Ошибка Творца

«Да какая разница?» – подумал Ираклий, но послушно подошел.

А в следующую секунду долговязый мужчина в светлом плаще мгновенным жестом выбил пластиковый лист ограждения и с силой толкнул его вниз. От неожиданности Ираклий коротко вскрикнул, вызвав шок у ранних уборщиц парой этажей ниже, а следующий протяжный крик уже потонул в утреннем московском шуме.

А человек в светлом плаще зашел обратно внутрь кафе, допил последний глоток чуть теплого капучино, слегка одернул коротковатый по нынешней моде рукав и увидел, прямо под большой костяной пуговицей на манжете, крошечное темно-бурое пятнышко. Кровь. Еще с прошлого раза. Он усмехнулся: плащ стал у него почти униформой. А это неправильно. Его придется сжечь, придумав себе на будущее новую экипировку.

Он положил купюру в тысячу рублей под чашку и спокойно отправился к лифту.

Официант, задремавший на стуле за барной стойкой, даже не заметил, как остался один.

Отрывок из зеленой тетради

…что человеческая ДНК совпадает с ДНК банана на 50 %. Хорошая ли это новость? Не знаю. С другой стороны, нейроны головного мозга соединены меж собой, подобно структуре Вселенной. С одного боку – банан. С противоположного – бесконечность. Пугающая простота рядом с пугающей же сложностью. Вот еще новость: почти половина генетического ДНК-материала, найденного в нашем желудочно-кишечном тракте, пока абсолютно неподвластна классификации. Генетики знают, что это не: не-бактерии, не-грибок, не-вирус. Но что же это тогда, черт возьми?! Они назвали субстанцию «темной биологической материей» по аналогии с той «темной материей», поисками которой заняты астрофизики. Подозревают, что именно там, в этом темном непонятном месте и хранится наша генетическая память – от первых прямоходящих сапиенс. И именно там содержится запас прочности, позволяющий человеку выдерживать экстремальные условия существования и выживать в борьбе с вирусами, не прибегая ни к каким лекарствам. По большому счету, если мы сравним генетику с иностранным языком, где имеется многотомный словарь, – сами гены плюс энное количество грамматических правил, организующих наследственную информацию, приходится признать: несмотря на огромный научный прорыв в генетике в XX веке, мы на этом языке еще не разговариваем. И даже не лепечем. Только мычим.

Андрей

– Да бога ради, приходите, – раздался хриплый голос в трубке. – Я дома и никуда не собираюсь.

И Томская закашлялась так, что не оставалось никаких сомнений – и правда не собирается. Телефон и адрес ему дал режиссер Саркелов – актриса была единственной конкуренткой покойной Алисы Канунниковой на театральных подмостках. Жила она в десяти минутах пешком от театра, и Андрей с удовольствием прошелся, потому что погода в кои-то веки радовала – ровное тепло, затянутое белесыми полупрозрачными облаками небо, не жарко, не холодно. Мечта, а не погода.

– Нужно быть удачливой, как я, чтобы заболеть в июне, – сказала, открыв ему дверь, гнусаво Томская. Нос у актрисы был красный, халат – ядовито-зеленого цвета, на ногах – шерстяные носки с начесом. А сама она оказалась крошечной, не выше метра шестидесяти. Отодвинув, не глядя, ногой серого дымчатого кота-британца от двери, Лиза впустила Андрея внутрь. От большой прихожей вели двери в комнату и коридорчик – на кухню. Андрей успел заметить на кухонном столе Пизанскую башню из тарелок. По квартире витал слабый запах жареной рыбы.

– Пойдемте в мою комнату, мы эту квартиру на двоих с подругой снимаем. – И она чуть подтолкнула его к двери справа.

Комната Лизы была светлой и в прибранном виде, наверное, достаточно просторной. Но сейчас везде – на полу, на кровати, застеленной претенциозным черным шелковым бельем, на стуле и широком подоконнике – валялись вещи. Колготки, джинсы, юбки, нижнее белье… Андрей смущенно отвел глаза.

– Простите, – сказала Томская у него за спиной все так же в нос. – Болею уже неделю. Не до уборки.

Андрей хотел было сказать, что прийти к такому хаосу всего за неделю невозможно, но промолчал: кто он такой, чтобы давать советы по наведению порядка? Они с Раневской и не в таком бардаке живали – и никто не умер.

– Творческий беспорядок у творческой личности, – вместо этого сказал он.

Томская кокетливо улыбнулась и, сняв кипу вещей со стула, перебросила их на кровать:

– Будьте как дома.

А сама нырнула обратно в постель. Андрей усмехнулся, сел на стул, оглядел батарею лекарств на прикроватном столике.

– Я знаю, зачем вы пришли, – сказала Томская, высморкавшись в бумажный платок и бросив использованный комочек на пол. – Майка-костюмерша уже доложила. Рыдать я перед вами не буду, хоть и могу это сделать профессионально, а нос с глазами и так красные.

– Так чего ж не порыдаете? – поднял бровь Андрей.

– А не хочу. – Томская посмотрела на него с вызовом: – Не любила я вашу Алиску, вот и все!

– Завидовали? – усмехнулся Андрей.

А Лиза кивнула:

– Ага. Завидовала. А кто б ей не завидовал, с такой фигурой и мордашкой? Тем более из актерской братии. Для нас внешность – так сказать, «товар лица». Но дело не в этом.

– А в чем же? – Андрей вытянул ноги – эта кареглазая малютка начала ему импонировать своей искренностью.

– А в том, что с такой внешностью легко казаться ангелом. Не то что мужики – иные бабы ведутся. Возьмем нашего Алешеньку…

– Который собирался дать вам главную роль, а потом передумал? – сощурился Андрей.

Лиза махнула маленькой ручкой с красными коготками:

– А вы меня не провоцируйте, я вам и так все расскажу. Почему, думаете, она в нашу заштатную шарашку пришла? Это с мужем-то – ведущим продюсером на Первом?

– Из любви к искусству? – предположил Андрей.

– Ха! – сказала Лиза и закашлялась. Злобно глянула на Андрея, потянулась к кружке на прикроватном столике, отпила явно уже холодного чая. – Не смешите меня, – продолжила она хриплым шепотом. – Она просто узнала, кто у нашего кузнечика любовница!

– Кто-то из Министерства культуры? – продемонстрировал свою якобы осведомленность Яковлев.

– «Кто-то»! – передразнила его Лиза. – Министерша, на секундочку! Новая Фурцева – так ее, кажется, называют!

– И что? – пожал плечами Андрей. – Ну, новая.

– Вы совсем идиот или прикидываетесь? – Лиза сверкнула карими очами. – Она может все. Может дать нашему театрику такое государственное финансирование – закачаешься. А если Алешке надоест с театром играться, кинет денег на кино – проект века. Снимай – не хочу.

– Хотите сказать, что Алиса только по этой причине и появилась в вашем театре?

Лиза вместо ответа смерила его презрительным взглядом, потом взяла со столика ингалятор для носа и, полная достоинства, пшикнула себе пару раз в каждую ноздрю.

Андрей задумался: министр, приревновавшая молодую актрису к своему фавориту? Почему нет? Он вновь посмотрел на Лизу:

– А что вы сами делали вчера вечером, Елизавета? Ведь соперничество в профессиональных кругах тоже дело обыкновенное.

– Это да, – широко улыбнулась Лиза. – У нас тот еще гадюшник. Только тут вам не повезло – весь вчерашний день моя подруга сидела дома и может подтвердить: кроме как сморкаться, чихать и дышать над кастрюлей с картошкой, я не занималась ничем предосудительным.

Маша

Маша на секунду отвлеклась, замерев с трубкой у уха. С ней в последнее время это случалось довольно часто. В последнее – с тех пор, как она вернулась из Лондона. Ситуация должна была разрешиться. Но не разрешилась. А напротив, еще более запуталась. Она осталась рядом с Андреем – там, где и должна была быть. И для всех казалось логичным продолжение цепочки: Маша Каравай вернулась в Москву, вернулась к Андрею, а значит – пришла работать обратно в МВД. На круги своя. Но своя ли?

– Ты не можешь, – сказал ей Петя, заявившийся пару недель назад к ним с матерью на чай, – просто не имеешь права теперь всю жизнь чувствовать себя в долгу.

– Нет? – грустно улыбнулась Маша. – А что бы ты чувствовал на моем месте?

Петя расстегнул – то была уже третья чашка чаю – свой скучнейший адвокатский пиджак, и Маша ахнула – под ним обнаружился разноцветный жилет в оранжевых и фиолетовых райских птицах. Высший шик, тайная британская эксцентричность настоящего денди.

– Не знаю, – честно сознался Петя. – Но ведь это же ловушка. Прямо как в классической английской литературе: между долгом и чувством.

– Нет, – покачала головой Маша. – Не прямо. Долг и чувство у меня в одной корзине. Но ловушка все равно есть. Я должна была понять, что делать дальше, но не успела. Андрей спас мне жизнь, и всё – я уже не способна к размышлениям. Просто хочу быть с ним рядом, и если это значит продолжать работу на Петровке…

– Не знаю, – повторил Петя, упрямо тряхнув головой в темно-рыжем ежике. – Все равно выбор необходим любому человеку…

Выбор… Маша вздохнула. Петя уехал обратно в Вестминстер, так и не дав Маше ответа. По той простой причине, что ответ она должна была дать себе сама.