Времени тонкая тень

– Копать давай? – полуспросил Савостин. Пусто было в голове. Никак не ухватить было за хвост эту многопараметрическую аномалию. Места, где раньше хранилось оружие массового поражения, обычно узнавались по развалинам построек – кроме, разумеется, всех видов геофизической съемки. Тут не было ничего.

– Тол есть? Лопата не пробьешь.

– Как так?

– Труба. Каменный. Не пробьешь.

Каменная труба – опера какая-то. «Не счесть алмазов в каменных пещерах». О! Что он сказал?

– Пещера, что ль? Дак подо всей долиной, или… А не видно снаружи… Вон кустик…

Выпаливал несвязное, а в голове точно фары приближались, разгоняя мутную мглу, – и наконец выстроилось: не во всю ж долину эта труба, то есть пещера, растения откуда-то же берут воду! Трещины, протечки в трубе. Вон там пятно более сочной, более зеленой травы…

Уже темнело, а они с Чоросом копали и копали. Один уставал – лопату брал другой, а сменившийся шел с топором наверх. Приносил одну жердь и несколько сосновых веток для шалаша. И снова копал. Почва была щебниста, хрустела и скрежетала под лопатой. Когда ушли на глубину больше роста человека, пришлось прерваться. Дальше нужен кто-то, кто будет стоять наверху и выбрасывать землю из ведра. Ужин – консервы и полфляжки воды. Завтрак – галеты и по глотку. Шурф медленно углублялся. Фляжка Чороса к вечеру опустела, как ни экономили. Ночью разостлали на земле майки и полотенца, утром из них удалось выжать почти кружку воды. Ура! Позавтракали, запивая галеты. Побродив по долине, Чорос нашел какие-то листья:

– Жуй, меньше воды уйдет.

Листья оказались кисловаты, и правда, перебили жажду.

Шурф углублялся. Уже не пили – только смачивали губы, жевали Чоросовы листья. Есть не хотелось. Жажда совсем заглушила голод. Даже не слезились глаза, когда туда попадала земля. Молчали – надо было держать рот закрытым, беречь последнюю влагу в горле: когда сомкнется глотка всухую и не сможет проглотить – это будет конец. Болели глаза, потому что веки скребли по глазным яблокам с противным «хррр». Савостин – его черед был стоять наверху – не уверен был, что видит Чороса в глубокой яме, что вообще что-то видит. Даже хвост веревки, на которой болталось ведро, – вот, только что в руках держал! – даже он куда-то исчез.

Э! Как так исчез!

И снизу, словно эхом его мысли, донеслось:

– Э… э… э…

Должен был быть плеск, но плеска не было. Савостин схватил запасную веревку, привязал на ощупь к жерди, выдернутой из шалаша, кинул жердь поперек шурфа и полез. Почти свалился, цепляя сапогами стенки. Веревка кончилась, а дна не было. Было что-то округлое, выпуклое, он схватился в охапку – и его понесло по спирали. Нет, по какой-то другой кривой. Вниз, но не прямо, не вертикально. Будто ехал по перилам, но завязанным лихими узлами. Да нет, не может быть перил, это от жажды мерещится, институт вспомнил, там последний… нет, крайний раз, крайний, не последний, еще не закопали! – дурачился так. В пятки жестко поддало, он не удержался на ногах и растянулся.

И некоторое время валялся, пока не сообразил, что лежит на мокром. Мокрое! Можно сосать! Какие-то капли влаги попадали в горло, доходили до скорежившихся от безводья внутренностей. Стонал. Или кто-то рядом стонал. Наконец оказался в силах оторваться от мокрого песка и поднять голову. Чороса не было. Был сумрак, еле-еле брезжил в нем луч сверху, из жерла шурфа, и в этом еле сереньком свете начальник поисковой группы был один.

Один, ни шороха возле, вот только стон…

И еще это, похожее на перила, на спираль, на узлы – нет, не на то и не на другое. Что-то дикарски мощное, плетенное из гнутых труб толщиной с человека. И эти трубы стонали.

Савостин встал. Его зашатало, и он оперся на трубы. Снова опустился на колени и начал сосать песок. Заставил себя оторваться. Где Чорос? Обошел вокруг витой конструкции, перебирая руками. Это, что ли, он говорил, каменная труба? Под ноги попалось дерматиновое ведро. Короткая лопата для рытья шурфов. Сам-то напарник где?

А вот эта вещь точно чужая.

Чашка, нет, пиала. Без ручки. Испачканная… Чем? Провел пальцем, понюхал – пахнет чем-то съедобным, лизнул – сладко. И в ней… У них такой штуки точно не было. Огарок свечки! Понюхал и его. Пахло цветами. Или духами.

И все время этот стон. Постучал по трубам. Нет, не трубы. Потому что не полые. Плотное внутри, сплетенная из стержней толщиной в мужское тело геометрическая форма.

Ноги заплелись – упал, опять пососал мокрое. Башка соображала все лучше и лучше. Вот только стон мешал. Из этого подземелья ведь придется вылезать. А как? Наверно, так, как тот, кто принес пиалу. И свечку. Свечка ведь горела прежде, чем потухнуть. Нагар есть. И стеарин, или из чего она там, таким узором сплавлен – если бы уронили, как он ведро уронил, – отбилось бы, помялось. Какого вообще размера пещера? Позвал негромко – «ау». Понеслись такие многосложные отзвуки, что стало ясней ясного: огромная, целое метро. Потеряешься. Как Чорос.

А кстати, все стержни плотные? Или все-таки трубы есть? Может, в трубу упал и стонет там? Снова застучал подряд. Плотная. Плотная. Камень. Камень. А вот – вроде тоже не пустая, а стон усилился. Там!

Обхлопал карманы. Зажигалка! Огонек выхватил из сумрака ноги. Изваянные из камня босые ноги, ступни, пальцы которых сливались с поверхностью каменного ствола, плавно переходили в подобие ветвей. Бездумно провел пальцем по чему-то похожему на кость лодыжки с его голову величиной – раздался негромкий, но полный боли вой. Явно издаваемый живым существом. Рука отдернулась сама.

Чорос – не может быть. Тут все из камня, камню нечем чувствовать. Это воображение разыгралось. Заняться делом, искать – и все будет тип-топ. Добраться до стенки пещеры. Сделал два шага в сторону от каменной фигуры. Свет наверху исчез, темнота пала кромешная. Поспешно щелкнул зажигалкой. Нет, нельзя! Кончится газ – и каюк. Все же успел увидеть обширную пустоту вокруг. Стен скудный язычок пламени из тьмы не выхватил.

Вернулся, взял в руки веревку, привязанную к ведру. Натянул. Можно, если не усердствовать. Не сдвигать с места ведро. Отошел на всю ее длину, метров десять. Опять щелкнул зажигалкой. Вон где стена! В каких-то прихотливых узорах. Ну да, здесь же сочится вода – она и постаралась. Чорос слышал даже водопад. К нему и пошел.

Геофизик вернулся к каменным ногам и вновь поаукал. Только эхо. Подождал. Нет, никто не отзывается. И водопада не слышно. У Чороса слух острей. Если он пошел к водопаду, тогда кто же стонет?

Стоп! Не о том думаешь, Гошка! Это же статуя. Ноги, вырезанные на камне. И тут кто-то бывает, свечки жжет, сладости из пиалы пьет. Чороса – они? Что они с ним сделали, где он… Дрожь нетерпения свела мышцы в ком жаркой готовности – бежать, драться. Опять замер, прислушался. Нет, только однообразный, выедающий мозги стон. Похоже, из статуи.

Мысли бились какими-то толчками, по штуке падали в пустую голову. Взял пиалу, насосал из песка воды, сплевывая в нее. Полную. Вылил наземь. Куда потечет? Водопад – в противоположной стороне, наверно. Уходит куда-то ниже, то, что удается высосать из песка – остатки, брызги от него, что ль. Руки уже отвязывали от ведра веревку, расплетали. Две веревки. Расплести на нитки одну. Вторая-то понадобится – нужна хоть одна, способная удержать его вес. Помогал себе складным ножом. Получился клубок в несколько десятков метров. Уже не нуль. Пошел «вверх по течению».

Приблизились, обступили стены. Раз, другой наткнулся. Когда бечевка кончилась и решился щелкнуть еще раз зажигалкой – он стоял в коридоре шириной метра полтора, высотой метра четыре. Казалось, что впереди стены сближаются, а свод потолка понижается. Хотя это могли быть шалости перспективы. Боковых ходов не было, и Савостин решился. Аккуратно положил веревку, подошел к левой стене, так же аккуратно поставил пиалу. Снова щелкнул зажигалкой – сверился с компасом, компас всегда был в кармане. Ход шел точно на юг. Вряд ли случайно. Побрел, ведя левой рукой по мокрому камню.

Тьма давила на глаза. То и дело мелькали цветные пятна, прочерки, как в неисправном мониторе. Чудились то какие-то башни, деревья, то мертвый или умирающий Чорос. Савостин тряс головой, отгоняя наваждение, – и вновь брел, медленно, везя левой ногой по полу – здесь пол пещеры был уже не песчаный со щебнем, а сплошной каменный. Часто задевал правую стену – так сузился ход. Изо всех сил крепился, чтоб не зажечь зажигалку ради погляда на часы. Что даст ему время? Надо найти Чороса, а там и водопад, а там и… Кажется, эта аномалия – не хранилище устаревшего, протухшего оружия, подлежащего вывозу силами войск ООН, и не бункер управления боевыми дронами. Статуя, пиала и свечка – не из той оперы.

Стон, звучавший в ушах все время, начал меняться. Теперь явственно различались интонации, на которые могло быть способно только разумное существо. Разок уже было – когда погладил каменную ногу. Он замер. Звуки приближались. Спереди. С юга. Кто-то шел навстречу.

– Ау? – позвал он.

И понял, что видит. На камень легли отсветы. Еле заметные, но набиравшие силу. Желтые. Будто от лампочки накаливания, какие сохранились только по складам и бункерам. Звук приближался. Голос поющего без слов.

По глазам ударило с ослепительной силой. Звезда, сошедшая в подземелье. Хотя всего-то это был дрожащий огонек свечи, укрепленной на островерхой шапке.

– Чорос? Там?

Поющий не удостоил ответом. А Савостину было некуда податься, чтоб хотя бы уступить дорогу, – так непреклонно шел навстречу этот человек в желтом плаще, украшенном живыми цветами. Не видит? А тогда зачем ему свет? Приблизился вплотную, не сбавляя шага, – взметнулся плащ, ударило, взорвалась под ложечкой словно граната, и упал на глаза мрак. Когда поисковик отдышался, было опять темно.

А веревка-то!

Поспешил назад. Теперь греб правой ногой. Там, где стоит пиала, начинается веревка. Без веревки не выбраться… Паника прыгала в ребрах, колотила маленькими кулачками по черепу изнутри. Вдруг ворвалось: а Чорос? Стало стыдно. Пиалы не попадалось. Но на веревку наступил, когда снова увидел отсветы.

Неизвестный сидел на собственных пятках, коленями на мокром песке, и пел. Теперь со словами, но языка Савостин не знал. Кажется, это был язык Чороса. Или похожий. Песня сливалась в двухголосье со стоном, шедшим из статуи. Между поющим и статуей на песке стояла пиала – кажется, та самая. И кувшин.

Как ни странно, пришло облегчение. Железная уверенность: на песке не Чорос, и в статуе стонет не Чорос. Очень уж было несовместимо это пение с повседневным поведением напарника, техника поисковой экспедиции ООН по обезвреживанию ОМП, Чороса Аргымаева. И геофизик подошел ближе:

– Здравствуйте! Hello! Чорос?

Незнакомец опять не удостоил его ни единым движением. Видимо, обряд с пиалой и кувшином был для него самодовлеющ. Савостин ждал. Все как бы исчезало постепенно: мокрая спецов-ка-энцефалитка, тяжелые сапоги, усталые ноги, проблеск света далеко вверху, странный певец, каменная статуя-дерево… Нет, оно-то как раз осталось, оно и было песней, сплетались между собой и со звуками мелодии каменные стволы его, и ноги того, кто был тут со времен незапамятных, и Савостин, его дыхание, взгляд, мысли. Хотел встряхнуться – этак недолго и уснуть стоя, кто его знает, может быть, в свечке на шапке подмешано спайса какого-нибудь… стаффа… чем пахнет-то, обнюхался уже… А там светит звезда, и вокруг нее расходится прана знания и преобразования, но энергию разящую дерево из семени знания на Землю не допустит. Дичь какая! Похоже, проснуться-таки удалось, потому что пришелец совершенно наяву налил из кувшина в пиалу, отпил сам и протянул Савостину не оставляющим сомнения жестом.

Только что ударил, в коридоре, и вот. И вообще – посторонний, сектант, черт те кто.

Хотя будь это Чорос, он бы очень обиделся.

Или его земляк. Почему – черт-те кто? Человек или… дьявол задери, провались все эти условности! Уже провалился. И продолжать? Тьфу.

Решительно преодолел три шага, отделявших его от незнакомца, взял из рук его пиалу и отхлебнул. Очень непривычный вкус, но сладко. Похоже, козье молоко, и что-то еще добавлено. Вернул пиалу, тот плеснул на камень статуи, а потом снял со своей шапки свечку, опустил пиалу на песок и поставил свечку внутрь, прямо в молоко. И, посмотрев на Савостина, сделал жест, также не оставлявший сомнений: иди со мной.

«На миру и смерть красна», – мелькнуло в мозгу. Пропал человек, Чорос пропал – кто, как не люди, поможет его найти? Подземный ход был нескончаем. Некоторую часть его пришлось идти в крутой подъем, против бушующей, бившей в лодыжки воды – у Савостина в сапоги не залилось, а во что обут спутник, он так и не увидел. Под водой были камни. Булыжники. И приходилось в абсолютной темноте, хватаясь за мокрые стены, ощупью ступать по ним, рискуя каждую минуту оскользнуться и грохнуться головой об камни в ледяной поток. Потом спутник сказал что-то предостерегающее и остановился. Вода рокотала – вот теперь водопад был рядом. По ногам било камнями, в лицо летели брызги. На миг подземелье озарилось вспышкой – это провожатый высек искру огнивом. В двух метрах перед путниками колебалась занавесь воды, низвергавшейся откуда-то из-под неизмеримо высокого свода. Он успел увидеть карниз, огибающий чашу водопада по краю.

Достал зажигалку. Если уж не на такую крайность, так на лешего она вообще? Малый в плаще шел невозмутимо, явно зная на ощупь каждую пядь камня. Савостин ступил на мокрый и скользкий карниз. Камни шатались под ногами, огонек дрожал, но он преодолел вслед за плащом метров пять над пропастью, поглощавшей часть воды водопада. За карнизом был такой же идущий в гору подземный ход, как тот, между статуей и водопадом, только сухой. Он окончился в крохотной круглой на ощупь каморке. Рука незнакомца сильно толкнула в плечо – назад и вниз, и Савостин упал. Шорох плаща подсказал, что провожатый лезет куда-то вверх. Мешать ему глупо – только он может вывести отсюда. И Савостин снова щелкнул зажигалкой – да, тот полз по круто наклонному ходу вроде горлышка очень большого кувшина, без всяких ступенек, без веревок, просто на животе по шершавой поверхности. Вот обрез горлышка – мелькнул сильный, почти ослепительный свет – и все, опустилась какая-то крышка, раздалось «пумм!», говорящее о герметичности запора.