Гроза Византии (сборник)

Это была столица волшебная по своему великолепию, могущественная по своему положению, как средоточие торговли Европы, Азии и Африки, и глубоко испорченная по своим нравам.

Сказочное великолепие Востока сменило в Византии утонченную роскошь Запада.

Но не всегда Византия была так хороша.

За пять веков до начала рассказа это был жалкий городишко, даже не городишко, а просто большое поселение, жители которого постоянно трепетали за свою участь, так как каждый день, каждый час, каждую минуту жизнь их висела на волоске.

Однако даже и тогда эти жители, особенно те, которые являлись среди других своих сограждан носителями традиций старины, гордились своим происхождением, своей прошлой славой, наконец, тем, что их жалкий, разоренный городок во всяком случае являлся ключом из Азии в Европу.

Так оно и было на самом деле.

С одной стороны Византию омывало Черное море. На берегах его лежала именно та Азия, которая являлась в течение многих веков угрозой не только для Эллады, но даже и для гордого Рима. За этим морем жили таинственные скифы в своих никому еще тогда неведомых землях, там же лежали страны гиперборейские. Через это море можно было попасть в таинственный Бьармланд, о котором кое-какие сведения известны были в Византии. С другой стороны омывало ее берега море, приносившее сюда все товары Европы, а вместе с ними иногда и грозные флоты всепобедного Рима.

Итак, коренным обитателям Византии до известной степени было чем гордиться в своей родине…

Пылкая южная фантазия создала массу легенд о первоначальном основании Нового Рима.

Конечно, при этом не обошлось без сказаний, относившихся ко временам самой седой старины.

Например, есть предание, что один из вождей аргонавтов – Визант, происходивший по прямой линии от самого Посейдона, возвращаясь из знаменитого похода за золотым руном, так пленился чудной местностью на берегу Пропонтиды, что решил здесь остаться навсегда. К нему примкнуло несколько храбрецов, и они, поселившись здесь, положили начало новой греческой колонии, названной по имени основателя Византией.

По другому сказанию, относимому уже к не так отдаленным временам, этот Визант вовсе не был одним из аргонавтов, а просто начальствовал над выходцами из Мегары, с которыми он и основал новую колонию в 658 году до Рождества Христова на европейской стороне Босфора.

Важное значение этой колонии, находившейся в местности, господствовавшей над узким проливом, соединявшим Черное море с Мраморным и имевшим единственную в мире по удобству для стоянки судов бухту, сразу обратило на себя внимание предприимчивых греков.

Уже Дельфийский оракул указал им устроить город против поселения «слепых», и это показывает, какое значение придавали этой колонии умнейшие люди Древней Эллады.

В самом деле, Византия должна была собирать пошлины с судов, проходивших из Эгейского моря в Черное, вела торговлю со всеми европейскими и азиатскими народами и играла важную роль в борьбе греков с Персией.

Она первая испытала на себе и приняла удары Азии, так как во время похода Дария на скифов была сразу покорена персами.

Но и сама Эллада была злой мачехой для всей этой цветущей колонии. Находясь под властью персов, за участие в Йонийском движении она лишилась самостоятельности, жители Византии были разогнаны, сама она обращена в персидскую крепость, и только после битвы при Платее Павзаний, начальствовавший над афинским и спартанским флотом, освободил Византию от ига персов.

Но этим испытания Византии не закончились.

Во время Пелопоннесской войны спартанцы и афиняне упорно боролись за обладание ею, и только победы Алкивиада удержали ее в Афинском союзе.

Однако афиняне недаром боролись за Византию. Подчинив ее себе окончательно, они прежде всего постарались завладеть правами сбора пошлин, не делая в нем участниками византийцев. Этим они вызвали настолько упорное восстание, что Византия в конце концов добилась независимости, но – увы! – очень скоро ей пришлось выдержать новую борьбу, и на этот раз со врагом более страшным. Филипп Македонский, прекрасно сознавая значение Византии, пытался овладеть ею, но она победоносно отразила все нападения смелого завоевателя и, желая сохранить свою независимость, встала на сторону Рима в его войнах со славным завоевателем.

Рим того времени не остался неблагодарным. Конечно, он не замедлил покорить Византию, после того как присоединил к своим владениям Грецию, но дал ей многие права и преимущества, которых не имели другие римские колонии.

Так, например, Византия под римским господством сохранила свою автономию, с таким трудом отвоеванную у греков, римские легионы не грабили ее владений, и так продолжалось до первых императоров, при которых она успела достигнуть высокой степени благосостояния.

Однако в конце концов и Рим обратил внимание на Византию. Как могла под его рукой существовать страна, соединенная с ним только ровно ничего не представляющей по прочности связью, исключительно формальной, признававшей не вещественное, а призрачное владычество Рима! Такое положение вещей было противно уже установившемуся взгляду Рима на покоренный им мир. Он не мог допустить его, он должен был заставить Византию узнать, что такое орел на значках римских легионов, и вот римские императоры начали подыскивать предлог для окончательного покорения уже и без того подвластной им богатой страны.

Этот предлог нашел Веспасиан. Он объявил, что Византия слишком «злоупотребляет», в ущерб Риму, своей свободой. Этого предлога было вполне достаточно для начала военных действий. Римский флот и легионы двинулись к стенам обреченного огню и мечу города, но византийцы встрепенулись, в них заговорила прежняя доблесть. Они решили бороться до последних сил, но что они могли сделать против несокрушимой еще в то время военной силы славного Рима!..

Византия жестоко пострадала. Однако ее богатство, ее могущество еще не были сломлены окончательно. В конце II века от Рождества Христова Византия все еще обладала огромными ресурсами. Она на свой страх и риск продолжала борьбу с Римом, и, когда Септимий Север осадил ее, византийцы смогли выставить против него огромный по тем временам флот в пятьсот триар. Три года выдерживала Византия эту осаду и в конце концов пала…

Теперь ее благосостоянию нанесен был окончательный удар. Все ее укрепления были разрушены, политические права и привилегии отняты, и из цветущей колонии Византия превратилась в жалкий, бедный город, с второстепенным значением в торговле и без всякого веса в политической жизни подвластных Риму городов.

А в III веке Византию ждали новые испытания: на нее со всех сторон обрушивались полчища варваров, разоряли ее, а помощи ждать было неоткуда…

Так продолжалось до тех пор, пока Константин Великий, после победы над Лицинием не обратил внимания на Византию. Он сразу оценил все выгоды ее положения и поспешил основать здесь новый город, который должен был стать для него второй столицей.

Так он и сделал. Город был основан, и уже сама судьба заставила Константина покинуть Рим и в 330 году до Рождества Христова, в мае месяце, перенести столицу Римской империи в Византию…

5. Обломки языческого мира

Прежде чем продолжать наше повествование, мы считаем необходимым познакомить читателей с теми обстоятельствами, которые создали Византию, разрушив окончательно древний языческий мир, его культуру, его верования и создав вместо прежнего стройного целого нечто уродливое, такое же расшатанное, как и языческий Рим в его последние дни, но опирающееся, однако, на такую великую почву, как христианство.

Для того мы должны прежде всего обратить взгляд на прообраз Византии, который она, впрочем, превзошла в своих пороках.

А этим прообразом был самый великий Рим. Это необходимо помнить, потому что Византия явилась «Новым Римом» не только по одному своему названию, но и по духу, по порочности и презрению к правам человека; хотя в то же время, по неисповедимой воле Промысла, она смогла сохранить в себе в полной чистоте и неприкосновенности заветы первых христиан, которые потом передала такими же чистыми и нашей родине…

Рим при первых императорах достиг высшей точки своего развития. Он стал господином всего мира. Все страны и народы были покорны ему. Борьба за обладание миром кончилась, кончились все военные тревоги, наступило время воспользоваться плодами многовековых трудов отчаянной борьбы за существование.

«Pigritia est mater omnium vitiorum» («лень есть мать всех пороков») эта прописная мораль оставлена нам самими же римлянами, и на них она подтвердилась как нельзя более.

Лень же явилась последствием бездействия.

Простота сменилась роскошью, которую себе даже представить трудно. Она сопровождалась растлением нравов, и началось это растление именно с роскошного дворца императоров, откуда распространилось в дома патрициев, и все это происходило на фоне ужасающей нищеты плебеев – главной составной части римского народа.

Рим, великий Рим, приходил к концу… Он, погрязший в разврате, терял право на существование. Сама судьба, казалось, вела его к гибели, награждая Неронами, Калигулами, Клавдиями с их Поппеями, Мессалинами и прочими.

Это было заметно, но сами римляне ничего не видели, а те из них, которые и не были слепы, не смели говорить, потому что всякое слово, всякий протест против существовавшей разнузданности грозил опасностью для жизни, что и доказал пример первых христиан, выступивших с кротким, пассивным протестом…

Самым замечательным временем Рима, с которого, собственно говоря, и начался упадок всемирной империи, до?лжно считать то, которое предшествовало появлению христианства, и затем время после гонения на первых христиан при Нероне.

Старый Рим начинал уже клониться к упадку. Царившая в нем сказочная роскошь растлевала нравы. Народ бездельничал. Пользуясь правами и преимуществами римских граждан, чернь не хотела трудиться. Но самым пагубным злом явились для Рима преторианцы. Они, до известной степени, стали одной из самых явных причин падения всемирной империи.

Но, несмотря на внутреннее разложение, Рим еще три с половиной века был крепок своими традициями. Народы в нем видели не только всепобедного властелина, но и важный рынок для сбыта своей продукции.

Это до известной степени поддерживало Рим на прежней высоте. Но чего стоила эта высота! Рим самого себя принес в жертву миру, потому что и в самом деле, падая все ниже и ниже, он нес свою службу человечеству, если не мечом, то самим собой…

Он утопал в собственных пороках, это было противно натуре людей, и стоило только христианству показать новые идеалы жизни, как именно в этом-то, самом развратном, порочном и падшем Риме они нашли себе наибольшее число приверженцев и последователей, ярким примером доказавших, что добродетель сильнее порока и добро могучее зла…

Римляне сначала считали христианство одной из восточных сект и смотрели на него, как на религию рабов; но вскоре эта религия, быстро развившаяся за пределами Рима, обратила на себя их внимание, и семейство римлянина Праскилла первое отрешилось от древних традиций римского патрициата и явно высказалось за христианское учение, в духе которого матери стали воспитывать своих детей.

Быстрое распространение христианства и его отчужденность от римских городских богов, а также церемоний в честь императоров, обратили внимание правительства, и римское языческое общество, заметив развивающийся прозелитизм в своих семьях, обнаружило нерасположение к христианам. Однако к ним стали благоволить римлянки. Многие из них начали оставлять семьи для участия в ночных богослужениях в катакомбах, и поселился в семьях раздор, а последствием его была ненависть к христианам. К тому же христиане, распространяя свою религию, не только убеждали прозелитов в ее превосходстве перед другими религиями, но и открыто нападали на язычество. Их борьба выработала религиозный энтузиазм, составляющий силу христианской церкви, и в то же время это возмутило национальное чувство римлян, и они, оскорбленные, вступились за свою религию, несмотря на то, что та уже давно утратила свое достоинство в их глазах. Таким образом, враждебное отношение к ней христиан и провозглашение новой религии «истинною» вызвало нерасположение всего римского общества, а затем и правительства, которое не замедлило изменить своей обычной политике и вмешаться в дела религии. Поводом к этому, во-первых, послужило то, что император как представитель высшей религиозной власти обязан был вступиться за свою религию, на которую открыто нападали христиане. Во-вторых, нарушение христианами религиозных, освященных веками обрядностей признавалось опасным для государства, потому что оно могло разозлить богов, и, так как христиане отклоняли всякое свое участие в языческих обрядах, то это было язычниками признано за безбожие, и правительство стало недоверчиво относиться к людям, которые отказывались от участия в обычных церемониях, сопровождаемых иллюминациями, украшением ворот цветами в честь императоров, чествованием их статуй и вообще от участия во всех государственных праздниках. К тому же христиане во II веке образовали многочисленное и прочно организованное общество, которое в глазах римских властей было обществом тайным, а потому опасным для могущества империи. До императоров и сената то и дело доходили самые дикие обвинения христиан в ереси, не замедлившиеся распространиться и в народе. Так, например, цезарь и патриции слышали, что христиане, собираясь тайно на сходках, употребляли в пищу человеческое мясо и кровь, но разве они могли постигнуть, что такое обвинение основано на темных слухах о том, что христиане за общими своими трапезами вкушали кровь и плоть Христа, под видом хлеба и вина. Считая же их безбожниками, за которых боги наказывали Рим засухой, неурожаями, землетрясениями и другими несчастиями, цезари и начали преследование христиан, убедив народ, что вступаются за попранных божеств его…

Преследования начались с Нерона, который сжег Рим, приписывая пожар гневу богов и обвиняя в нем христиан; но все-таки до времен Траяна не было особого закона против христиан, и им приходилось испытывать беды только от разнузданности народной массы.

Наконец, при Деции открылось систематическое гонение христиан за отказ поклоняться статуям богов, и не в одном Риме, а во всей империи. Оно продолжалось два года, в течение которых христиан подвергали ужасным пыткам, их замучивали до смерти, и самой легкой из смертей было обезглавление. Храмы христианские жгли и разрушали, но это только увеличило число мучеников церкви, и император не был в силах истребить христианство, которое настолько глубоко пустило свои корни в языческую почву на протяжении двухсот лет, что вся свирепость гонителей, несмотря ни на какие усилия, не могла их искоренить.

Но вот настало время царствования Диоклетиана, которому жрецы объявили, что присутствие христиан лишает внутренности животных, приносимых в жертву богам, силы прорицания, что подтвердил и оракул Милета, указавший на истребление христиан и их религии как на средство возвратить Риму милость богов.

Диоклетиан послушал голоса, враждебного христианству, и приказал повсеместно в империи разрушать христианские храмы, жечь священные книги, сажать в тюрьмы священников и пытками заставлять всех без исключения христиан приносить жертвы богам, а ослушников императорского повеления наказывать смертью.