Сеть для Миродержцев

И гигантский орел пошел пластать небесные пути сиддхов крупными ломтями.

Я сидел у него на спине, зарывшись в пух до подбородка, улыбался про себя и думал, что сегодня мне повезло.

Иначе я никогда не смог бы проникнуть в имение братца Вишну, не привлекая к себе внимания.

4

– Братва! За что кровь проливали?! За сметану их клятую?!

– Ниче! Были кровь с молоком, а пройдусь кулаком – молоко с кровью, пейте на здоровье!

– Сами, небось, ягнят трескают! С подливкой! С грибочками! С перепелиными сердчишками! С этими… как их…

– Не трави душу! Тело сдохло, одна душа осталась – не трави, говорю!

– Пошли, пустим красного фазана!

– Верно! Назвался Опекуном – опекай! Или мы сами… миром навалимся…

– Сами!

– Братва! Не могу молчать!..

– Эхма! Где наша не пропадала?! В раю – краем, в аду – пропадом!..

Поначалу я наблюдал за всем этим столпотворением со стороны. Еще на подлете мне стоило больших трудов уломать Гаруду не соваться сразу в драку, а уменьшиться и обождать за дальними тумбами из гранита-слюдянца. На которых чинно восседали изваяния пяти бессмертных аватар братца Вишну: Рыба, Черепаха, Вепрь, Человеколев и Карлик.

За Карликом опять торчала лупоглазая рыбья морда с рогом посередине лба – и так по кругу.

Я надеялся, что в компании статуй любопытный клюв Проглота, даже торча между пятачком Вепря и грандиозным лингамом Карлика, сойдет незамеченным.

Верней, не «даже», а именно поэтому.

Сразу за тумбами-постаментами начиналась решетчатая ограда, о которой упоминал Лучший из пернатых, а в кольце решеток возвышались здания, чей вид мигом напомнил мне «Канон Зодчих».

Земной, где утверждалось: «Частные жилища и строения могут иметь от одного до девяти этажей, в зависимости от общественного положения владельца; но здания с одинаковым числом этажей должны непременно быть одинаковой высоты и без излишеств в украшательстве».

Три строения за оградой были братьями-близнецами: пятиэтажные, хмуро-серые, без малейшего намека не то что на излишества, но и вообще на попытку «украшательства». А посему на храм, пусть даже особенный, походили не более, чем Индра на Упендру.

Скука – единственное, что возникало при взгляде на сей выкидыш зодчества.

Зато снаружи решеток скукой и не пахло. Пахло бунтом и близким побоищем. Полторы дюжины матерых ракшасов вовсю драли глотки, изощряясь в проклятиях и ненависти к святой пище. Косматые морды щерились частоколом клыков-желтяков, молоты кулачищ гулко лупили в бочонки грудей, а один буян – клювастый и подозрительно смахивающий на Лучшего из пернатых – уже опрокидывал котлы с топленым маслом, озираясь в поисках факела.

Кроме ракшасов, поблизости никого видно не было. Ах да, исключая обеспамятевшего полубожка в фартуке поверх нарядных одеяний – несчастный валялся у ограды, забытый всеми. Как я понял, прочие доблестные слуги Опекуна, доставив пищу, поспешили убраться восвояси.

Чтобы предвидеть будущее, им не надо было родиться ясновидцами.

Я вздохнул, оглядел себя с ног до головы, оценил безобидность облика и двинулся к эпицентру беспорядков.

Мое появление фурора не произвело. Сперва никто вообще не заметил, что на сцене появилось новое действующее лицо. Я просочился поближе к злополучным котлам, втайне морщась от резкого звериного духа и пронзительных воплей, потом взял упавшую с перевернутого блюда булочку, отряхнул грязь и принялся меланхолично жевать.

Ударь я молнией в центр столпотворения – это не произвело бы большего впечатления.

Тишина.

Только сопение и сиплый кашель одного из крикунов.

Проходит минута, другая…

– Ты кто такой? – каркают за спиной.

Это Гаруда-двойник. То ли самый сообразительный, то ли просто в зобу дыханье сперло, а потом выбросило наружу вместе с вопросом.

– Охранник,– отвечаю, давясь булочкой и старательно изображая наслаждение.

– Новенький?

– Старенький. Такой старенький, что и помереть успел. А тебе что, ворона?

Наглость производит впечатление. Вместо того, чтобы вцепиться в меня со всех когтей, клювастый ухмыляется почти добродушно и косится на толпу смешливым глазом.

– Я – ворона? – хрипло смеется он.– Я, значит, ворона, а этот булкоед, значит, честный ракшас?

– Ракшас,– подтверждаю я, приканчивая булочку и украдкой вздыхая с облегчением.– Потомственный. Ослеп, что ли?! Молочком промыть глазки?!

Толпа расступается, и вперед выходит… м-да, а я-то думал, что женской красотой меня удивить трудно. Выходит, ошибался. И только потом я соображаю, что такая краля среди мохнатых сорвиголов смотрится по меньшей мере неуместно.

Если только она не сменила облик минуту назад.

– Как тебя звать, красавчик? – голос у крали низкий, грудной, и все ракшасы, как по команде, дружно облизываются и хмыкают.

– Айндруша[6 - Айндруша – сложное имя из двух частей, означающее «Смертный сын Индры». На санскрите в отчествах "И" меняется на «Ай» (сын Вивасвата – Вайвасват, сын Иравата – Айравата, и т. п.). Окончание «Руша» происходит от «пуруша», т. е. «смертный человек».],– ничего лучшего мне в голову не приходит.– А тебя, крошка?

– Путана,– отвечает она, подмигивая.– Ты к нам надолго, а?

Я киваю, пораженный внезапной догадкой. Имя Путана говорит мне о многом. Так звали знаменитую ракшицу из доверенной челяди Кансы-Ирода – стерва пыталась в свое время погубить Кришну-младенца, намазав сосок ядом и взявшись покормить дитя грудью.

Если верить слухам, Черный Баламут высосал кормилицу-убийцу досуха, вынудив перед смертью принять истинный облик.

Вспомнив заодно некоторые подробности этого истинного облика – например, глубокие, как пещеры, ноздри носа или ягодицы, подобные береговым кручам – я втайне радуюсь тому, что вижу.

И недоумеваю: убитая при попытке покушения на аватару братца Вишну – что она делает здесь?!

Клювастый ракшас нервно пританцовывает на месте, оставляя на дерне тройные борозды, и наконец не выдерживает.

– Да на кой тебе этот молокосос, Путана! Присылают кого ни попадя…

– А может, я за него замуж пойду,– Путана медленно проводит алым язычком по влажной мякоти рта.– Вот молочка попью и пойду. Возьмешь, красавчик?