У.е. Откровенный роман

Модные супермаркеты типа «Рамстор» и «Седьмой континент», конечно, не для меня. Там все продукты вдвое дороже, чем в моем продмаге на углу Беговой и Боткинского проезда. Впрочем, и в этом продмаге я могу позволить себе покупать только глазированные сырки, «чудо-творожок» или семирублевый йогурт в бумажной упаковке. Ну, еще соль, сахар, плавленые сырки. А в основном я питаюсь с рынка, который, на мое счастье, совсем недалеко от меня, по ту сторону Ленинградского шоссе, под забором спортклуба «Динамо». Рынок этот вырос самопально из лотков, киосков и торговых будок, сдвинутых мэрией с Ленинградского проспекта – парадного пути в международный аэропорт Шереметьево. «Держит» этот рынок, как ни странно, не азербайджанская мафия, а тверская, и потому здесь почти нет продавцов с кавказскими лицами. И цены, конечно, куда ниже, чем на Ленинградском или Черемушкинском рынках. Правда, и грязь тоже наша, рассейская, – ни павильонов, ни навесов нет, ларьки стоят прямо на земле, зимой тут окоченеешь, пока пройдешь до конца ряда, летом задохнешься от пыли, а сейчас, в марте, приходится месить грязь ботинками – благо у меня еще жива кирза из последней чеченской командировки.

Что я тут покупаю? Картошку, лук, капусту, подсолнечное масло и – изредка (скажем, на Новый год и 23 февраля), как память о прошлой жизни – небольшой кусок свининки. Этих ингредиентов мне хватает на густой картофельно-овощной суп, который я варю сразу на неделю, а на второе у меня или жареная картошка, или картошка в мундире. Хлеб я беру в нашей булочной в Боткинском проезде…

Конечно, от всей этой картошки, на которой я практически и живу, живот постоянно пучит, как у лошади от овса или у солдат от перловки. Впрочем, может быть, и не от картошки. Ведь говорят же «старый пердун». Так что меня, наверное, от старости пучит, а не от картошки…

(Кстати, немцы этих утробных звуков совершенно не стесняются. Но это я так, к слову.)

Мобильник Полины Суховей был отключен. Пришлось ехать в «Би-Лайн», на улицу 8-го Марта, и пробиваться чуть ли не к президенту «Вымпелкома», чтобы получить доступ к их компьютерной картотеке. В 8.15 утра я все-таки добыл адрес, по которому «Би-Лайн» посылал счета Полине Суховей: Малая Бронная, 32, кв. 16.

В 9.12 я был уже там. Когда у вас есть деньги, любой частник за пару сотен пролетит с ветерком через центр Москвы даже в часы пик, нужно только выбирать водителей не старше тридцати.

Из машины я позвонил своему шефу полковнику Палметову и сказал, что беру на сегодня отгул…

Однако как я ни спешил, а из двадцати трех часов, которые были у меня в запасе, восемь уже корова языком слизала.

Тридцать второй дом на Малой Бронной оказался семиэтажным зданием с недавним евроремонтом снаружи и внутри. Свежеокрашенный в палево-бежевые тона, оконные стеклопакеты, новенькие балконы с лепными карнизами… Поскольку ни кода от парадной двери, ни номера домофона я не знал, пришлось ждать, когда кто-то выйдет из подъезда. Впрочем, в 9 утра публика теперь только-только отправляется на работу, так что с этим проблем не было, в 9.17 я уже нырнул в подъезд, лифтом поднялся на шестой этаж. Конечно, и сам подъезд, и лифт были тут тоже обновлены, не то что у нас на Беговой. И вообще место хоть куда – Патриаршие пруды, самый центр, интересно: это ее собственная квартира или она ее снимает?

В 9.19 я нажал на кнопку дверного звонка квартиры номер 16.

Но за дверью – ни звука. Блин! Впрочем, что же ты хочешь, сказал я себе, девочка на работе, где же ей еще быть в это время?

Я осмотрел дверь – дубовая, хорошая дверь, два немецких замка и глазок. Под дверью плетеный коврик без всяких следов пыли и грязи. То есть можно предположить, что хозяйка была недавно дома. Впрочем, тут вся площадка лестничной клетки чистая, как вылизана. Так что это скорее уборщица здесь такая старательная, ей, поди, платят по-божески.

Я спустился вниз, к почтовым ящикам. На мое счастье, они тут были еще старые, советские – зеленые и с дырочками в металлических дверцах. На дверце с номером 16 за дырочками было пусто, и я почти успокоился – если она почту вынимает, значит, рано или поздно появится. Хотя «поздно» меня не устраивает, у меня time-bomb[1 - Время-мина (англ.).], как говорят англичане. Но и звонить этой Полине я не могу, это ее только спугнет. Нет, нужно набраться терпения и ждать…

Я вышел из подъезда, остановился. Был теплый и солнечный сентябрьский день, жизнь на Патриарших только начиналась и чем-то очень напоминала Брюссель моего детства: по зеленой воде пруда медленно плыли два белых лебедя; вокруг пруда по аллее бежали спортивного вида мужик с седым «бобриком» и совсем юная, чуть полноватая брюнетка с волосами, перехваченными черной лентой; здесь же на одной скамье – не той ли, где когда-то сидели Берлиоз и Бездомный? – лежал сонный бомж, постелив под голову газету; рядом на соседней скамье курили и пили пиво два подростка школьного возраста, явно прогуливая первые уроки; еще дальше, на углу сквера худощавый мужик в спортивном костюме и полнотелая молодая блондинка открывали свой цветочный ларек, раскладывая на выносной тележке-витрине заспанные гладиолусы и голландские тюльпаны: а по другую сторону пруда, возле медного памятника Крылову и деревянных зверей из его же басен, какая-то тетка кормила булкой наглых гулькающих голубей. Идиллия! И на периферии этой идиллии – реставрация старомосковских и сталинских домов вокруг пруда и в соседних переулках, капитальные стройки с сохранением архитектоники прошлого, но с ультрасовременным внутренним наполнением: подземные гаражи, европланировка квартир, джакузи, зимние сады… Многомиллионные и даже миллиардные зарубежные инвестиции в московскую недвижимость…

Хотя я постоянно поглядывал на часы, время двигалось возмутительно медленно.

Если я дождусь эту Полину и привезу ее Кожуну, пока он жив, что я сделаю на десять тысяч? Машину куплю или сделаю евроремонт в квартире? Или продам, так и быть, душу любому олигарху, слуплю с него еще полета или даже сотку тыщ и обменяю свою квартиру на Беговой на квартиру здесь, на Патриарших?

В конце концов, что такое сто тысяч у.е., когда в городе, только внутри его Садового кольца, крутятся миллионы и даже миллиарды? И почему вся жизнь человека зависит от каких-то сраных ста тысяч? Сто тысяч у.е. – и я могу жить вот в таком элитном районе, любоваться из окна на плавающих лебедей и девушек, бегающих вокруг пруда. Сто тысяч – и я могу купить себе «мерседес» или по крайней мере «хонду». Сто тысяч – и я могу найти себе жену и новую жизнь…

Так неужели все это не стоит того, чтобы продать Быкову досье на Лебедя, Абрамовичу досье на Потанина, Ходорковскому досье на Авена – или наоборот?

Черный джип «лексус» подкатил к подъезду, водитель изнутри открыл заднюю дверь, и моя высокорослая красотка выпорхнула из машины на тротуар. Блин, она была в порядке! Даже утром, после ночной смены, она была… – так выглядят голливудские звезды, так смотрится Шарон Стоун в фильме «Основной инстинкт», так в Париже в отеле «Креон» выглядела перед камерами Елена Березовская во время интервью БАБа относительно его конфликта с Примаковым. Впрочем, нет – закованные в свои светские «армани», «версаче» и косметику от Шанель, эти королевы выглядят нарочито холодными и мраморно-неприступными. А Полина… Конечно, с одной стороны, это была инопланетянка – так в детских сказках изображают богов, спустившихся когда-то с неба пожить среди людей и поставить их на путь цивилизации: высоченные красавцы и красавицы с небесными ликами и божественного сложения. Но с другой стороны – при всем ее почти двухметровом росте и светском прикиде была в облике этой Полины какая-то аура простоты, домашности и еще та особая сексапильная перчинка в каждом движении волос, плеч и бедер, которая разом будит в мужчине острый позыв и дикие желания…

Но я не мог подойти к ней сейчас – я не знал, как будут реагировать на это водитель «лексуса» и второй мордоворот, сидевший возле него, явный охранник того, у которого провела ночь эта Полина Суховей. Поэтому я с индифферентным видом закурил, посмотрел, как эта краля вошла в подъезд, открыв его магнитным ключом. Затем проводил глазами «лексус», машинально сфотографировав взглядом его номерной знак «М447ХМ», достал свой мобильник и позвонил Рыжему.

– Виктор, это Чернобыльский. Я ее нашел. Пришли за нами машину на Малую Бронную к дому номер 32. Желательно «мерседес»…

– Почему? – удивился он.

– Мы на других не ездим, – сказал я и дал отбой.

Десять штук были у меня в кармане. А эти суки в моей конторе сказали, что я спекся, выдохся и вообще «пора на заслуженный отдых, Павел Андреевич»…

Я выждал, пока дверь подъезда снова открылась – из него выскочил еще один утренний спортсмен в беговых кроссовках. Просто не район, а какой-то оздоровительный центр! Попридержав за ним дверь, я шагнул в подъезд. Как я и предполагал, кабина лифта уже стояла наверху, на шестом этаже. Я дождался ее спуска и поднялся к 16-й квартире, нажал кнопку звонка.

– Кто там? – послышался удивленный голос за дверью.

– ФСБ. Откройте.

– Кто-кто?

– Полина, это ФСБ, откройте! – И я подставил к глазку свое удостоверение.

С минуту она изучала мое удостоверение через глазок. (Кстати, глазок на нормальной высоте – метр шестьдесят, а не под ее высоченный рост, и, следовательно, это не ее квартира, а съемная…) Потом из-за двери послышалось:

– А в чем дело?

Я убрал удостоверение и, зная, что она, все еще вынужденно пригнувшись к глазку, смотрит на меня, улыбнулся как можно душевнее.

– Не беспокойтесь, Полина, у нас к вам нет никаких претензий. Но нам очень нужна ваша помощь. Очень нужна, ей-богу…

Люди ужасно любят, когда в их помощи нуждаются органы власти. Особенно силовые.

Она приоткрыла дверь на цепочке, и ее зеленые глаза оказались надо мной, а расслабленное полусонное тепло ее грудок – почти рядом.

– Что вы хотите? – спросила она сверху вниз.

Самое честное было сказать: я хочу тебя, и немедленно. Но я, конечно, этого не сказал.

– Полина, я не могу через дверь. Возьмите мое удостоверение, посмотрите его еще раз. Я подполковник ФСБ Чернобыльский Павел Андреевич. Вы нас очень обяжете, если разрешите мне войти на минутку…

Две старушки соседки с нижнего этажа торчали под моей дверью, а жэковский слесарь ковырялся в моем замке.

– В чем дело? – удивился я, выйдя из лифта и увидев эту компанию.

– А воду надо выключать, когда из дома уходишь, – сказала одна старушка.

– Залил нас совсем, – добавила вторая.

Я похолодел. Неужели я в таком маразме, что не выключил воду, уходя из дома? Но разве я принимал утром душ? Я ведь даже и бриться-то уже дня три как не бреюсь…

– Минуту! – Я отодвинул слесаря, открыл дверь и вошел в квартиру.

Старушки с видом пытливых следопытов поспешили за мной, чтобы взять меня с поличным.

– Вот видишь! – показали они на лужу в прихожей. – И нас залил. Будешь платить за ремонт…

Я по луже шагнул в ванную, но там все краны были закручены, и на кухне тоже, и в туалете. Я поднял голову – так и есть: с потолка капает, вся стена мокрая.

– Это белорусы, – сказал я и кивнул слесарю: – Пошли наверх!

Командой народных мстителей мы поднялись на этаж выше, я без всякого звонка толкнул дверь верхней квартиры.

Там, прямо от порога, весь пол «стадиона», в который превратилась эта квартира, был залит свежим цементным раствором, и этот цемент обильно орошал резиновый шланг, подсоединенный к водопроводному крану. А хмыри, сидя на двух табуретах в углу «стадиона», то есть на бывшей кухне, где цемента еще не было, заправлялись пивом, огурцами и хлебом.