился конниками-трубачами на фронтоне здания музея. У подошвы главного монумента он установил конную статую Георгия Победоносца, нанизывающего на копье кусок Змия, порезанного ломтями, как батон колбасы. Каждую субботу Лужков приезжал с инспекцией на Поклонную гору, обходил стройплощадку, собирал дежурные совещания, где давал разгон строителям, монтажникам, сантехникам, декораторам.

В этот раз на ковер был вызван сам Госстрой России, хозяином которого не так давно был опальный Ельцин. Нынешний строительный Министр РФ отличался от того несолидной мелкотой тела, худобой, ненужной интеллигентностью и излишней тонкостью ума.

Первым на совещании рассматривался проект вечернего освещения мемориала. Особое внимание привлекла подсветка главного монумента. Предполагалось, что в ночном небе, имитируя поиск вражеских самолетов, будут шарить три ярких прожекторных луча. Периодически скрещиваясь на разных высотах, они то выхватят из темноты висящую на крыльях богиню Нику, то проскользнут по рельефным надписям на плоских гранях монумента.

Для закупки специальных прожекторов представитель «Светосервиса» запросил 100 тысяч долларов. Это вызвало возражение щепетильного председателя Госстроя:

– Зачем тратить такие большие деньги? – сказал он. – Не дешевле ли пригнать к монументу армейские осветительные машины? И выглядеть это будет естественнее, ближе к условиям 1941 года.

Однако другой строительный Министр, из правительства Москвы, В.Ресин пренебрежительно отмахнулся:

– О чем разговор, разве это деньги? Найдем. Выделим.

Вот так в той поникшей российской государственности разнились представления о ценах у разных ветвей власти. Центральная становилась все беднее и слабее, а региональная, тем более, столичная, богатела и наглела.

Второй вопрос на совещании был мой. Я повесил чертеж и показал, какие беды ждут мемориал, если сейчас же не взяться за осушение территории, сильно подтопленной подземными водами.