Когда выходит отшельник

– У Бузида жена. Самое лучшее – сказать ей, что он пошел выгулять собаку.

– А если собаку уже выгуливали? – спросил Ноэль.

– Нет, это как раз самое время для прогулки с собакой, – заявил Мордан. – Бузид вполне допускает, что выходил именно тогда, но клянется, что никогда не был любовником Лоры Карвен. Более того, он уверяет, что не знал эту женщину. Может, видел пару раз на улице. Если он не врет, то адвокат Карвен старательно выбирал его на роль козла отпущения. Добыл собачьи волоски, нитку с ковра, тем более что дверь у Бузида можно открыть ногтем. Две улики – по-вашему, это не перебор?

– Да, хватило бы и одной, – согласился Адамберг.

– Это свойственно людям, кичащимся своим интеллектом, – заметил Данглар. – Их ослепляет самодовольство, они низко ставят других и либо перегибают палку, либо что-то упускают. У них датчик неисправен, хотя они считают иначе.

– И еще, – вступил Жюстен, подняв руку, – Бузид говорит, что всегда сажает собаку в переноску, когда берет ее с собой в машину. И действительно, в его собственном автомобиле мы не нашли ни одного собачьего волоска. И ни одной нитки от ковра.

– Они одного роста? – спросил Адамберг, перевернув листок с портретом Гуннлаугура.

– Бузид пониже.

– Значит, должен был отрегулировать под себя сиденье и зеркало заднего вида. В каком положении они находились?

– Для высокого роста. Или Бузид, вернув машину на месте, решил сделать все как было, или так все оставил сам адвокат. Опять мы в тупике.

– А отпечатки в машине? На руле и ручке переключения передач, на дверцах?

– В самолете удалось поспать? – с улыбкой осведомился Вейренк.

– Очень может быть, Вейренк. По-моему, здесь воняет.

– Точно, воняет. Один тупик, потом другой.

– Да нет, говорю же, реально воняет – здесь, в этой комнате. Вы что, не чувствуете?

Все одновременно задрали головы и стали принюхиваться. Забавно, подумал Адамберг, что, когда нужно обнаружить какой-то запах, люди инстинктивно поднимают нос сантиметров на десять. Как будто десять сантиметров могут на что-то повлиять. Сотрудники бригады, движимые животным инстинктом, сохранившимся с начала времен, стали похожи на семейство песчанок, пытающихся уловить в воздухе запах врага.

– Действительно, как будто пахнет морем, – согласился Меркаде.

– Пахнет, как в старом порту, – уточнил Адамберг.

– По-моему, ничем не пахнет, – заявил Вуазне. – Давайте займемся этим позже.

– Так о чем мы говорили?

– Об отпечатках, – напомнил Мордан, сидевший у дальнего конца стола возле Данглара и не чувствовавший никакого запаха.

– Да, правильно. Продолжайте, майор.

– Значит, отпечатки, – снова заговорил Мордан, быстро дергая шеей и пробегая круглыми, как у цапли, глазами, по страничкам записей. – Они применимы и к одной, и к другой версии, потому что все стерты. Либо Бузидом, либо адвокатом, чтобы утопить Бузида. На подголовнике ни единого волоска.

– Как-то все непросто, – пробормотал Меркаде, которому Эсталер принес сразу две чашки крепкого кофе.

– Вот потому мы и решили вызвать вас немного пораньше, – сказал Данглар.

Значит, это был он, заключил Адамберг. Это он заставил его срочно вернуться, вырвав из нежных объятий моря. Комиссар, чуть прищурившись, внимательно посмотрел на своего самого давнего заместителя. Ни малейшего сомнения: Данглар за него боялся.

– Можно взглянуть на них обоих? – попросил он.

– Вы видели их фото, – сказала Фруасси, поворачивая к нему экран компьютера.

– Хочу видеть их в движении, во время допросов.

– На каком этапе допроса?

– Все равно. Лучше даже без звука. Мне нужно только рассмотреть их выражение лица.

Данглар напрягся. Он терпеть не мог эту несносную привычку Адамберга судить по лицам, определяя добро и зло, и открыто упрекал в этом комиссара. Адамберг об этом помнил и почувствовал раздражение своего помощника.

– Извините, Данглар, – сказал он, улыбнувшись своей странной, “неправильной” улыбкой: от нее таяли самые несговорчивые свидетели, она порой обезоруживала даже серьезных противников. – У меня тоже есть цитата в свое оправдание. В Рейкьявике я нашел одну книжку, забытую на стуле.

– Я слушаю.

– Секунду, наизусть я ее, конечно, не помню, – проговорил он, роясь в карманах. – Вот: “Образ жизни формирует душу, а душа формирует физиономию”[2 - Перевод И. Грушецкой.].

– Бальзак, – сердито проворчал Данглар.

– Совершенно верно. Вы ведь, майор, его любите. – Адамберг радостно улыбнулся и сложил листок.

– Из какой это книжки? – спросил Эсталер.

– Да наплевать из какой, бригадир! – рассердился Данглар.

– Из книжки про одного славного священника, бесхитростного малого, которого свели в могилу злые люди, – объяснил Адамберг, как всегда защищая Эсталера. – Кажется, дело было в Туре.

– А как она называется?

– Уже не помню, Эсталер.

Бригадир разочарованно положил карандаш. Он уважал Адамберга, как и его полную противоположность – могучую Виолетту Ретанкур, и старался во всем подражать комиссару, например, хотел прочитать эту книгу. Подражать лейтенанту Ретанкур он даже не пытался. Ни мужчина, ни женщина – никто не мог бы сравниться с ней, даже самоуверенный Ноэль вынужден был это признать. Данглар, чтобы подвести черту, решил поддержать Эсталера:

– Она называется “Турский священник”.

– Спасибо, – горячо поблагодарил его бригадир и кое-как записал: он страдал дислексией, и письмо ему давалось с трудом. – С названием он явно не заморачивался, этот Бальзак.

– Эсталер, о Бальзаке не говорят, что он “не заморачивался”.

– Хорошо, майор, больше не буду.

Адамберг повернулся к Фруасси.

– Ну что ж, Фруасси, покажите-ка мне физиономии этих двух парней, – сказал он. – А пока я буду смотреть кино, немного отдохните.

Спустя десять минут, сидя в одиночестве перед экраном, Адамберг внезапно осознал, что, за исключением нескольких первых кадров с мэтром Карвеном, он ничего не увидел и не услышал. Исландец Брестир под одобрительными взглядами других моряков позвал его с собой ловить рыбу. Это было большой честью для него, иностранца, данью уважения победителю дьявольского островка, силуэт которого чернел в нескольких километрах от порта. Адамбергу поручили сортировать рыбу, попавшую в сети, выпускать обратно в море молодь, самок с икрой и несъедобные экземпляры. Последние десять минут он провел там, на скользкой палубе, погрузив руки в собранную сеть и обдирая пальцы о жесткую рыбью чешую. Он пересилил себя и вновь взглянул на физиономию мэтра Карвена, перевел компьютер в спяший режим и вышел к своим сотрудникам, которые разбрелись по просторной рабочей комнате.