Оценить:
 Рейтинг: 4.6

Пламенный Путь

1 2 3 4 5 ... 10 >>
На страницу:
1 из 10
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
Пламенный Путь
Александр Евгеньевич Сухов

Меж мирами скользящий #3
Над Землею нависла угроза инопланетного вторжения. Предотвратить его может вмешательство тайного братства Посвященных, которые готовы объединиться со своими коллегами – могущественными магами Междумирья. Судьба Земли и других миров в руках Верховного Владыки магов Закарии Бен Варнавы. Долгие тысячелетия находится Закария у власти, и потеря ее для него страшнее угрозы извне. Ради собственного спасения Верховный Владыка готов на любые меры, вплоть до нанесения превентивного ядерного удара, что приведет к многочисленным жертвам среди мирного населения. Чтобы спасти планету, рядовые маги вступают в заговор, но им нелегко добраться до Бен Варнавы, который надежно укрылся в недрах Антарктиды, под охраной своих любимцев – эсэсовских недобитков Третьего рейха!

Александр Сухов

Пламенный Путь

Но мы идем вслепую в странных местах,
И все, что есть у нас, – это радость и страх,
Страх, что мы хуже, чем можем,
И радость того, что все в надежных руках…

    Борис Гребенщиков

Пролог

Малогабаритная кухонька хрущевской двушки-распашонки, обстановка, мягко выражаясь, оставляла желать лучшего. Три колченогих табурета, складной стол с изрядно обшарпанной столешницей – вот и вся нехитрая мебель. Оклеенные цветастой клеенкой стены, основательно забрызганные чем-то бурым и сизым. Весь в желтых разводах, давно не беленный потолок. Застеленный потрескавшимся линолеумом пол на треть заставлен пустой винной тарой, остальное пространство загажено картофельными очистками, сигаретными и папиросными бычками и еще много чем, не поддающимся описанию. Из густо покрытого окислами неисправного кухонного крана льется тонюсенькая рыжеватая струйка и, ударившись в закопченный бок алюминиевой кастрюли, теряется в завалах немытой посуды. На газовой плите бурлит и негодует давно вскипевший чайник. За грязными стеклами кухонного окна завывает вьюга, снежные заряды то и дело молотят по стеклу. Уличные фонари разбиты революционно настроенными народными массами, непроглядную ночную темень разгоняет льющийся из окон жилых квартир свет. На дворе очередная политическая оттепель под названием Перестройка.

За столом двое: женщина в засаленном домашнем халате и тапочках, еще не старая, но довольно потрепанная, и интеллигентного вида пожилой мужчина в очках. На нем серый костюм классического покроя, слегка помятая синяя полосатая рубаха и серый в полоску галстук, на ногах валенки с калошами. Оба, мягко выражаясь, в нетрезвом состоянии. На столе початая поллитровка с какой-то мутной субстанцией, а рядом еще одна – полная. В суповой тарелке порезанные с полкило зельца, с полбуханки черного хлеба и головка лука. Перед тарелкой, прямо на столешнице, горка шоколадных конфет «Аленушка» производства московской фабрики «Красный Октябрь».

– Все-таки козлина этот Меченый! – отправляя прямо на пол докуренную до бумажной гильзы беломорину, воскликнула в сердцах дама. – Своих партейцев дрючь, как твоей душе угодно, на то оне и партейцы – комуняки, значица, а нас, простой народ, не замай! Ишь чего удумал, сволочь, сухой закон! Вот же падла говорливая! Послушать, так везде у него «процесс пошел», а на поверку… – Женщина затянула немелодично: – Тиха-а в лесу, тока не спя-ять дрозды, завтра дрозды получать… – Прервав песню на самом интересном месте, она посмотрела на задумавшегося о чем-то собутыльника. – Митрич, ты чего это размечтамшись? А ну-ка не сачкуй, наливай! Седни у нас с тобой эвон какой замечательный улов: штук сто «чебурашек» и полста водочных пузырей. Жаль, из-под шампанского перестали принимать. Все равно, считай, пятнарик заработали. Завтрева оттащим и сдадим оптом Зинаиде, будет на что опохмелиться. Пятнадцать рублев, – благоговейно повторила она, возведя очи к потолку, затем вновь воззрилась на собутыльника и не без язвинки в голосе спросила: – Вот скажи-ка мне, Митрич, много ты зарабатывал на своих бабочках в своем университете, ентомолаг несчастный?

Вопрос вывел мужчину из ступора. Он сосредоточил взгляд своих водянистых глаз на собеседнице и, покачав головой, ответствовал:

– Вы, Варвара Павловна, зря ехидничаете. Мы, энтомологи, великую пользу государству приносим. Без нас и урожая бы никакого не было. А что касается вашего покорного слуги, уважаемая, так меня еще пять лет назад звали в Йельский университет, прочитать курс лекций по прямокрылым…

– Ага, зерно в Канаде покупаем, а свое моль съедает, зато по полной программе получаем лапшу на уши кажинный раз про знатных комбайнеров, урожай без потерь и закрома Родины. А где они, эти закрома, коль водку уже не из чего делать и ваще на прилавках шаром покати – жрать нечего?! Все Горбач проклятый профукал. Похоже, капиталюги хорошо ему отстегнули, эвон Райка в каких одежках щеголяет! – не сдержала праведного гнева Варвара Павловна. Затем примирительно сказала: – Ладно, Митрич, не ерепенься и не лезь в бутылку, а свою байку про то, как тебя хотели в Америку забрать, расскажешь кому-нибудь еще. Прохвессор ты наш! Луче наливай-ка по граммульке. Оно хоть и поганая самогня у Кузьмовны, но ничего крепше «буратины» или крем-содовой нонече окрест не сыскать.

После того как мужчина выполнил просьбу дамы, оба подняли стаканы, чокнулись и дружно влили в закаленные глотки мутное пойло.

– У-у-х!.. Крепка советская власть! – поднося к носу ржаную корочку, громко воскликнул Митрич, затем отправил ее в рот и потеплевшим взором посмотрел на Варвару Павловну. – Вы, дорогая моя благодетельница, не думайте, ничего такого, Это я сейчас «несознательный общественный элемент». Было время…

– Да слыхали ужо, – беззаботно махнула рукой женщина. – Давай-ка, Митрич, луче споем нашу. – И, не дожидаясь согласия приятеля, громко затянула: – Ох, и напи-и-лася я пьяна, ох не дойду-у я до дому-у, завела меня тропка дальняя до вишневово саду-у…

Вслед за ней и Митрич подхватил:

– Там кукушка кукует, мое сердце волнует. Ты скажи-ка мне, расскажи-ка мне, где мой милый ночует?

Далее они продолжили уже с разложением на два голоса:

– Если он при дороге, помоги ему боже. Если с любушкой на постелюшке, накажи его боже…

Закончили дружно, ладно и очень громко, аж посуда на полке зазвенела:

– Если б раньше я знала, что так замужем плохо, расплела бы я русу косоньку да сидела бы дома.

После того как последний аккорд отгремел, женщина в творческом запале саданула по столу кулачком и разрыдалась в голос.

По всей видимости, подобная реакция была вполне ожидаемой, поскольку мужчина не посчитал нужным начать успокаивать ее, а, расплескав по стаканам остатки из бутылки, пафосно провозгласил:

– А не выпить ли нам с вами, многоуважаемая Варвара Павловна, за любовь?

Женщина не успела ответить, как из соседней комнаты послышалось требовательное младенческое бормотание.

– Вот же лярва эта Людка! – грозно прорычала она и, не стесняясь в выражениях, пояснила свою мысль: – Сучка блудливая, безотказная давалка! Как перепихиваться с кажинным первым встречным, так она, а как деток нянчить, так, значить, бабка. Дождется тварюга, выгоню вместе с ейным ублюдком на мороз, чтоб неповадно было! Пущай себе катится к тому, от кого залетела!

– Полноте, Варвара Павловна! – неуклюже замахал руками собутыльник. – Вы же добрейшей души человек и неспособны выгнать дочь на мороз, да еще с малым дитем.

– Ладно, Митрич, – вымученно улыбнулась женщина, – наливай из чайника в ковшик, добавь туда холодной водицы да бутылочку с подоконника поставь. А я покамест проглота перепеленаю.

Мужчина со знанием дела бросился выполнять полученный приказ, а дама удалилась из кухни. Вскоре до его ушей донеслись громкие восторженные возгласы и младенческий плач:

– Выспался, милой! Какие мы сердитые! Щас, погоди чутка, баушка подгузничек заменит! Фу!.. А навалил-то, навалил! Придется подмывать попку-то, благо горячую воду подают справно.

С ребеночком на руках она протопала в ванную. Зашумело в смесительном кране, затем послышались восторженные гуканья, характерный шум бьющей в дно чугунной ванны водяной струи и звук разлетающихся в разные стороны брызг.

Вскоре перепеленатый трехмесячный младенец был торжественно доставлен на кухню. К тому времени заботливый Митрич успел хорошенько подогреть детскую молочную смесь. Варвара на всякий случай брызнула несколько капель себе на запястье, дабы убедиться в том, что еда для мальца не перегрета.

– Кушай, Аристарх, мой родненький, – запихивая резиновый сосок в рот ребенку, плаксивым голосом промямлила женщина. – При родной-то матери сиротинушка-а-а…

– Да успокойтесь вы, дорогая моя соседушка. – Митрич укоризненно посмотрел на товарку. – Дети – наше счастье и наше будущее. Как же без них, родимых. А у вас настоящий богатырь, эвон как из бутылочки уписывает.

– Своих бы завел, – уже более добродушно огрызнулась женщина, – тада бы знал, каково это – нянчиться с младенцем. Оне ж ведь не мы с тобой – на корке хлеба да на рюмке самогона хошь цельный день можем продержаться. Ему разов по шесть-семь на дню пожрать-попить подай, да отмой от какашек, да пеленки и подгузники поменяй, да постирай… и ежели при этом его родную мамку все время носит незнамо где – впору в петлю голову сунуть. Я ж не девочка младая, свое отмучилась – эвон какую коровищу вырастила, одна, без мужика. А толку-то, никаких благодарностев.

– Все равно, – не унимался сосед, – дети – счастье, а внуки, наверное, счастье вдвойне. К сожалению, нам с покойницей Татьяной Спиридоновной бог деток не дал: больно субтильная она у меня была – два выкидыша, а потом врачи ей и вовсе рожать запретили, мол, для жизни опасно. А теперь, – старик пустил пьяную слезу, – ей уже ничего не опасно – лежит себе в холодной могилке…

– Ты, Митрич, не раскисай тока! – Варвара поспешила успокоить павшего духом компаньона. – Давай-ка луче тяпнем по граммуле, а то выпивка выдохнется. – И, скосив глаза на усердно прильнувшего к бутылочке младенца, добродушно молвила: – Вон как уписывает, ажно глазенки выпучил – торопится. Малой, а уже понимает, что могут отнять, потому и спешит. – Затем она взяла со стола стакан и, взглянув на приунывшего Митрича, провозгласила: – Давай, сосед, за мир во всем мире и чтоб войны не было, и чтобы всем на земле щастье было, а нам с тобой – особенное. А самое главное, чтоб моя единственная дочурка Людочка взялась за ум и наконец-то занялась воспитанием свово ребятеночка, мово внука, значить.

Бывший энтомолог возражений не имел, и оба дружно выпили. Варвара затянула было разухабистое «Ой, ой, в глазах туман, кружится голова!», но в это время противно скрипнула входная дверь, и в прихожей тускло вспыхнула подвешенная к потолку лампочка-сороковка.

– А вот и Людочка пришла, – пьяным голосом констатировал профессор.

– Явилась не запылилась, блудница драная! – зло прошипела Варвара.

Наконец, избавившись от верхней одежды, на кухню завалила и сама Людмила, весьма эффектная на лицо и фигуру молодая женщина.

– Уси-пуси, мой маленький! – первым делом она полезла к сыну, с тем чтобы чмокнуть сосущего из бутылочки младенца в маковку.

– Изыди, лярва! – грозно зыркнула на нее мать. – Ребятенка застудишь!

– Здравствуйте, Варфоломей Дмитриевич! – Людмила плюхнулась на табурет рядом с соседом. – Смотрю, у вас тут праздник. Что отмечаем?

– День Граненого Стакана, – вместо Митрича ответствовала Варвара Павловна. – А что? Имеем право, поскольку трудящие пенсионеры. Не в пример некоторым, – мать многозначительно посмотрела на дочь, – задами перед мужиками не виляем, а подрабатываем как можем, чтобы прокормить некоторых лодырей в юбке.

– Ну, мама, ты и сказанула! – потешно выпучила глаза дочь. – Это как же Варфоломей Дмитриевич, по-твоему, будет перед мужиками задом вилять? Он же у нас вполне нормальный мужчина, не в пример некоторым.

– Тварь языкастая! – тут же завелась с пол-оборота Варвара. – Да я в твои годы!..
1 2 3 4 5 ... 10 >>
На страницу:
1 из 10