Презумпция виновности

– И ты тоже. – Я позволил себе небольшое уточнение.

– И я тоже, – согласился Мозгляк, демонстрируя широту взглядов и отсутствие мелкого тщеславия. Что касается крупного – еще неизвестно!

– А Судейские? – спросил я. – Как у них насчет вины?

Мозгляк одарил меня заинтересованным взглядом.

– Хороший вопрос, черт подери! – воскликнул он потом. – Пожалуй, произведу тебя в полковники! Хотя нет – для полковника ты задаешь слишком много вопросов… Итак, вина Судейских. О, это тема для целой дискуссии! Меня самого давно интересует: где отбывают наказание Судьи?

От такого кощунства у меня на миг потемнело в глазах. А потом ничего, посветлело опять. Все стало как и прежде. Небо не обрушилось, СВЧ-молнии не испепелили Мозгляка и не поджарили его чудесные мозги. Оказывается, кощунствовать можно – и даже приятно. Чувствуешь себя человеком!

– Откуда я знаю? Может, где-нибудь по ту сторону хребта! – Я ткнул пальцем в синеющий на горизонте изломанный силуэт горной гряды.

– Нет, братец, – еще ласковее сказал Мозгляк. – Потому что в этом случае каждый мог бы встретиться с ними. Если сильно постараться, конечно, – а тут уж многие «обиженные» постарались бы как пить дать! И потерял бы ты всякое уважение к Высокому Суду. Какой же он, на хер, Судья или, скажем, Судебный Исполнитель, если он с тобой срок в одной Зоне мотал?! В общем, полагаю, что у них другая Зона. Почище и покрасивее. Но зато и намного опаснее! Совсем другая…

– Где же она, эта «другая» Зона, находится?

На лице у Мозгляка появилось чуть ли не мечтательное выражение, словно он воспарил в такие эмпиреи, куда не столь утонченным личностям путь заказан. Потом снизошел и сказал:

– А я, по-твоему, откуда знаю, дурак? Знал бы – так меня бы здесь уже не было!.. Может, на другой планете. Или в другом измерении. А может, они вообще призраки…

Я покосился на него с подозрением. Шутит или нет? Черт его разберет! Наверное, разыгрывает…

– Какие еще призраки? – спросил я осторожно.

– Разные. Например, тот, который внутри тебя живет. Совестью прикидывается. Или с этим ты уже разделался?… Ты, случаем, раздвоением личности не страдаешь?

– Вроде нет.

– Жаль. Если б страдал, тогда бы в тебе точно призрак сидел – ну тот, другой, понимаешь? Впрочем, на самом деле их много…

– Не понимаю, – буркнул я. – И понимать такого дерьма не желаю. Ты не забыл, что я из…

– Да знаю! – небрежно махнул рукой Мозгляк. – Цельная личность. Дитя эпохи Возрождения. Тебе бы только мечом махать, сонеты сочинять, с драконами сражаться да девок раком ставить. Счастливый примитив. Избранник судьбы. Материя затрахала дух – и под каблук его, гада, к ногтю! Удачный мезальянс, бесконфликтный.

На «примитива» я не обиделся. На «мезальянс» тоже. В конце концов, Мозгляк прав. Люблю я, чтоб все было просто. Белое – это белое, но если черное, то уж, пожалуйста, беспросветно!

– А какие они еще бывают? – спрашиваю.

– Ты о чем?

– О призраках.

– А-а… Зацепило все-таки, да? Ну, скажем, призрак любимой мамочки, тень ненавистного папочки… Ты случайно в детстве мамашку к папашке не ревновал? Это я так, к слову. Не обращай внимания… А не бывало, чтоб папочка являлся к тебе с назиданиями? Во сне или еще как-нибудь? Знаешь, всякая муть типа «сынок, никогда не спорь с женщинами!»…

– Не помню, – честно признался я. И вообще – Мозгляк в роли личного врача начал мне надоедать. Диагноз мне до него поставили – в той самой «другой» Зоне. Поставили и печать шлепнули – несмываемую и неподдельную. Так что Мозгляк тянул в лучшем случае на ночную сиделку – чтобы утешительные сказки неизлечимо больным паралитикам втюхивать. Или, лучше сказать, на санитара – экскременты из-под нас, примитивов, выгребать и судно выносить. Вот так все переворачивается в жизни: вроде ты наверху и всеми командуешь – и вдруг оказывается, что сам по уши в дерьме. Причем как в чужом, так и в собственном…

– Вернемся к нашим баранам, – напомнил Мозгляк (вот скажет человек такое – и сразу ясно, кого он имеет в виду. Нет, хорошо все-таки, что я не обидчивый! Кроме того, по принятой у нас классификации я не «баран» – меня еще СВЧ-излучателем не «опустили»). – Кто Судейских сажает? И за какие преступления?

Ну и вопросики! Захотелось послать босса подальше, пока я тут не наговорил на еще один пожизненный срок…

Но в этот самый момент крупнокалиберная пуля разнесла стоявшую на столике бутыль с самогоном.

– Компы!!! – заорало Гыдло с передней платформы, которую Мозгляк называл «минным тралом» и регулярно выставлял на ней пулеметный пост – Гыдла не жалко!

И я, ни секунды не раздумывая, закрыл Мозгляка своим телом.

* * *

Считается, что перед смертью надо расставить все по местам, но времени на это, конечно, никогда и никому не хватает.

Мне проще: из своей прошлой жизни я обычно вспоминаю только самый ее конец. Многое уже подернуто мраком и непроницаемо, как черная вода в омуте. Сунешь руку – и, может быть, наткнешься на что-нибудь стоящее. Вытащишь на свет, но много ли от этого радости? Однако всегда есть вероятность остаться и вовсе без руки – ее отхватит тварь, живущая в глубине…

В общем, я предпочитаю не рисковать; память – штука опасная.

Так вот, за пару дней до той смерти я увидел вызов в Суд, прибитый к воротам моего замка. Не какая-нибудь дешевая голограмма или, на худой конец, пластиковая карта, нет – кусок пергамента с надписью, сделанной чернилами от руки, и лиловой печатью. И был он проткнут самым настоящим железным гвоздем! Аж мороз прошел по коже…

Впрочем, факт вызова не стал для меня неожиданностью. Я готовился быть ответчиком с тех пор, как начал хоть что-нибудь соображать и отец рассказал мне о Приговоре. «Жди, – предупредил он меня. – Жди в любой день, в любую ночь». И больше к этому разговору мы не возвращались.

Я ждал. И не питал иллюзий относительно времени, которое оставалось в моем распоряжении. Особенно после того, как за отцом явился Судейский Посол. Вот этого парня я запомнил прекрасно – он поразил воображение впечатлительного тринадцатилетнего юнца, каким я тогда был. Тощий, бледный, закутанный в черный плащ и обутый в сапоги с квадратными носами, Посол казался мне злодеем с холодной желчью вместо крови. Его голову венчала широкополая шляпа с эмблемой Суда. На тонком носу как приклеенные сидели очки с овальными мутными стеклами и золотой оправой. Правый рукав был перевязан полоской красной ткани. Это означало, что Судейский допущен к «работе» с самыми трудными экземплярами, включая одержимых бесами, а «одержимость» уже тогда ни в коей мере не являлась смягчающим обстоятельством. У Посла были руки художника – с тонкими, длинными, заостренными пальцами; на вид – изнеженные и слабые; очень белые, наводившие на мысль о каком-то извращенном сладострастии… На восковом лице не было ни малейших признаков растительности.

Бледная жилистая кляча прекрасно дополняла общее впечатление. В моем незрелом представлении Посол был кем-то вроде слизняка, бледной немочи, которая выползла из какого-то склепа и обладает непонятной властью над живыми, сильными, загорелыми и отважными людьми… Отец – дуэлянт, бабник, лихой рубака, прошедший три войны, не боявшийся, как я думал, никого и ничего по эту сторону жизни, – покорно вышел вслед за ним, опустив голову и не сказав ни слова. Только горько улыбнулся напоследок и потрепал меня по щеке. Воющую мать он не удостоил даже прощального взгляда…

Спустя двадцать семь лет Посол явился и за мной. Наверное, память сыграла злую шутку; во всяком случае, мне показалось, что это был тот же бледный тощий очкарик, не постаревший ни на один день. И визит его клячи к живодеру тоже, как видно, откладывался на двадцать семь лет…

Некому было выть, провожая меня в последний путь. Я жил в одиночестве и не имел ни детей, ни друзей. А слуги – это всего лишь слуги. Они сожалели только о том, чего не успели украсть. Я не сожалел вообще ни о чем. И оставил душеприказчику завещание, согласно которому старый родовой замок должен быть разрушен в течение месяца после моего ухода.

* * *

В аду оказалось совсем неплохо. В перерывах между войнами и пытками я развлекался со знойными местными шлюхами – если, конечно, успевала нарасти содранная кожа. Потом ее сдирали заново – и все начиналось сначала. Для разнообразия я играл в покер на отрезанные пальцы, напивался по-черному в барах, где подавали «Пузырчатую Мэри» (кипящая смола поверх водки), сам испробовал ремесло палача и экзекутора, но так и не успел войти во вкус…

А потом настало время возвращаться.

Видать, вышел новый срок.

Меня сняли прямо с дыбы, и я предстал перед Заседателями. Процедура носила формальный характер и прошла быстро; они не привыкли тянуть кота за хвост – ведь за мною стояла очередь примерно в миллион голов. Ее конец терялся где-то в самой глубокой заднице Преисподней…

«Виновен!» – гласил приговор. (Ну а кто бы сомневался?)

Мне заломили руки, содрали кусок кожи с головы. Взлетел раскаленный судейский молоток – и опустился, выжигая Метку Каина на моем черепе.

По-быстрому прилепили заплату. Получилось неплохо, почти незаметно – вот только теперь на этом месте растут седые волосы. По такому пятнышку я узнаю себе подобных. Их больше, чем вы можете себе вообразить…

«Гони его по этапу!» – сказала скучным и бесцветным голосом канцелярская крыса.

И спустя пятьсот лет я снова очутился на этой дурацкой маленькой планетке под названием Зона.

* * *