Три твоих имени

Еще в мире есть Средняя Шеча, сразу за Большой, если по дороге ехать. Ее крыши виднеются за полем.

В этот мир откуда-то приезжают каждое лето дачники, и два раза в день проходит по деревне зименский автобус.

Ритка никогда не задумывалась, откуда дачники и почему автобус зименский. Так было, так есть и так будет во веки веков.

Утром Ритка просыпается поздно. Татка стадо погнал, хотел Ритку с собой взять, да пожалел вдруг. Пусть поспит еще Ритка.

– Только приходи в обед, а то скучно мне без тебя, – гудит татка над Риткиным ухом.

Так что собирается Ритка.

А Гелька за ней ходит, ноет:

– Я дома одна не останусь, с тобой пойду, только давай поедим сначала, и хлеба еще с собой возьмем!

Мамки дома нет, но у Ритки и Гельки праздник: в подпечке стоит пузатенький чугунок с мелкой вареной картошкой в мундире. Картошка вся в глазках и бочки у нее зеленые. Гелька таскает картошку прямо из чугунка, а Ритка делает себе кушанье по-взрослому. Картошку режет краешками в эмалированную миску, солит и подсолнечным маслом поливает. Вкусно. Гелька всухомятку пузо набила, теперь в Риткину тарелку тянется.

– Сама накроши, – сердито отпихивает ее Ритка.

– Я ножа боюсь, порежусь, – ноет Гелька.

Вот же горюшко. Ритка крошит еще картошки, в две алюминиевых липких кружки наливает воды:

– Завтракай, Гелька. Сейчас к татке пойдем, будем искать, куда он сегодня стадо погнал.

Гелька чавкает картошкой, и Ритка царапает вилкой уже по дну.

Жужжит у края стекла залетевшая от соседей пчела, бормочет радио.

И говорят по радио про здоровье.

Здоровье Ритку очень интересует.

Татка и мамка у Ритки все время болеют. Сперва к ним гости приходят, они веселятся, песни поют, и шумят иногда, и даже дерутся. Как маленькие, думает Ритка. Маленькие тоже дерутся и шумят.

А потом мамка валится спать, и ее не добудишься.

– Ох, болею я, Ритка, не трогай ты меня за-ради-господи.

И татка болеет.

Чем они болеют, не знает Ритка. Волнуется за них. Совсем старые стали у нее татка и мамка. Вдруг еще помрут – куда тогда пойдут Ритка с Гелькой?

Как-то раз Ритка проснулась ночью и подумала, что все однажды умрут. И она тоже. Хотела было Ритка зареветь о себе. Потому что умирать ей очень страшно. Но потом она подумала: сперва, конечно, помрут татка и мамка.

Вот как померла бабка Лидия Игнатьевна, которую Ритка и не видела никогда. Вся Лидия Игнатьевна – только серая фотка на стене, мухами обсиженная. Кофточка у Бабки белая в горошек. То ли в горошек, то ли опять эти мухи. Брови у Бабки черные, строгие. И глаза строгие. Это таткина мамка была. Вот была – а теперь только фотка на стене.

И татка с мамкой будут фотки на стене. И не будет их нигде, и останется Ритка одинешенька, и только Гелька будет рядом ныть, и куда тогда Ритка денется?

Ревела, ревела Ритка, наверное, полночи ревела.

А потом решила, что, как мамка и татка помрут, она пойдет к соседке Вере Муратовне. Та их с Гелькой накормит. А потом, может быть, брат из города приедет. Только Ритка его видела всего два раза, и не знает его Ритка, и не любит, и жить у него не хочет.

Потом Ритка проснулась, и уже было утро. Утром не страшно, что помрешь – кто же утром помирает?

Но про здоровье Ритка очень внимательно слушает.

Она, может быть, даже доктором станет, когда вырастет. Будет родителей лечить, и Вере Муратовне радикулит вылечит. Радикулит – это когда спина болит и наклониться не можешь.

Иногда по радио рассказывают, какие есть хорошие лекарства, только Ритка названия их записать не умеет, а запомнить не может. Все помнит-помнит, а к вечеру опять раз – и забыла.

Да и нету у мамки с таткой денег на лекарство.

Так что доедает Ритка картошку и слушает, как по радио говорят, мол, очень полезно босиком ходить. От всех болезней всего полезней.

– Вот, Гелька, пойдем мы с тобой сейчас татку со стадом искать – босиком. И все болезни от нас убегут, испугаются.

– Ты что, Ритка, ноги-то наколем, – рассудительно возражает Гелька.

– А слышала, по радио сказали – сто болезней уходят сразу. Или ты помереть хочешь от ста болезней?

Гелька помирать не хочет и идти босиком соглашается.

Берут они с собой полкирпича хлеба, наливают в бутыль воды и отправляются в путь.

И сразу же понимают, что сделала Ритка глупость.

В воздухе тонко звенит полуденный зной, и если бы Ритка умела разбирать термометр, то знала бы, что на улице тридцать пять градусов. Это не только жара. Это еще и раскаленная, спекшаяся до состояния камня тропа. Вокруг деревни – красная глина, сильный дождь ее размывает в розовую густую кашу, в которой вязнут гусеницами трактора и безнадежно тонут-буксуют автобусы. Сейчас это обжигающая, ранящая ссохшимися комками серо-розовая лента дороги.

Ритка и Гелька идут по самому краю тропы, там, где высохшая трава колет ноги, но не так горячо.

– От всех болезней, Гелька, от ста болезней. Сейчас этот жар нам сто болезней вытащит прямо через пятки, и мы никогда не умрем.

Гелька тащится сзади:

– Ритка, а болезней на свете сколько, всего сто?

– Сто, – говорит Ритка уверенно. – Всего сто, это очень много.

– А сто – это больше миллиона?

– Куда больше! – уверенно говорит Ритка. И Гелька ей верит, потому что Ритка старшая, и потому что осенью она пойдет в школу. Так что Ритка точно знает.

Дальше Ритка молчит, терпит раскаленную землю под ногами и думает, что надо бы татку и мамку босиком заставить ходить. Чтоб не болели и не умерли.

Только как их заставишь?

Мамка у Ритки хорошая, но скучная. То ее дома нет, то она с гостями, то спит, то по двору шатается и песни поет. Но невесело поет. Румяная и глаза блестят. Ритка ее тогда такую боится, потому что мамка может Ритку не узнать, толкнуть или обругать. Что-то свое видит перед глазами мамка.