От 7 до 70

Обращало также внимание, что, кроме назначения Маленкова Председателем Совмина, Ворошилова Председателем Президиума Верховного Совета и многих других важных назначений в этом Постановлении было и странное указание,

«чтобы тов. Хрущев Н.С. сосредоточился на работе в ЦК КПСС».

Все газеты пестрели, как тогда было принято, почти одинаковыми заголовками:

«Величайшая сплоченность и единство»

«У гроба И.В.Сталина»

«Москва траурная»

«Бодр наш дух, непоколебима наша уверенность»

«Да живет и побеждает дело Сталина!»

Как полагается, тут же откликнулись и главные поэты страны. К.Симонов написал:

Нет слов таких, чтоб ими передать

Всю нестерпимость боли и печали,

Нет слов, чтоб ими рассказать,

Как мы скорбим по Вас, товарищ Сталин!

Нет, не нашел никаких таких других слов и другой большой поэт А.Твардовский, он тут же рядом повторил почти абсолютно тоже самое:

В этот час величайшей печали

Я тех слов не найду,

Чтоб они до конца выражали

Всенародную нашу беду.

А в нижнем правом углу «Правды» 7 марта 1953 года Комиссия по организации похорон товарища Сталина сообщала

«для сведения всех организаций, что доступ в Колонный зал Дома Союзов открыт с 6 часов утра до 2-х часов ночи».

Вот эти последние строчки и послужили своеобразным сигналом к началу того массового психоза, который охватил тогда громадные толпы людей, ринувшихся посмотреть на того, кого при жизни они не только не могли видеть, но и слышали только по редким и не всегда приятным случаям. Об этом драматическом или даже трагическом эпизоде нашей истории, когда в давке погибли люди, уже много писалось, и я ни коем случае не стал бы еще раз касаться этой темы, если бы не одно очень яркое и очень личное воспоминание.

В тот день, движимый тем самым стадным чувством, я со своими двумя школьными друзьями направился в сторону Колонного зала, к гробу вождя и учителя. Наш энтузиазм сник на Страстном бульваре, откуда, колыхаясь из стороны в сторону, огромная многоцветная толпа медленно втекала в горловину Пушкинской улицы.

Очень скоро движение совсем застопорилось. Мы потоптались какое-то время возле углового здания, а затем решили всех обмануть. Выбрались кое-как из толпы и рванули через арку во двор. Правда, вскоре нам стало ясно, что таких умников было не намного меньше тех, кто шел к Сталину прямым путем.

И все-таки нам удалось пересечь несколько наглухо отгороженных от улицы больших дворов и таким образом значительно приблизиться к цели. Но, увы, из последнего двора, находившегося почти рядом с Проездом Художественного театра, дальше хода уже не оказалось. Что оставалось делать, возвращаться обратно?

И тут я увидел, что несколько каких-то находчивых ходоков взбирались по пожарной лестнице на крышу. Было очевидно, что они надеялись оттуда пролезть через чердак к другой лестнице на противоположной стороне дома и уже по ней спуститься прямо к наружному подьезду. Вот он путь к Сталину!

«Не буду дураком» – сообразил я и последовал за умными и находчивыми. Подошел к лестнице и поставил ногу на первую ступеньку. Но потом поднял голову вверх, чтобы посмотреть, куда лезу, и тут замер от неожиданности.

Сначала я даже не понял в чем дело: что-то ослепительно яркое резануло по глазам – прямо надо мной, в непосредственной близости (рукой можно было достать), из-под серого драпового пальто сверкнуло небесно-голубое пятно девичьих штанишек. Они плотно облегали круглые толстенькие бедра, к которым подбирались широкие розовые резинки, державшие на белых пуговках бежевые чулки. Взгляд магнитом тянулся туда, повыше, к пышным волнующим овалам, но было так неловко и стыдно, что я невольно отвел глаза, замер в нерешительности, а затем снял ногу со ступеньки лестницы и отошел в сторону.

...Так я и не попал к Сталину.

Глава шестая

ЛИТЕРАТУРНОЕ ОБЪЕДИНЕНИЕ "МАГИСТРАЛЬ"

МАЛЕНЬКИЙ БОЛЬШОЙ ВООБРАЖАЛА

Нападающих было трое. Один из них, Хромой, которому я выстрелом перебил ногу, пытался взять меня справа, Второй нападал слева, со стороны фабрики. Он перебегал от одного дома к другому и неумолимо приближался к моему укрытию. Еще мгновение, и он будет совсем рядом. Но все же самым опасным был Третий. Он стоял в окне дома напротив и непрерывно стрелял из многозарядного пистолета. Шли минуты, и я ничего не мог поделать.

Вдруг с соседней улицы, высекая брызги искр из проводов, выехал трамвай. Третий прыгнул на его крышу и побежал вперед, чтобы достать меня с близкого расстояния. Но это было его роковой ошибкой. Я успел выхватить из кармана лимонку, быстро выдернул чеку и, сильно размахнувшись, бросил гранату далеко вперед. Загремел взрыв, столб пламени взметнулся вверх, сквозь него я увидел, как Третий грохнулся об мостовую.

Мне было 7 лет. Я сидел на скамейке возле своего дома и фантазировал. Мне виделись длинные взлетные полосы аэродромов, сверкающие на солнце крылья самолетов и блестящие серебряные скаты аэростатов. А неподалеку, ощетинившись острыми дулами орудий, готовился к вылету огромный хвостатый дирижабль.

С самого раннего детства я был большим выдумщиком и воображалой. Я придумывал себе роль красного командира, который то попадал в засаду и отбивался от нападающих на него врагов, то смело ввязывался в бой с крупной группой нарушителей государственной границы.

В старших классах я уже начал доверять свои сочинения бумаге: стал писать стихи, пару-тройку из них решился даже отдать в школьную газету. В 1947 году по случаю широко отмечавшегося 850-летия Москвы написал даже целую поэму. Ее я с выражением громко продекламировал с трибуны на юбилейном вечере в школе.

Но главным своим достижением считал про себя лирические стихи, например, такие:

Ночь бушует в непогоде,
В небе прыгает Луна.
Для кого при всей природе
Пляшет голая она?
Охмелела ль на пирушке,
Черту ль душу продала?
(ветер носит снега стружки
у оконного стекла).
Ветер – вот она причина,
Что Луна пустилась впляс.
Но не знает дурачина:
Ветер – мот, стиляга, мразь.
Я один в своей каморке,
Мне тоскливо одному,
Где, когда, в какой сторонке
Я любимую найду?
Слушай, рыжая красотка,
Пожалей хоть ты меня.
Вообще, я парень кроткий,
А вот сердце – из огня.
Я окно тебе открою,
Приходи (прошу!) ко мне,
Может, я тебя не стою
...или все это во сне?
Мы с тобой давно знакомы,
Заходи же просто так!