Пиво для Сталина. Очерки, беседы, размышления

Но до суда дело при царе так и не дошло. В феврале царь отрекся от престола в результате заговора самых близких ему людей и генералов. Власть перешла к Временному правительству.

Казалось, до министра Сухомлинова уже никому нет никакого дела и его скоро благополучно забудут. Но это было не так. В мае толпа вооруженных людей ворвалась в квартиру, где Сухомлинов все еще формально находился под домашним арестом. Они требовали суда над бывшим министром – война-то не кончилась и на фронте продолжали гибнуть солдаты. Его имя для народа по-прежнему было главным символом предательства.

Сухомлинова нашли в его доме, спрятавшимся среди перин и с подушкой на голове – он пытался таким образом укрыться от новых властей. Все же его извлекли из его постели и повезли в Таврический дворец, где заседала Дума и Петроградский Совет. Вот как он сам потом описывал этот эпизод:

«В то время, когда я так отстаивал свою голову, вспыхивает Февральская революция 1917 года, и какая-то компания вооруженных людей арестовывает меня на квартире и везет в Таврический дворец, где уже организовалась новая власть. Во время переезда в грузовом автомобиле субъект в очках держал против моего виска браунинг, дуло которого стукалось мне в голову на ухабах. Полнейшее мое равнодушие к этому боевому его приему привело к тому, что он вскоре спрятал оружие в кобуру. Затем несколько вопросов относительно моего дела и совершенно спокойные мои ответы на них окончились тем, что первоначальное неприязненное ко мне отношение превратилось в благожелательное.

У Таврического дворца снаружи и в залах, по которым я проходил, была масса народу, и никаким оскорблениям я не подвергался, как об этом неверно сообщали газеты. Действительно, всего один долговязый, кавказского типа человек произнес из дальних рядов: „Изменник“. Я остановился и, глядя на него в упор, громко ему ответил: „Неправда!“. Тип настолько уменьшился тогда в росте, что головы его больше не стало видно, и я спокойно продолжал дорогу, без малейших каких-либо инцидентов…»

На самом деле было не совсем так. Когда в Таврическом объявили о том, что ведут Сухомлинова, начался страшный шум – солдаты с винтовками с примкнутыми штыками сбегались для того, чтобы лично расправиться с этим старым, перепуганным человеком.

Навстречу Сухомлинову выбежал новый генерал-прокурор – Александр Федорович Керенский. Он закричал: «Не сметь прикасаться к этому человеку!», сорвал с него погоны – Сухомлинов был в мундире царских времен – и бросил солдатам, которые их стали рвать и топтать.

Товарищи, если вы не верите мне, я готов застрелиться у вас перед глазами! – объявил Керенский представителям Петросовета. – Но мы должны судить его народным судом!

Керенский защищал экс-министра от самосуда вовсе не из благородства. Он имел далеко идущие планы – сделать Сухомлинова главным героем показательного процесса над старой властью. На этом процессе он мечтал блистать лично как главный обвинитель.

Сухомлинова вновь отправили в Петропавловскую крепость. После Февральской революции условия заключения здесь сильно изменились. Исчезла дополнительная мебель, исчезла удобная постель. А главное, узники теперь не могли себя чувствовать в безопасности. Питались они объедками с солдатской кухни, а по ночам охранники устраивали обыски и жестоко издевались над заключенными – бывшими генералами, министрами, князьями.

Революционная власть арестовала и Екатерину Викторовну. Она оказалась в одной камере с бывшей фрейлиной императрицы Анной Вырубовой. Кстати, Распутин как-то сказал, что он любит только двух этих женщин. Вырубова впоследствии вспоминала о времени в тюрьме:

«Катя всегда занималась, читала, писала, и из черного хлеба лепила прелестные цветы, краску брала из синей полосы на стене и кусочка красной бумаги, в которую был завернут чай».

Сам Сухомлинов коротал время с Щегловитовым – бывшим министром юстиции, тем самым, кто по иронии истории начинал уголовное дело против него. Его камера оказалась по соседству, и им даже разрешали вдвоем приходить в библиотеку, чтобы составить каталог этой тюремной библиотеки. О чем они тогда говорили, мы не знаем, но поговорить, согласитесь, им было о чем…

В кресле генерал-прокурора России в те революционные месяцы 1917 года очень недолго побывали еще: Переверзев, Ефремов, Зарудный. Последним, кто приложил руку к делу Сухомлинова, был Малянтович.

Какое-то время дело Сухомлинова привлекало внимание общества. Временное правительство вынуждено было даже передать его на рассмотрение Сената. Предварительно обер-прокурор Носович, который должен был выступать обвинителем на процессе, в течение нескольких дней докладывал материалы дела на Чрезвычайной следственной комиссии. Он прочитал членам комиссии составленный им обвинительный акт, а также подробно привел все улики, собранные следствием.

Сенатом оно рассматривалось с 10 августа по 12 сентября 1917 года. Председательствовал на процессе сенатор Таганцев, обвинение поддерживал обер-прокурор Носович, а защищал бывшего министра адвокат Казаринов. Большого интереса процесс уже не вызывал. К концу сентября 1917 года все-таки дело Сухомлинова как-то домучили, довели до суда…

Наполеоновский план Керенского сорвался – яркого показательного процесса не получилось. Противостояние Временного правительства и большевиков уже достигло предельного накала, дело шло к Октябрьской революции, большинство граждан думало уже об этом, а не о старике-министре… Правда, в первый день здание Офицерского собрания окружили вооруженные революционные солдаты, кричавшие: «Убийца! Предатель! Вор!» Угрожая перебить всех судей, солдаты требовали выдать им министра на расправу. Но коменданту удалось убедить разъяренных солдат не мешать суду, который, конечно, осудит виновного… В дальнейшем процесс шел спокойно.

Суд признал Сухомлинова виновным в государственной измене, в бездействии, превышении власти, а также еще и в подлогах. В окончательном виде приговор был объявлен 20 сентября. Сухомлинова приговорили к лишению всех прав, состояния и ссылке на каторжные работы.

Жена Сухомлинова Екатерина Викторовна была полностью оправдана, ее сочли непричастной к преступлениям мужа. Она вышла на свободу, и ее дальнейшая судьба туманна. По некоторым сведениям, Екатерина Викторовна не изменила своей привычке жить весело и в достатке и вскоре сошлась с офицером по фамилии Габаев. В условиях военного коммунизма он умудрялся заниматься крупной спекуляцией сахаром. По решению революционного трибунала весной 1921 года Сухомлинова и Габаев были расстреляны за злостную спекуляцию.

А Сухомлинов после Октябрьской революции был переведен из крепости в тюрьму «Кресты», откуда 1 мая 1918 года освобожден по амнистии в связи с достижением семидесятилетнего возраста. А вот прокурора Щегловитова казнили. Видимо, царский законник вызывал большую ненависть революционного пролетариата, чем министр-растратчик. Его расстреляли в Петровском парке в Москве. Принял он смерть стоически. Молча подошел к выкопанной могиле, перекрестился. После этого приставили к его голове револьвер, выстрелили…

Сухомлинов же, несмотря на возраст и все испытания, очень хотел жить. Конечно, гарантий, что за него не примутся снова, у Сухомлинова не было, и он решил бежать из революционной страны. Он приехал на вокзал, купил билет до Белоострова. Там какой-то рыбак по договоренности переправил его на другую сторону реки. Потом он добрался до границы с Финляндией. С тех пор начался уже эмигрантский период в жизни генерала Сухомлинова.

Восемь лет он жил в Германии, писал мемуары. Его история на бумаге получилась пресной и скучной – кругом враги и завистники, сам же он всегда был честен, добросовестен, объективен… Интереса она ни у кого особо не вызвала. Сухомлинов умер в Берлине, на скамейке в городском парке. Умер семидесяти восьми лет от роду, нищий, больной, одинокий старик…

Приведу в заключение несколько воспоминаний о нем современников.

«Сухомлинов, по моему мнению, человек способный, он быстро схватывает всякий вопрос и разрешает его просто и ясно. Службу Генерального штаба он знал отлично, так как долго был начальником штаба округа. Сам он не работник, но умеет задать подчиненным работу, руководить ими, и в результате оказывалось, что работы, выполнявшиеся под его руководством, получались очень хорошие».

    Генерал А. Ф. Ридигер

«Сомнительный человек, этот генерал Сухомлинов… Шестьдесят шесть лет от роду; под башмаком у довольно красивой жены, которая на тридцать два года моложе его; умный, ловкий, хитрый; рабски почтительный перед императором; друг Распутина; окруженный негодяями, которые служат ему посредниками для его интриг и уловок; утративший привычку к работе и сберегающий все свои силы для супружеских утех; имеющий угрюмый вид, все время подстерегающий взгляд под тяжелыми, собранными в складки веками. Я знаю мало людей, которые бы с первого взгляда внушали бы большее недоверие».

    Посол Франции в России Жорж Морис Палеолог

«Сухомлинова я знал давно, служил под его начальством и считал да и теперь считаю его человеком, несомненно, умным, быстро соображающим и распорядительным, но ума поверхностного и легкомысленного. Главный же его недостаток состоял в том, что он был, что называется, очковтиратель и, не углубляясь в дело, довольствовался поверхностным успехом своих действий и распоряжений. Будучи человеком очень ловким, он, чуждый придворной среде, изворачивался, чтобы удержаться, и лавировал для сохранения собственного благополучия».

    Генерал А. А. Брусилов

Признаюсь, меня в этом диковинном деле всегда больше занимала не столько фигура министра и его веселой жены, сколько личности девяти прокуроров, которые занимались делом Сухомлинова.

Четверых из них расстреляли, трое бежали за границу, где влачили жалкое существование. Еще один умер в ссылке во времена Гражданской войны. Все они исполняли свой долг, несмотря на огромное давление которое на них оказывали.

Это были разные люди и по характеру, и по воспитанию, и по пути к своей высокой должности. Но объединяет их то что они были истинными государственниками, законоблюстителями. Они хорошо знали, что более всего подрывает авторитет власти – небрежение к закону, желание править вопреки ему. И всегда ставили величие и могущество державы выше карьеры.

2014 г.

Кто же стоял за убийством Столыпина?

1 сентября 1911 года в 22 часа 30 минут – в Киевском городском театре, в антракте, во время представления оперы Н. А Римского-Корсакова «Сказка о царе Салтане», чуть ли не на глазах самого императора, революционер Дмитрий Богров, бывший осведомителем охранного отделения и пришедший в театр по пропуску, выданному ему охранкой, почти в упор расстрелял Председателя Совета министров Петра Аркадьевича Столыпина. Это было десятое и последнее покушение на жизнь знаменитого премьера-реформатора. Но это было и первое в кровавой истории двадцатого века фактически нераскрытое убийство видного государственного деятеля.

Смертельно раненный двумя пулями Столыпин, прибывший в Киев на открытие памятника Александру II в составе свиты Николая II, почил в бозе четырьмя днями позднее – 5 сентября 1911 года в «Хирургической больнице доктора медицины И. С. Маковского», которая находилась недалеко от Киевского городского театра на улице Малой Владимирской (теперь это улица Олеся Гончара № 33). Современники утверждали, что когда 3 сентября император приехал проведать Столыпина, супруга премьера, Ольга Борисовна, не пустила его к мужу. Петр Аркадьевич завещал предать тело земле там, где его настигнет смерть. Столыпин был захоронен в Киево-Печерской Лавре рядом с легендарными Василием Кочубеем и Иваном Искрой, обличителями гетмана Мазепы, который казнил их за то, что те сообщили Петру I о намерении гетмана порвать с Россией. В центре Киева, на Крещатике Столыпину был воздвигнут бронзовый памятник, снесенный после революции. Мать Богрова требовала от властей, чтобы на этом месте установили бюст сына.

Кем был для России сын севастопольского героя генерал-лейтенанта А. Д. Столыпина, Петр Аркадьевич – предками и родственниками которого были полководец А. В. Суворов, поэт М. Ю. Лермонтов, дипломат А. М. Горчаков? Тогда, 6 сентября 1911 года, пожалуй, лучше других сказала газета «Новое время»: «Горячий приверженец порядка и законности, он шел прямым путем к скорейшему осуществлению нового уклада государственного строя. Просвещенный политик, экономист, юрист, крупный административный талант, он почти отказался от личной жизни, свою удивительную работоспособность, не знакомую с утомлением, вложил в дело государственного устроения и строительства. Как человек П. А. Столыпин отличался прямодушием, искренностью и самоотверженной преданностью Государю и России. Он был чужд гордости и кичливости благодаря исключительно редким качествам своей уравновешенной натуры. Враг всяких неясностей, подозрений и гипотез, он чуждался интриганства и интриганов и мелкого политиканства. По своим политическим взглядам П. А. Столыпин не зависел от каких-либо партийных давлений и притязаний. Твердость, находчивость и высокий патриотизм были присущи его честной открытой натуре. Столыпин особенно не терпел лжи, воровства, взяточничества и корысти и преследовал их беспощадно».

Тогдашний министр юстиции, генерал-прокурор Г. Цегловитов сразу же после покушения прибыл в Киев. Он участвовал в похоронах Столыпина. Вместе с оберпрокурором Святейшего Синода Саблером и другими нес гроб. Присутствовал в зале судебного заседания во время процесса над Богровым.

Родственники премьера настаивали на том, чтобы действия лиц, обязанных охранять П. А. Столыпина, были расследованы сенатором. Г. Цегловитов согласился с этим. Выбор пал на сенатора М. И. Трусевича, бывшего незадолго перед этим директором департамента полиции.

Подозрение в причастности полиции к убийству было настолько серьезным, что даже председатель Третьей Государственной Думы А. И. Гучков говорил: невозможно разобрать, кто убил премьер-министра – революционеры или полиция. Была и другая точка зрения – Столыпина убрала одна из группировок при дворе.

Со своей стороны, генерал-прокурор Г. Цегловитов был одним из ревностных поборников привлечения к уголовной ответственности за небрежное выполнение служебных обязанностей товарища министра внутренних дел Курлова, начальника Киевского охранного отделения Кулябко, вице-директора департамента полиции Веригина и подполковника Спиридовича. По его мнению, они создали обстановку, в которой и стало возможно покушение Богрова на жизнь премьер-министра.

Однако они так и остались безнаказанными.

Что касается самого Богрова, то после роковых выстрелов в театре он прожил еще 11 дней. По делу его допрашивали четыре раза. Самые существенные показания он дал ночью 1 сентября. Он заявил: покушение на жизнь Столыпина совершил потому, что считал его «главным виновником наступившей в России реакции».

9 сентября 1911 года в одном из помещений Киево-Печерской военной крепости под названием Косой Канонир, где Богров содержался под стражей, состоялся суд. Государственным обвинителем на нем выступил генерал-лейтенант Костенко, от защитника подсудимый отказался. По словам прокурора, на суде «Богров держал себя корректно и совершенно спокойно, говорил он, обращаясь больше к публике, в числе которой был и Г. Цегловитов».

Началось заседание в 4 часа дня и продолжалось примерно до половины десятого вечера. Приговор огласили через полчаса.

Жена Столыпина Ольга Борисовна обратилась к царю с просьбой отложить казнь над Богровым до тщательного расследования всех обстоятельств дела. Однако это ходатайство удовлетворено не было. В ночь на 12 сентября, в 4 часа смертный приговор киевского военно-окружного суда был приведен в исполнение. Палачом стал Юшков, один из каторжан Лукьяновской тюрьмы. Казнь происходила на Лысой горе под обрывом Лысогорского форта. Место казни было оцеплено плотным кольцом казаков.

На казни Богров сохранял полное присутствие духа, как писал один из свидетелей, «держал себя спокойно и разглядывал собравшихся, освещенных светом факела». На предложение прокурора встретиться с раввином Богров согласился, но попросил эту встречу провести «в отсутствие полиции». Прокурор отказал.

Все присутствующие на казни, уезжая с Лысой горы, взяли на память по куску веревки, на которой был повешен Богров.

После убийства Столыпина многие состоятельные евреи стали спешно покидать Киев, так как боялись мести. (Богров принадлежал к известному в Киеве и весьма преуспевающему еврейскому роду. Звали его Мордкой Гершовым.) Город был на грани взрыва. Дух погрома витал в воздухе. Чтобы предотвратить межнациональный конфликт, на следующий день после покушения с маневров были отозваны три казачьих полка, которые разместили на Подоле – в районе наибольшего скопления еврейского населения.

Почему же не было удовлетворено ходатайство вдовы Столыпина отложить казнь над Богровым до тщательного расследования всех обстоятельств дела? Почему так спешили со следствием и судом? Может быть, что-то пытались скрыть?