Быть императрицей. Повседневная жизнь на троне

Пока я здесь, мне все представляется, будто я живу в каком-то обширном доме, хотя и в отдалении от своих любимых, однако же всегда при желании смогу увидеться с ними. Но, выехав из Германии, я все потеряю! Простите, маменька, за столь печальные сюжеты! Их пробудил отъезд Каролины[20 - Имеется в виду сестра Елизаветы Алексеевны, жена баварского короля Максимилиана I, урожденная принцесса Баденская Фридерика Вильгельмина Каролина.], случившийся позавчера. Надобно отдать должное Императору, что по сему случаю он был очень мил со мной и, представьте, предложил мне чаще обедать с ним и даже наедине, когда и я буду одна.

Происходящее надобно оценивать в зависимости от характера персон, а для него и это уже слишком многое значит! ‹…›

15. Петербург, 4/16 марта 1820 г., четверг, 1 час

Любезная и добрейшая маменька, отсылаю вам письмо с этим же курьером, дабы исполнить свое обещание – при первой оказии ответить на вопрос ваш касательно распространившихся слухов о разводе великого князя Константина.

Объяснения мои предназначены и для Амалии, которая спрашивала меня о том же.

Несчастное сие дело тянется уже более года, и впервые я узнала о нем еще в Байрейте от самой великой княгини Анны при возвращении моем в прошлом году в Россию. Об этом начал говорить с ней Император, ехавший из Штутгарта в Веймар; за недосугом он поручил ей поговорить со мной в Карлсруэ. Тогда из всего семейства об этом знали только она и брат ее Леопольд. Секрет сей принадлежал не мне, и, по правде говоря, я надеялась, что проект этот так и останется втуне. Поэтому-то я ничего и не писала вам, любезная маменька, ни тем более кому-либо из своих; здесь я сказала только герцогине Вюртембергской Антуанетте, которая и так должна была все знать, да еще вполне надежной графине Строгановой. Суть дела такова: уже несколько лет великий князь Константин имел любовницу, которая успела надоесть ему, да к тому же была еще и неверна. В конце концов он пожелал переменить свой образ жизни и жениться, но не на особе равного с ним положения, а на одной польской даме. Я бы не поклялась, что во всем этом нет польской интриги, и полагаю сие даже более вероятным. Он уже давно просил у Императора разрешения на развод, еще когда хотел жениться на княжне Четвертинской, но в то время сему воспротивилась Императрица-мать своим обычным непреклонным ответом: «Выбирайте особу вашего ранга, и я соглашусь». Тогда она и не допустила сего таковым весьма разумным решением. Теперь же дела переменились, все приняло совсем иной оборот: она уже видит Николая и его потомство слишком близко к трону, чтобы способствовать их удалению от сего вследствие законного брака Константина, и поэтому уже согласна на мезальянс, при котором все возможные отпрыски оного будут отстранены от престолонаследия посредством официального акта. Это всех устраивает: Императора, могущего таким образом способствовать счастию нежно любимого брата, вдовствующую Императрицу, поскольку это обеспечивает трон тем, кого она называет своими истинными детьми, Николая, для которого корона уже давно весьма привлекательна, наконец, самого Константина, совершенно неамбициозного и с польскими вкусами; он даже готов еще при жизни Императора отказаться от своих прав на престол. Таково состояние дел, но я спрашиваю у людей беспристрастных: хорошо ли все это? В моей душе что-то столь сильно противится сему нарушению престолонаследия и связанным с этим побуждениям, что я не могу без боли думать и говорить об этом. И чем ближе день публикации манифеста, тем более угнетенной я себя чувствую, хотя никоим образом не позволяю себе осуждать – Господь рассудит! По крайней мере, готовящийся акт составлен так, что ничем не вредит репутации Анны. Она пожелала, чтобы всему была придана форма ее собственной просьбы в том смысле, что, будучи столь длительное время в отдалении от великого князя и не имея возможности вследствие нездоровья возвратиться к нему, она не желает быть препятствием тому счастию, каковое он может обрести в другом союзе.

Синод счел возможным разрешить развод по одной только той причине, что она покинула своего супруга и в течение нескольких лет отказывается возвратиться к нему.

Анна сохраняет свой титул, и, надеюсь, денежные ее дела вследствие всех сих обстоятельств только улучшатся. Тем не менее, хоть она ничего и не теряет, все это сильно огорчает ее: ей хотелось, чтобы о ней забыли, а теперь весь этот шум будет только привлекать внимание, появятся еще новые кривотолки, хотя жизнь ее за последние годы не дает тому никаких оснований; она боится навлечь на себя презрение и даже брань и совершенно декуражирована. Бедная Анна! Два дня назад я получила ее письмо, прямо-таки ударившее мне по сердцу. Она боится еще и того, как воспримет сей развод ее мать и все семейство. А я взываю к вашему милосердию, добрейшая моя маменька, – ежели представится к тому случай, ободрите ее добрым своим отношением.

Но все-таки беды Анны не самая главная причина моих мучений – самое ужасное, на мой взгляд, то, как все будет воспринято в России. Здесь формальный развод крайне редок, и виденные мною единичные примеры всегда бросали тень на те семейства, где они происходили. А теперь царствующая Императорская Фамилия, которая более всех других не должна подавать даже повода к каким-либо нареканиям, оказывается втянутой в столь громкое дело! И наряду с тем, что на первом плане всегда соблюдается самое строгое благочестие, одновременно предпринимается мера, почитаемая большинством как противная нашей религии! В сих обстоятельствах я считаю Императора жертвой родственной любви: он не смог воспротивиться настояниям брата своего, который представлял ему все это не только как необходимое для своего счастия, но даже для очищения совести, поелику он, как сам о том говорил, уже не хочет вести беспорядочную жизнь. Но свет станет судить Императора совсем по-иному: его будут порицать, и множество неодобрительных суждений пошатнет уважение к монаршей власти, каковое, хотя и не в полной мере, здесь еще сохраняется. Бывают минуты, когда я все вижу в черном свете, но тогда говорю себе: «Это лишь игра моего воображения! Бог и здесь убережет Императора, как бывало уже не раз, будем уповать на него!» И все же, думая о публикации сего манифеста, я испытываю такой стыд, что, кажется, так бы и спряталась куда-нибудь.

Обо всем этом деле у вас теперь, верно, столько толков и пересудов, что, полагаю, общее мнение уже провозгласило свой приговор: сделайте милость, любезная маменька, сообщите мне, каков он. Не думаю, чтобы суд был слишком строг, ведь в Германии разводы куда чаще, чем здесь.

И еще одно странное обстоятельство, о котором я хочу рассказать вам, милая маменька. За весь тот год, в течение коего тянется дело о разводе, вдовствующая Императрица ни словом об оном мне не упомянула, словно ничего такого вообще не существует; не думает же она, будто я совсем ни о чем не знаю, да и видимся мы наедине довольно часто. Я не позволяю себе делать из сего какие-либо заключения, но, согласитесь, все это довольно странно.

16. Петербург, 9/21 апреля 1820 г., пятница, 1 час

Любезная и добрейшая маменька, письмо сие вместе с прочими для г-на Анстетта доставит во Франкфурт г-н Шувалов. Посылаю вам злополучный манифест о разводе великого князя Константина, уже напечатанный в петербургских газетах по-французски и по-немецки. Быть может, когда вы получите сие письмо, он еще не появится в газетах заграничных, но во всяком случае это подлинный акт. Как и следовало ожидать, он наделал здесь много шума. По большей части порицают вдовствующую Императрицу, вспоминая, что пятнадцать лет назад она сказала Императору и великому князю Константину при таких же обстоятельствах, что согласится на развод только в том случае, если великий князь Константин изберет себе жену своего ранга. Спрашивают, почему теперь, в подобном же случае, она изменила свое мнение, и на это вполне резонно отвечают: из предрасположения к Николаю и его потомству! Не обходится и без таких преувеличений, будто она сама требовала сего развода, что, конечно, совсем не так. Все это доставило мне немало неприятных минут. ‹…›

Таковая преамбула совсем не лишняя перед тем, как я отвечу, любезная маменька, на ваш вопрос касательно великой княгини Марии[21 - Сестра Александра I, Мария Павловна, герцогиня Саксен-Веймар-Эйзенахская.]. Временами у меня возникало желание видеть ее здесь, поелику вдовствующая Императрица под влиянием своей склонности к Николаю и его жене (только которых она и называет своими детьми) часто позволяет им принимать совершенно неуместный тон и вести себя самым неподобающим образом. Александрина[22 - Александра Федоровна, жена великого князя Николая Павловича, дочь прусского короля Фридриха Вильгельма III Фридерика Луиза Шарлотта Вильгельмина.], получившая самое дурное воспитание, не знает, что такое обходительность, и менее всего по отношению к Императору и ко мне, а Николай поставил себе за принцип изображать всегда независимость!

Императрица-мать или не замечает сего, или же не решается что-либо сказать; сам Император прекрасно это чувствует, однако из-за своего характера, а отчасти и из-за своей отвратительной манеры смотреть на вещи, тоже молчит, хотя нескольких слов было бы достаточно, чтобы все уладить. Поэтому я часто вспоминала о великой княгине Марии, которая, мне кажется, искренне привязана к Императору.

Полагаю, что по возрасту своему и по самому образу жизни она непременно сочла бы поведение Александрины весьма неуместным. В Веймаре она расспрашивала о некоторых подробностях, до сего относящихся, и, как мне показалось, живо почувствовала все неприличие многого из мною рассказанного, хотя я упомянула лишь о малой части. Все это, равно как и заявляемая вдовствующей Императрицей любовь к великой княгине Марии, породило у меня надежду на то, что только она сможет откровенно поговорить со своей матерью о многих вещах, кои требуют поправления, и, быть может, сумеет изменить их. ‹…›

17. Петербург, 9/21 февраля 1821 г., среда, в полдень

‹…› Меня надолго прервал г-н Карамзин, явившийся сообщить о родах сей ночью его жены; с ним никак не получалось связного разговора – целых полчаса он убеждал меня в том, что по характеру своему он человек молчаливый. Если бы я сказала об этом кому-нибудь другому, кроме вас, любезная маменька, сие было бы предательством, поелику добрейший г-н Карамзин выказывает мне трогательную привязанность. ‹…› Прощайте, любезная и добрейшая моя маменька; г-н Карамзин совсем прикончил меня, продержав на ногах более получаса, да еще с порядочной головной болью. Но если бы я села, пришлось бы терпеть много дольше.

18. 22 апреля/4 мая 1821 г., пятница, 9 часов вечера

Маленький Александр[23 - Сын великого князя Николая Павловича, будущий император Александр II.] – красивый ребенок; он не отличается ни живостью, ни умом, но зато от природы благодушен, у него красивое лицо и приятная улыбка; к сожалению, он не совсем вышел ростом. Зато сестра его[24 - Дочь великого князя Николая Павловича, Мария Николаевна.] намного живее: это настоящая маленькая барышня во всем смысле сего слова. От ее кокетства и жеманства можно умереть со смеха; она столь тонко понимает наряды, что уже в годовалом возрасте примечала все необычное в туалетах. У нее красивое личико, всегда, к сожалению, бледное и белое, как простыня. ‹…›

19. Царское Село, 6/18 мая 1821 г., пятница, 1 час с половиною

Стоило мне только похвастаться своим досугом, как явился нежданный посетитель. Это добрейший г-н Карамзин, немного похожий на неотвязную муху, который, основательно просидев у меня вчера, явился и сегодня. В разговорах с ним я тысячу раз повторяла, сколь нежданные гости портят мне драгоценные для меня утра. Тем не менее он продолжает свои визиты с изрядной бестактностью. Верно, мне так и суждено жить среди подобных людей. ‹…›

20. Царское Село, 13/25 июля 1821 г., среда, 11 с половиной часов вечера

Любезнейшая маменька, последняя почта ничего не принесла мне ни от кого из нашего семейства; сестры упорствуют в своем молчании, а посему и следует писать мне сегодня именно к вам. Впрочем, у меня нет ничего нового, что стоило бы сего труда, тем паче, что вы, конечно, много раньше нас узнали о кончине Наполеона; событие сие не имеет ни малейшего политического интереса, но тем не менее произвело на меня впечатление. Как печально видеть столь обыденное исчезновение сей личности, игравшей более чем выдающуюся роль и потрясавшей весь свет своей волей. Он умер, выразив единственное желание быть вскрытым после смерти. Уж лучше бы его убили при Ватерлоо! Вам сподручнее судить о том, как отнесутся его родственники к сей кончине, и, надеюсь, любезная маменька, вы сообщите и мне кое-что касательно сего предмета. Как поведет себя Мария Луиза? Вспомнит ли, что он был ее мужем? Я рада, что теперь она свободна и сможет с чистой совестью вступить в новый брак, хотя и не вижу, кто мог бы стать ее супругом[25 - По смерти Наполеона императрица Мария-Луиза вступила в морганатический брак с обер-гофмейстером своего двора гр. Нейпергом (1822), а затем с церемониймейстером венского двора гр. Бомбеллом. Разлученная в 1816 г. со своим сыном Наполеоном, герцогом Рейхштадтским, она никогда больше его не видела.].‹…›

Николай Михайлович Карамзин (1766–1826 гг.) – историк, крупнейший русский литератор эпохи сентиментализма. Создатель «Истории государства российского», редактор «Московского журнала» и «Вестника Европы». Художник В.А. Тропинин. 1818 г.

21. Царское Село, 7/19 октября 1821 г., пятница, 10 часов вечера

Я надеялась заполучить для себя всю вторую половину дня, но к семи часам явился добрейший г-н Карамзин, а сокращать по своему желанию его визиты весьма затруднительно. Да еще вчера в Гатчине было потеряно для дела целых полдня.

Обер-гофмейстер двора великого князя Николая граф де Моден принес маленькому Александру воздушные шарики (у них есть название, но неизвестное мне). Сия игра так всем понравилась, что бедному зайчику пришлось со слезами на глазах уступить ее для больших. С особенным удовольствием развлекалась сама великая княгиня и ее фрейлины вместе с кавалерами и адъютантами. ‹…›

22. Царское Село, 12/24 июля 1822 г., среда, 8 часов вечера