Назад к жизни

– Парень не увидел и опрокинул свой поднос на меня.

Я направилась по лестнице на второй этаж и зашла в свою комнату. Сняв всю эту вонючую одежду. Я приняла душ и теперь пахла карамелью.

Раздался стук в дверь. Мама открыла дверь и заглянула.

– Ты пойдёшь в школу?

– Думаю, под конец, чтобы поиграть.

– Ты уверена, что тебе не нужно возвращаться на остальные уроки?

– Да.

– Ладно.

Она закрыла дверь, и я осталась одна. Оставаясь одной, я понимала, что одиночество поглощает меня, тревожа все мои воспоминания. В голове так много раз всплывал образ Джона. Его прекрасный смех и его музыка, которая всегда будет в моём сердце. Самые лучшие годы моей жизни были тогда, когда был со мной Джон. Сейчас моя жизнь – сплошной кавардак.

Чтобы заглушить крики боли, я села за фортепьяно и достала папку, в которой лежали наши сочинённые мелодии. Мы писали в четыре руки, чтобы мы всегда играли вместе. Мы пытались сделать так, чтобы музыка завязала между нами крепкий узел.

Когда прошло довольно много времени, я решила съездить в школу, в музыкальный класс. Подъехав к зданию, уже было темно. Как же быстро темнеет. Я зашла внутрь и прошлась по коридору. Я думала, что вечером в школе всегда тихо, может быть, я смогу услышать, как смотрит охранник свои любимые передачи, но сейчас не было даже и этих звуков. Я удивилась, когда услышала тихую мелодию рояля. Осторожно двигаясь по коридору, я слышала музыку из музыкального класса – там, где проходят наши занятия. Я чуть-чуть приоткрыла дверь и увидела, как сидит парень за пианино, рядом с ним стоит ноутбук и драм-машина[2 - Драм-машина – электронный музыкальный инструмент для создания и редактирования повторяющихся музыкальных ударных фрагментов.].

Не выдержав того, что этот парень собирается применить свои биты, я ворвалась в кабинет и резкими шагами направилась к нему. Приближаясь, я узнала, что это Томас.

– Ты не посмеешь использовать технику в проекте! Используй это для себя, но не на нашем кружке. Здесь должны быть только музыкальные инструменты.

– Элис, я лишь пытаюсь создать то, что определённо понравится публике. Ты можешь не сомневаться во мне.

– Я знаю тебя меньше двадцати четырёх часов, а ты тут уже говоришь: «Можешь не сомневаться во мне»!

Я кричала, не в силах себя остановить. Слишком велика была моя злость на этого самоуверенного «крутого» паренька.

– Хорошо. Сядь тогда и сама покажи то, что б ты хотела подарить публике.

Он встал из-за рояля и уступил мне место.

Я криво улыбнулась и села за рояль.

В голову приходят только то, что мы вместе с Джоном писали. Одинокая слеза скатилась по моей щеке. Я быстро смахнула её тыльной стороной ладони.

– Ты плачешь? – тихо спросил он.

– Нет. Тебе показалось.

Я видела, как он сел недалеко от меня и ждал, когда мои ладони опустятся на рояль.

И вот он – взмах моих ладонь, они опустились на клавиши. Я закрыла глаза, представляя, как нежно будет звучать эта мелодия. Мы всегда вдохновлялись Моцартом. Мои пальцы знали наизусть эту мелодию, они памятно блуждали по чёрным и белым. Когда мои пальцы замедлили ритм, то я осторожно и со всей нежностью нажала на клавиши. Отпустив руки, я почувствовала, как мои пальцы покалывало. Боль окружила меня и давила на меня всей своей тяжестью. Я поняла, что плачу и слёзы уже ручьями стекали по моим щекам.

– Элис, не обманывай меня.

– Прости, – выдавила я из себя, сквозь слёзы. – Прости, – снова повторила я.

– В чём дело?

– Нет. Не спрашивай.

Я сделала большой вдох и почувствовала давящую боль внутри, возле сердца. От внезапной боли я слегка вскрикнула.

– Что-то не так, – сказал он и подошёл ко мне, присев на корточки возле меня.

– Всё в полном порядке. Так что-то кольнуло внутри.

– Ты бледная.

– Всё со мной в порядке, – сказала я сквозь зубы.

Я и вправду почувствовала себя как-то не так. Меня пугало то, что в последнее время что-то неладное происходит со мной внутри.

Я встала из-за рояля.

– Было неплохо. Я не хочу говорить, что ненавижу классику, потому что сам вырос на ней. Но с каждым годом я стал всё глубже и глубже погружаться в музыку, исследовал её. Сейчас я пишу музыку, объединяя классику и современность. Звучит это всё потрясающе.

– Я ненавижу современную музыку. Моцарт мне больше по душе.

Я забрала свою сумку и ноты и уже моя ладонь лежала на ручки двери, как его голос остановил меня.

– Элис?

– Что?

– Я не хочу ссориться с тобой. Когда я перешёл в эту школу, то был безумно рад, что у вас есть занятия по музыке. Моя заветная мечта – принести и оставить что-то в этом мире, – сказал он и замолчал. – Какая у тебя мечта, Элис?

– Та же, что и у тебя, – тихо ответила я, глядя в его карие глаза.

Меня начала напрягать ситуация. Несколько минут назад я плакала, вспоминая о Джоне, сейчас я уже стою и разговариваю с Томасом о мечтах. Ведь у нас с Джоном была такая мечта: написать свои произведения и оставить их в этом мире. Но ничего такого и подобного быть уже не может. Вся моя жизнь рухнула в одну секунду, когда я увидела его в той машине.

Рядом со мной стоял пуфик. Я села на него и снова начала плакать, содрогаясь от тяжёлых и колких всхлипов. Я никогда не смогу отпустить своё прошлое, как бы этого не хотели мои близкие.

– Элис, я вижу то, что тебе плохо.

Его слова разбудили мой гнев. Никто и никогда не посмеет трогать меня за живое. А раны и Джон внутри меня были живы.

Я сорвалась с места и вылетела из класса, направляясь к выходу. Вылетев из школьных дверей, я побежала к машине. Дрожащим движением руки завела двигатель и выехала извилистыми движениями с парковки. Всю дорогу до дома мои глаза видели туман. Я слепо припарковалась около дома, выскочила и побежала в свою комнату. Я видела встревоженные взгляды мамы и папы – они ужинали. Забежав в свою комнату, я упала на кровать и плакала в свою подушку. Когда мой нос заложило, я подняла голову и положила её на бок. На моей тумбочке стоял календарик. Сегодня было двадцатое сентября – завтра будет два года, как Джона нет со мной. Осознание этого ещё больше усилило мою душевную боль. Я снова уткнулась в подушку и рыдала в неё, пока все слёзы не иссякли.

Глава 3 Элис

Как и в том году десятого сентября, я провожу время рядом с Джоном.

Утром я увидела весь результат своих страданий на лице. Мои глаза и губы опухли от слёз. Я ещё раз убедилась в том, что моя кожа побледнела. Открыв шкаф, я достала чёрные джинсы и чёрный свитер. Свои тёмные волосы я заколола в неряшливый пучок. Достав свой рюкзак, я положила туда ноты для гитары. Ноты, которые написал сам Джон, когда ему было тринадцать. Я подошла к тумбе и взяла подарок, который он подарил мне на четырнадцать лет – гитара. Он расписался на ней: указал год, дату и поставил свою роспись, внизу под своей росписью он написал: Элис и Джон, как одно целое. Я надела на себя рюкзак и взяла гитару.