Свинцовые сумерки

Парнишка дернул, и петля вдруг обернулась вокруг столбиков, застыв на конце тугой завязкой. Воробьев восхищенно потрогал крепкий узел, не понимая, как от одного движения березовые стволы превратились в крепкий плотик. Авдей прошептал:

– Морская система, на корабле научили, когда практику проходил после института, я тогда… – и вдруг осекся, замолчал от воспоминаний о мирной жизни, о жене, которые больно укололи прямо в сердце.

Его жена каждый день приходила к пристани и ждала прибытия корабля, специально надевала ярко-красный платок, чтобы он уже за сотни метров видел с палубы – его с нетерпением ждут домой. А теперь дом разрушен немецкой бомбой, нет ни жены, ни дочек, ни того красного платка, что служил влюбленному Авдею маяком.

Капитан Шубин прислушивался к тишине наверху, не доносятся ли с края оврага звуки шагов, выстрелы или немецкая речь. Все звуки стихли, дневные птицы уже замолчали, только где-то далеко ухнула сова. Солнце уже нырнуло за горизонт и утащило за собой красную мантию заката, серый воздух наливался все гуще и гуще чернильной темнотой, так что теперь ничего не было видно уже на расстоянии вытянутой руки. Луна и звезды то и дело прятались за облаками, лишь на короткие секунды показываясь в водной глади. Капитан без единого слова кивнул своей группе, жестом указал на блики в воде: «Пора, спускаем плот».

Они втроем вцепились в тяжелое сооружение, каждый со своей стороны, и вышли из кустов. По всему телу снова пошел жар, хотя теперь возле воды было прохладно. Но тепло шло по телу не от нагрузки, а из-за волнения – несколько шагов вниз к потоку были такими опасными, а они, беззащитные, вышли на открытое пространство, где любой немецкий снайпер мог заметить отряд и уничтожить его несколькими выстрелами.

Плотик без единого всплеска лег на воду и тут же поплыл. Авдей ловко запрыгнул первым, заранее заготовленным длинным суком, как веслом, замедлил движение их плавучего средства, чтобы и остальные взобрались на плот. Следом на плотик шагнул с берега длинноногий Воробьев, затем, перехватив фрахтовый веревочный конец, взобрался на медленно плывущий плотик Шубин. На маленьком пространстве почти не было места, разведчики теснились спина к спине. Злобин сноровисто управлялся суком, словно веслом, будто сплавлялся на плотах всю свою жизнь. Он направил плот поближе к берегу, где не так сильно отражались лунные блики, отражения лунных светил тонули в сени деревьев, не выдавая бесшумное движение отряда разведчиков. Тишина, бурление потока и еле слышные всплески сука в руках Злобина – черные тени на плоту плавно скользили по рукаву реки прямо в расположение врага.

Поток с каждой сотней метров становился все более быстрым, глубоким и широким, и плот с тремя бойцами стал раскачиваться. Река стремительно несла их в глубину оккупированной немцами территории. Шубин мысленно отсчитывал километры, прикидывая скорость движения их плавательного средства, чтобы не выскочить неожиданно у моста прямо под прицелы немецких караульных. Коля, как оказалось, тоже успевал следить за берегом. Когда силуэты деревьев на берегу стали гуще и превратились в сплошную черную линию от того, что плот несся по глубоководью уже на одной скорости, Коля тихо предупредил:

– Надо замедляться и двигаться к берегу, скоро первый мост у Ракитного, рядом со старой дорогой.

Шубин кивнул в ответ, сообразительный Авдей мгновенно отреагировал – принялся направлять плот осторожными гребками к правому берегу. Они планировали сойти на землю у старой переправы, по берегу протащить под мостом сплетенные бревна, чтобы не выдать себя на воде, где было больше света от лунных бликов. Затем вернуться в поток и проплыть вдоль Ракитного, чтобы начать разведку с нового моста, который соединял населенный пункт с остальными деревушками и селами в окрестностях. Капитан решил проверить прежде всего самую крупную дорожную магистраль, по которой немцы могли гнать к строящемуся рубежу технику и личный состав.

Плот мягко замедлил движение, цепляясь за водоросли и растущий у берега ивняк. Злобин прошептал:

– Тут не пройдем, слишком болотистое место, надо поближе к центру.

Но капитан вдруг замотал головой, перехватил сук и вогнал его в илистое дно, останавливая движение плота. Разведчики замерли в удивлении, а командир вслушался в ночную тишину. Через шум потока он услышал странный звук, который не похож был ни на чириканье птиц, ни на крик ночного зверька. Глухой металлический стук. Мгновение, и стук повторился. И еще! Теперь и остальные успели его услышать. У Злобина вытянулось лицо, а Воробьев кивком указал на темноту впереди.

– По мосту передвигается техника, там мостки старые, расхлябанные, поэтому так стучит, – проговорил он, чувствуя, как внутри у него знакомые звуки мостков отдаются болью.

Старый мост хоть и стоял на крепких опорах, но путь через него был дальше, чем новый проезд к шоссе в город. Поэтому его забросили, перестали чинить хлябающие от возраста доски. Так старая переправа оказалась во власти поселковой ребятни, которая проводила на нем все погожие дни: рыбачила, играла в камешки, да каких только забав не видел старый мост. А вечером на мост полюбоваться отражением звезд в стремительном потоке приводили парни своих невест и подруг. Поэтому стук деревянных плашек отозвался болью в груди Коли. Тук-тук, больше нет на свете ни тех парней, ни тех девчат, а ребятишек, что облепляли мост гроздьями, уложили в общую могилу выстрелы фашистов. Хорошо, что в темноте никто не увидел, как заблестели его глаза от навернувшихся слез. Он – разведчик, он – участник важной операции, но как же трудно спрятать боль, которая рвет изнутри когтями.

Шубин приказал своим бойцам:

– К берегу! Плот привязываем и по зарослям будем пробираться на звук.

Разведчики принялись выполнять приказ. Пока они выбирались на сушу, камнями придавливали плот на мелководье, Глеб размышлял, как действовать дальше. Ночное движение говорило о том, что идет оперативное передислоцирование германских сил. Под защитой темноты, окружными дорогами немцы что-то срочно перевозят, а значит, этот груз важен для них. Он попал в точку, когда выбирал первый участок для разведки, здесь развернулась тайная магистраль для немецких сил. Осталось добраться до нее незамеченными, понять, куда движется техника, а также пересчитать ее количество. Поэтому, перед тем как двинуться вперед, командир отряда распределил задачи между разведчиками:

– Воробьев, отвечаешь за наблюдение по правому флангу, Злобин – левый, сообщай о любом движении на том берегу. Выдвигаемся к мосту, идем след в след. Огонь не открывать ни в коем случае.

Разведчики по его приказу выстроились в линию и стали пробираться через ивняк. Их уши, глаза ловили каждое движение или звук на отлогих берегах. Идти было тяжело, под ногами чавкала сырая скользкая почва болотистого берега, который был залит водой из-за того, что речка разливалась по пологой пойме в ширину до небольшой заводи. Перед ней и сгорбился старый мостик, они услышали стук его расхлябанных старых досок еще до того, как увидели горбатый силуэт на фоне темных домов. Громыхали доски, урчали машины, голоса говорили на немецком громко, не скрываясь. Шубин решил – надо подниматься на склон и увидеть своими глазами, что происходит на переправе. Слышно, что техника идет потоком через мостик в Ракитное, а судя по звуку топоров, мост готовят к передвижению еще более тяжелых машин – делают переправу больше и прочнее за счет второго слоя наката. Пока темно, отряду надо пробраться в сам поселок, провести разведку уже имеющихся там сил: сосчитать технику, найти место ее расположения под маскировочными тентами, узнать количество личного состава. Он займется этим с Воробьевым, который знает расположение домов и улиц в родном месте. Злобина же можно оставить на наблюдении у моста, может, услышит что-то полезное в громких переговорах немцев между собой, а также пересчитает идущую через переправу технику. Так они начнут действовать сразу с двух направлений и успеют за оставшиеся четыре часа до рассвета собрать важные сведения. А дальше по плану: как снова стемнеет, идти к Белой или назад на нейтральную полосу по берегу вверх против течения. Он на ухо объяснил задачу каждому из бойцов. Злобин кивнул и указал на редеющую стену из тонких ветвистых ив:

– Дальше пробраться близко незамеченными уже никак по сухому нельзя. Поэтому я по воде. Вещмешок оставляю здесь. Вернусь, как начнет светать.

Сержант стянул сапоги, гимнастерку, штаны – засунул одежду поглубже в гущу веток у толстого ствола и зашлепал босыми ногами по воде. Воробьев тихо окликнул его:

– Товарищ сержант, стойте! – парнишка сорвал тугую дудку камыша и с хрустом обломал коричневый отросток. – Вот, держите, он внутри пустой, под водой сможете дышать.

Когда закончилась зеленая гладь из водорослей, Авдей набрал побольше воздуха и нырнул под воду, только короткий зеленый отросток чуть высовывался между бурунами. Когда и он стал не виден в ночи, Глеб повернулся и бросил взгляд на верхнюю линию берега, поросшего тонкими ивами:

– Коля, давай соображай, как нам лучше пробраться в деревню. Не знаю пока, к какому участку, будем действовать уже на местности. Надо найти, куда немцы сгоняют технику. Там пересчитать все, отметить на схеме. Мы на верном пути и сможем предоставить в штаб карту рубежа немцев нового оборонительного рубежа.

Воробьев принялся размышлять вслух:

– Если сейчас поднимемся наверх, то окажемся почти сразу на центральной улице. От нее уже можно огородами пробраться в любом направлении, я проведу.

Шубин кивнул, центральная часть поселка ему и нужна, немцы бережливые и почем зря технику долбить по ухабам не будут, выберут самый гладкий участок для проезда. А по направлению идущего потока уже будет ясно, где конечная площадка маршрута.

Разведчики также оставили вещмешки у дерева, пристроили пару гранат на поясе и с оглядкой начали взбираться наверх. От дерева к дереву короткими перебежками они добрались до края зарослей. Здесь Шубин замер и прислушался. Впереди грохотали десятки машин, которые медленно двигались по дороге в глубину поселка, но их видно не было. Весь обзор перекрывала черная крестовина виселицы, на которой ветер раскачивал с десяток трупов. Шубин оглянулся на Колю, а тот застыл, не в силах отвести глаз от вытянутых тел на веревках. Шубин тронул его за плечо:

– Нам придется пробраться ближе и укрыться рядом с виселицей с трупами. Ты должен вытерпеть, Коля. Только там мы останемся незаметными.

Паренек уткнулся в землю лицом, все тело его содрогалось от неслышных рыданий. Родной дом, вся его жизнь чернела перед глазами выжженным пепелищем да горой трупов. Вот все, что оставили немцы от Ракитного, большого, нового села, где он вырос, начал взрослеть. В то время, когда Николай был в партизанском отряде, он слышал о зверствах фашистов в его родном поселке и все же оказался не готов увидеть все своими глазами. Вместо домов – руины, вместо соседей и друзей – гниющие трупы, сваленные в кучу, а на изуродованной до неузнаваемости земле хозяйничают немцы. Горе его было велико, не давало дышать, думать. Парень впился зубами в свой же кулак, чтобы хотя бы физическая боль отвлекла его от яростного желания встать в полный рост и броситься на фашистов, чтобы убивать их голыми руками, а не прятаться среди мертвецов!

Через несколько секунд Воробьев наконец поднял голову и кивнул – я готов. Глеб ползком двинулся к перекрестиям столбов. Рядом бесшумно двигался Коля Воробьев. Ничего не изменилось в его аккуратных и скупых движениях, также замирал юный разведчик на секунду каждые пять метров, чтобы прислушаться к голосам и звукам впереди, лишь лицо его окаменело. Он понимал, что сейчас не время для переживаний, изо всех сил старался держать себя в руках. Хотя это было сложно, ведь с каждым метром усиливался отвратительный запах гниющей плоти. Трупы в петлях, гора мертвецов рядом с ними разлагались не первый день, отчего на несколько метров вокруг стоял тошнотворный смрад. Но выбора у разведчиков не было, сейчас пятачок с жертвами фашистов был спасением. Запах и ужасный вид тел, разваливающихся от жары на куски, пугал немцев, все проезжающие мимо старались даже не поворачивать голову в сторону ужасной картины. Солдаты и офицеры не решались задержать взгляд, вздрагивали при виде вытянувшихся тел и брезгливо зажимали носы, про себя ругая команду СС, которая, как обычно, устроила показательное массовое убийство, не заботясь о том, чтобы закопать трупы.

Шубин полз все медленнее, оставалось буквально десять метров до мертвых тел, и он понимал, что не сможет вплотную приблизиться к ним. Слишком ужасным было зрелище, от которого выворачивало внутренности, сознание туманилось, и ничего не было в голове, кроме одного – желания отомстить, броситься на толпу людей в немецкой форме и бить, раздирать их руками, убивать. Ведь среди повешенных были одни старики и дети, Шубину хватило одного взгляда, чтобы понять это. Капитан отвел взгляд и сосредоточился на площадке у моста, где фыркали машины. В свете фар Глебу было отлично видно, как несколько офицеров распределяли поток идущей техники в разные стороны. Грузовики с ящиками оставались рядом с переправой, из них солдаты уже начали выгружать груз с надписью «Minen», а другой поток с сотнями солдат, сидевших в кузовах под зелеными тентами, двинулся вдоль темных домов поселка. Рядом с мостом несколько человек орудовали топорами, обтесывая бревна, чтобы уложить их потом во второй слой на опоры моста. Шубин наклонился к уху Воробьева, хотя шум был такой, что можно было не бояться, что их услышат:

– Хотят усилить переправу для прохода тяжелой техники. Придется задержаться здесь, пока весь состав не прогонят. Ты считаешь ящики с минами, а я – грузовики с личным составом.

Колька молча кивнул в ответ, а сам то и дело косился на мертвых, ему все чудилось, что среди гниющих останков есть кто-то живой. От ветра шевелились волосы, раздувались обрывки одежды, и Коле казалось, что в куче притаился выживший ребенок, соседский мальчишка или девочка, с которыми он играл и бегал по полю вдоль реки три года назад. Он отгонял от себя эту мысль и снова надежда огоньком теплилась внутри: «Ведь ты так же когда-то выполз из общей могилы живой. А вдруг и здесь кто-нибудь выжил, и теперь ему нужна помощь. Надо спасти, доползти, помочь выбраться». И тут же скрепя сердце Коля с усилием воли отводил взгляд: даже если кто-то и выжил, он не сможет сейчас ему помочь, нарушить приказ командира группы, не выполнить боевое задание.

Неожиданно воздух разорвал оглушительный треск, марш грузовиков по мосту замедлил стремительный проезд группы мотоциклов, где на черных седлах восседали несколько десятков эсэсовцев. Прибывшие спешились на пятачке за мостом и один из группы предъявил документы, потом резко закрутил головой и ткнул пальцем в кучу мертвых тел. После его возмущенного восклицания один из рядовых кинулся с канистрой в руках к наваленным мертвецам и принялся щедро поливать их бензином. Шубин сразу сообразил – сейчас тела будут сжигать безо всякого захоронения, и в свете пламени разведчики рискуют быть обнаруженными. Он выждал, пока солдат обошел кучу, встал к ним спиной, резко дернул Воробьева за рукав – за мной. Пока немецкий рядовой выполнял приказ, поджигал спичку, они стремительно принялись перебираться чуть правее. Быстрее, быстрее! Земля вдруг пошла под уклон – ложбинка! Разведчики еле успели вжаться в небольшое углубление, как вспыхнул и загудел столб пламени. Свет от костра осветил все на несколько метров вокруг, воздух наполнил тошнотворный сладковатый запах горящих трупов. Шубин с облегчением выдохнул: за несколько секунд прямо на глазах у десятков фашистов им удалось скрыться. А Коля опустил лицо вниз, не в силах смотреть на горящую гору. От жара тела и одежда зашевелились, вздрагивая, словно живые, и теперь он мучился от чувства вины, что не кинулся на помощь ребенку или старику, допустил его гибель в траурном костре.