История Русской Церкви в период совершенной зависимости ее от константинопольского патриарха (988-1240)

История Русской Церкви в период совершенной зависимости ее от константинопольского патриарха (988-1240)
Митрополит Макарий

История Русской Церкви #2
Во вторую книгу многотомного издания «История Русской Церкви» высокопреосвященного Макария, митрополита Московского и Коломенского, вошли тома его «Истории Русской Церкви», посвященные домонгольскому периоду русской церковной истории.

Макарий, Митрополит Московский и Коломенский

История Русской Церкви

Том 2. История Русской Церкви в период совершенной зависимости ее от Константинопольского патриарха (988–1240)

Предисловие

Русская Церковь есть только часть Церкви Восточной, православно-кафолической. С этою последнею она всегда имела со времени происхождения своего самое полное внутреннее единение, содержа одну и ту же православную веру, одни и те же существенные священнодействия, одни и те же основные каноны и постановления. Но, рассматриваемая во внешнем своем отношении к Церкви восточно-кафолической. Русская Церковь в продолжение веков представляется в трех различных видах: сначала – как Церковь, находящаяся в совершенной зависимости от Церкви Константинопольской, одной из самостоятельных отраслей Церкви Вселенской, потом – как Церковь, постепенно приобретающая с согласия Константинопольского патриарха самостоятельность, наконец – как самостоятельная отрасль Церкви Вселенской в ряду других православных патриархатов. Соответственно этому в истории отечественной Церкви мы различаем три периода: первый – период совершенной зависимости ее от Константинопольского патриарха (988–1240), второй – период постепенного перехода ее от этой зависимости к самостоятельности (1240–1589), третий – период ее самостоятельности (1589–1867). Русская Церковь, как и всякая другая, по существу своему есть общество верующих в Господа Иисуса Христа, состоящее из богоучрежденной иерархии и паствы, но только существующее в России. Это общество всегда пользовалось богодарованными средствами для достижения своей цели: учением, богослужением и управлением, а вместе разными правами и преимуществами, какие получало от гражданской отечественной власти. Это общество всегда имело свою цель – воспитание людей в вере и благочестии и приготовление их к вечной жизни. Наконец, это общество, как Церковь частная и православная, могло иметь и имело отношения к другим Церквам и религиозным обществам, православным и не православным. А потому Русская Церковь во все продолжение ее существования может быть рассматриваема с четырех сторон: со стороны лиц, ее составлявших, т. е. ее иерархии и паствы; со стороны средств, какими она пользовалась, т. е. ее учения, богослужения и управления, равно как ее прав и преимуществ; со стороны ее цели, т. е. веры и нравственности ее чад; наконец, со стороны ее отношений к другим Церквам и обществам религиозным. С этих сторон будем рассматривать отечественную Церковь и мы в каждый из периодов ее исторической жизни.

Общий взгляд на этот период и его отделы

В первый период своей жизни Русская Церковь была как бы одною из греческих митрополий, подчиненных Константинопольскому патриарху, и находилась точно в такой же зависимости от него, как и все эти митрополии. Патриарх сам с состоящим при нем Собором без всякого участия со стороны русских князей и иерархов и избирал, и поставлял для России митрополитов, управляя чрез них Русскою Церковию, и притом избирал и поставлял исключительно из греков и, может быть, из южных славян, так что в числе 22 наших тогдашних первосвятителей мы не знаем ни одного, несомненно русского, который бы был поставлен самим патриархом. Во весь этот период, продолжавшийся около двух с половиною веков, было в Русской Церкви только два случая самостоятельного избрания митрополитов: первый – во дни великого князя Ярослава, когда по воле его Собором русских епископов избран и поставлен был для России митрополит Иларион, родом русский; второй случай, еще более замечательный, – во дни великого князя Изяслава, когда точно таким же образом избран и поставлен был для России митрополитом другой россиянин по имени Климент Смолятич. Эти-то два случая, бывшие как бы провозвестниками будущей самостоятельности Русской Церкви, и можно положить гранями для разделения настоящего периода на частные отделы, которых, следовательно, будет три: отдел первый – от первого нашего митрополита свято?го Михаила до избрания митрополита Илариона (988–1051); отдел второй – от митрополита Илариона до избрания митрополита Климента Смолятича (1051–1147); отдел третий – от митрополита Климента Смолятича до начала второго периода, или до митрополита Кирилла II (1147–1240).

Отдел первый

Состояние Русской Церкви от ее первого митрополита святого Михаила до избрания митрополита Илариона (988–1051)

Вступление

Великим благодеянием Божиим для России было уже самое обращение к христианству великого князя Владимира. Он принял святую веру не прежде, как предварительно испытав разные веры и глубоко убедившись в превосходстве ее пред всеми другими; принял не иначе, как после неоднократного совещания с представителями своего народа и по их единодушному согласию; принял именно с Востока – от Церкви Греческой, которая одна только сохраняла тогда во всей чистоте православие и древнее благочестие, одна только могла сообщить нам слово Божие на нашем родном языке, одна могла передать нам и остатки древнего христианского просвещения, находившегося в ней, по крайней мере, на высшей степени, нежели во всех других странах Европы. Каких плодов нельзя было ожидать от столь счастливого обращения!

Тем более мы должны благодарить Господа за то, что Он, предызбрав и приготовив великого князя нашего Владимира быть просветителем России, продолжил жизнь его на много лет (†1015) и дал ему возможность оправдать свое высокое призвание, что преемником ему предназначил быть мудрому и ревностно-благочестивому сыну его Ярославу, которого также благословил долговременною жизнию (†1054), и что эти два царствования, обнимающие собою более полустолетия, послужили самым благоприятным временем для прочного насаждения у нас веры Христовой. В то и другое царствование по особенному устроению Промысла Россия вся почти непрерывно находилась под властию одного государя, хотя еще с самого начала в нее введена была так называемая система уделов. Оба эти монарха пользовались величайшим уважением в глазах своих подданных и имели на них сильное нравственное влияние. Внутреннее состояние России и внешние отношения ее к другим государствам были тогда гораздо лучше, нежели во весь последующий период ее древней истории. Римские первосвященники, хотя пытались уже насадить в России свое исповедание, но не достигали ни малейшего успеха, встречая пламенное противодействие со стороны греческих проповедников, призванных по желанию самого князя и народа, и со стороны русских, показывавших явное сочувствие к проповеди православия.

Посреди таких-то обстоятельств положено, в собственном смысле, основание Русской Церкви, основание твердое и глубокое, остающееся непоколебимым доныне.

Глава I. Первоначальные пределы Русской Церкви и ее первая иерархия

Нет сомнения, что еще во дни равноапостольного князя Владимира святая вера Христова соделалась господствующею на всем пространстве тогдашней России и юная Церковь Русская считала уже чад своих во всех пределах юного Русского царства. «Он заповедал, – пишет пресвитер, впоследствии митрополит Иларион, – по всей земле своей креститься во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, чтобы открыто и громогласно славилось во всех городах имя святой Троицы и все были христианами: малые и великие, рабы и свободные, юные и старые, бояре и простые, богатые и убогие. И ни один человек не противился его благочестивому повелению; крестились, если кто и не по любви, то из страха к повелевшему, так как благоверие в нем соединено было со властию. И в одно время вся земля наша стала славить Христа со Отцом и Святым Духом… Он обратил от заблуждения идолопоклонства не одного человека, не десять городов, но всю область свою». Точно так же и другой из ближайших к тому времени свидетелей неоднократно повторяет, что святой князь «крестил всю землю Русскую от конца и до конца… всю землю Русскую исторг из уст дьявола и привел к Богу… всю землю Русскую и все грады ее украсил святыми церквами… и всюду раскопал идольские храмы и требища, всюду сокрушил идолов». Чтобы понять возможность всего этого, заметим, что просветитель России действовал на своем поприще не два или три года, а около 28 лет, и действовал со всею апостольскою ревностию, что Россия была тогда далеко не так обширна, как теперь, и не имела ни столько городов, ни тем более столько жителей, сколько имеет ныне.

Другие писатели, повторяя ту же мысль об обращении всей земли Русской еще при святом Владимире, сообщают и некоторые подробности: называют сподручников нашего равноапостола, содействовавших ему в великом деле, обозначают меры действования и дают возможность определить самые места, по крайней мере главные, где насаждена была тогда у нас вера Христова.

Окончательное просвещение России святою верою началось с матери градов русских – Киева и здесь – с семейства самого великого князя. Двенадцать малолетних сынов его были крещены в одном источнике, который доселе известен в Киеве под именем Крещатика. Вместе с ними крестились и многие бояре, которые давно уже были расположены к православной вере греческой, как показали они в своих ответах Владимиру при его избрании вер. Между тем великий князь дал приказание истреблять памятники язычества, дотоле господствовавшего в Киеве. Те самые истуканы, которые еще так недавно воздвиг он для всеобщего благоговейного чествования, подверглись теперь по воле его всеобщему бесчестию. Все они были ниспровергнуты со своих мест, и одни изрублены, другие преданы огню, а главнейший между ними – Перун, более всех пользовавшийся уважением язычников, будучи привязан к конскому хвосту, с крайним поруганием влеком был со священной высоты своей к Днепру. Здесь ввергли мнимого громовержца в шумящие волны и двенадцать нарочито приставленных воинов длинными шестами постоянно отталкивали его от берегов, пока не проплыл он днепровских порогов. Некоторые из язычников киевских, провожая его глазами, плакали о судьбе своего поруганного бога, но это самое уничижение и совершенное бесчестие, в каком явился он пред их взорами в первый раз, разумеется, крайне поколебали их веру в него и предрасположили их к принятию христианства. За ниспровержением идолов последовало оглашение народа евангельскою проповедию. Пастыри Церкви обходили стогны Киева, на которые собираем был народ, посещали жилища киевлян и наставляли их в главнейших истинах Евангелия, показывали язычникам суетность идолопоклонства и убеждали их к принятию спасительной веры. Не все, однако ж, оглашаемые равно изъявляли согласие переменить веру: некоторые упорствовали или колебались и отлагали день за днем. Это-то, может быть, и расположило великого князя Владимира назначить наконец определенный день и объявить по всему городу: «Аще кто не обрящется заутра на реце, богат ли или убог, или нищ, или работен, противен мне да будет». Слова глубоко уважаемого монарха произвели полное действие. Киевляне с радостию текли к назначенному месту крещения, рассуждая между собою, что если бы не хорош был новый закон, то князь и бояре не приняли бы его, и не осталось во всем городе ни одного человека, который бы воспротивился воле князя. Наутро равноапостольный венценосец, сопугствуемый Собором пастырей, явился на берегу реки Почайны, где собралось уже бесчисленное множество народа. Тогда открылось торжественнейшее зрелище, какое редко повторяется на земле: все эти массы народа – мужи и жены, старцы, юноши и дети – по данному знаку благоговейно вступили в реку: одни по шею, другие по перси, третьи по колена, многие родители с младенцами в руках, а служители Бога вышнего, стоя на берегу, совершали над ними величайшее таинство. В сии священнейшие минуты, повторим слова благочестивого летописца, поистине радовались земля и небо толикому множеству спасаемых! Радовались крестившиеся, радовались крестившие, радовались все свидетели величественного зрелища, но более всех других возрадовался духом главнейший виновник этого торжества, который по окончании священнодействия, возведши очи свои горе, от глубины души воззвал к Богу-благодетелю своему: «Боже великий, сотворивый небо и землю! Призри на новыя люди сия и дажь им. Господи, уведети Тобе, истиннаго Бога, якоже уведеша страны хрестьянския, и утверди в них веру праву и несовратну, и мне помози. Господи, на супротивнаго врага, да надеяся на Тя и на Твою державу, побежю козни его». Вслед за тем повелел Владимир ставить в Киеве церкви там, где прежде стояли кумиры. Кто был крестителем киевлян? Преподобный Нестор упоминает при этом только о попах корсунских и царицыных, т.е. пришедших с царевною Анною из Царьграда, но современный Владимиру писатель свидетельствует, что тогда пришел в Россию именно епископ греческий и обратил к христианству самую средину страны. Польские историки прибавляют, что это был епископ Корсунский, тот самый, который крестил прежде и Владимира: дело очень возможное, хотя и неизвестно, откуда заимствовано сказание о нем. Арабский писатель ал-Макин (1223–1302) говорит вообще, что император греческий Василий прислал ко Владимиру епископов, которые наставили в христианской вере и его самого, и весь его народ, а следовательно и киевлян; известие тем более вероятное, что о епископах при Владимире упоминают и преподобный Нестор, и Иларион. Наконец, наши домашние свидетельства, начиная с XIII в., прямо называют главным действователем при Крещении всей России митрополита Михаила.

В Новгород для проповеди евангельской приходил сам митрополит Михаил с шестью епископами в сопровождении Добрыни, дяди Владимирова, и Анастаса Корсунянина. Это случилось в 990 г.; значит, весь 989 г. пастыри сии занимались благовестием в других странах России, и, всего вероятнее, ближайших к Киеву. В Новгороде повторилось то же самое, что видели мы в Киеве. Сначала ниспровергнуты идолы, и главнейший из них – Перун – с крайним поруганием влачим был по земле и ввергнут в Волхов. После чего приступили к оглашению людей Евангелием, и притом не в одном только Новгороде, но и во всех его окрестностях. Естественно думать, что для скорейшего успеха митрополит и епископы не вместе обтекали разные поселения, а порознь, имея при себе каждый по нескольку священников. Следствием их благовестия было то, что многие (только многие, а не все) крестились и что «до градовом и по селом новгородскаго предела» воздвигнуты были церкви, поставлены пастыри. Окончивши святое дело, первосвятитль созвал к себе всех этих пастырей, преподал им святительское наставление – внимать себе и всему стаду, в котором поставил их Дух Святой, и свято хранить православную веру и христианскую любовь; в заключение благословил каждого из них и со спутниками своими возвратился в Киев. Окончательно же утвердить в Новгороде святую веру суждено было Промыслом первому Новгородскому епископу Иоакиму, который, прибыв на свою паству, ниспроверг остальных идолов и целые тридцать восемь лет подвизался в деле своего пастырского служения.

После Новгорода святитель Михаил посетил (в 991 г.) со своею проповедию область Ростовскую, сопровождаемый четырьмя епископами, Добрынею и Анастасом. Ревностные благовестники крестили здесь бесчисленное множество людей, воздвигли многие церкви, рукоположили пресвитеров и диаконов, устроили клир, но не искоренили язычества. В самом Ростове, куда в следующем году поставлен был особый епископ Феодор, многие еще не принимали крещения и были столько упорны и неприязненны к архипастырю, что он, изнемогши в борьбе с их злобою, нашелся вынужденным покинуть Ростов и скончался, вероятно, в Суздале, где доселе почивают его святые мощи. Преемник Феодора Иларион, прибывший из Константинополя, также после напрасных усилий покорить упорных вере оставил кафедру и возвратился в отечество. С некоторою вероятностию можно допустить, что в это же время явился в Ростове с проповедию святой Авраамий Ростовский. В житии его, которое встречается в разных списках, ясно говорится, что он действовал в Ростове во дни ростовского князя Бориса, когда в Ростове были еще какие-то низшие князи, как бывало и в других городах при начале Русского государства; действовал при первом Ростовском епископе Феодоре и преемнике его Иларионе и имел сношение с самим равноапостольным князем Владимиром; говорится также, что, когда Авраамий поселился близ Ростова, там еще целый конец Чудский поклонялся каменному идолу Белеса, и что преподобный с помощию явившегося ему Иоанна Богослова сокрушил этого идола, и хотя много потерпел от неверных, но своими молитвами, наставлениями, терпением и благоразумием мало-помалу привлек всех их ко Христу от мала до велика. Правда, в настоящем житии Авраамия встречаются значительные несообразности, которые и расположили некоторых относить время подвигов его то к 1-й, то даже ко 2-й половине XII в.: представляется, например, будто во дни Авраамия Ростов был уже Владимирскою областию, будто Авраамий, оклеветанный пред великим князем Владимиром, имел с ним сношение во Владимире на Клязьме; будто, когда Авраамий оправдался, святой князь устроил монастырь его своим монастырем, сделав его высшим всех обителей ростовских, даровал ему многие имения, и будто Авраамий за труды свои удостоился получить имя архимандрита, которое становится известным в нашей Церкви не прежде XII в. Но нетрудно понять, как могли вкрасться в житие Авраамия все такие несообразности. Оно составлено, судя по содержанию его, отнюдь не прежде, как после прославления преподобного, т. е. после открытия мощей его, которое последовало уже во дни великого князя владимирского Всеволода Юрьевича, внука Мономахова (1176–1212). Удивительно ли, если чрез два столетия или даже и более составитель жития, не довольно образованный, имея под руками, может быть, самые краткие письменные известия о святом Авраамий и руководствуясь преимущественно устными о нем преданиями, смешал различие времен и вообразил по простоте своей, что город Владимир Кляземский, который в XIII в. был уже действительно столицею великих князей и заключал в своей области Ростов, имел такое же значение и во дни святого Владимира и что Авраамиев монастырь, считавшийся уже в XIII в. высшим всех ростовских обителей и архимандриею, сделался таким монастырем еще при самом Авраамии? Примеры подобного смешения времен у нас очень известны: летописцы, жившие при архиепископах Новгородских, называли архиепископами и самых первых епископов Новгородских. Что касается, в частности, до наименования Авраамия архимандритом, нет ничего невозможного, чтобы он возведен был в этот сан епископом Иларионом. Пусть будет правда, что в нашей отечественной Церкви до XII в. имя архимандрита не употреблялось, хотя преподобный Нестор в житии преподобного Феодосия Печерского, по некоторым спискам, и называет его этим именем; оно, несомненно, употреблялось в Церкви Греческой, а Иларион был грек. Прибавим общее замечание: если в известном ныне житии преподобного Авраамия Ростовского встречаются двоякого рода показания, из которых по одним, совершенно ясным, он действовал в царствование святого Владимира и сына его Бориса, при первых Ростовских епископах Феодоре и Иларионе, а по другим, только по умозаключению, должен быть относим уже к XII столетию, то почему же отдадим предпочтение не первым показаниям, но последним, когда эти последние легко могли вкрасться в житие по простоте и малообразованности сочинителя? Впрочем, считая только более вероятным, а отнюдь не несомненным, что Авраамий жил при самом начале у нас христианства, мы должны допустить, что или он обратил к святой вере не всех жителей Ростова, или многие из них вскоре снова впали в язычество, потому что, как увидим, во второй половине XI в. третьему Ростовскому епископу Леонтию пришлось еще много бороться здесь с закоренелыми язычниками.

Одновременно с Ростовскою областию услышала проповедь Евангелия и страна Суздальская, входившая тогда в состав области Ростовской. Обитателям этой страны принес слово спасения сам равноапостольный князь Владимир, сопутствуемый двумя епископами, и имел радость видеть, что все они, подобно киевлянам, охотно принимали из уст его благовестие и крестились. Восхищенный успехом, святой князь, прибавляют поздние летописцы, в память своего пребывания здесь заложил на берегу Клязьмы город, назвал его по имени своему Владимиром и построил в нем деревянную церковь Успения Пресвятой Богородицы. Это случилось в 990 или 992 г. В подтверждение того, что святой Владимир точно посетил землю Суздальскую по делам веры, указывают некоторые памятники пребывания его здесь, сохранившиеся до позднейшего времени. А сказание о заложении им города Владимира на Клязьме, следовательно и о построении им Успенской церкви во Владимире, признается ныне несправедливым, хотя, быть может, без достаточных оснований.

Можно думать, что святая вера насаждена еще при святом Владимире во всех тех городах и областях, которые он роздал детям своим в уделы, и следовательно, кроме Новгорода и Ростова, в Полоцке, Турове, земле древлянской, Владимире Волынском, Смоленске, Пскове, Луцке, Тмутаракани и в пределах муромских. Это разделение России на уделы, от чего бы оно ни зависело, по замечанию некоторых летописей, было вместе мерою христианского благоразумия: равноапостольный князь, отправляя детей своих под руководством мудрых пестунов в разные области государства, завещавал каждому из них заботиться об искоренении там язычества и утверждении христианства. И князья-христиане необходимо должны были иметь при себе христианских пастырей и соорудить для себя храмы, каждый в своей резиденции. А достигнув лет зрелых, могли удобнее наблюдать за ходом евангельской проповеди в своих небольших уделах, сильнее действовать на язычников собственным примером и кроме ревности по вере стараться о просвещении ею своих подданных уже и потому, чтобы теснее с ними сблизиться. Исторические предания действительно и подтверждают, что святой Борис содействовал утверждению христианства в Ростове, Мстислав – в Тмутаракани, Судислав – в Пскове, Изяслав – в Полоцке и что святой Глеб, как только прибыл в назначенный ему удел, несколько раз пытался просветить муромцев святою верою, хотя без успеха, а потому и поселился вне Мурома, где прожил два года.

Сохранилось несомненное свидетельство о насаждении тогда святой веры в Курске и его окрестностях. Древнейший наш летописец повествует в житии преподобного Феодосия Печерского, что по переселении родителей его из Василева в Курск (в 1-й половине XI в.) Феодосии, еще будучи отроком, «хождаше в церковь Божию по вся дни» и вскоре «нача пещи просфоры и продаяти», чем и занимался более двух лет. Потом, когда мать благочестивого отрока хотела отклонить его от любимого занятия, он тайно «иде во ин град недалече сущи, и обита у прозвутера, и делаше по обычаю дело свое». Отысканный материю и возвращенный в Курск, снова начал во все дни ходить в церковь Божию и своим смирением и покорностию заслужил любовь властелина града, так что этот властелин «повеле ему, яко да пребывает у его церкви». Значит, христианство уже существовало тогда и в Курске, и в его пределах, а в самом Курске была даже не одна церковь: правитель города имел для себя свою особую.

Апостольская ревность просветителя России простиралась и на новые города, которые основал он по рекам Десне, Остеру, Трубежу, Суле и Стугне. Населяя эти города новгородскими славянами, кривичами, чудью, вотяками, святой князь старался утвердить между ними христианство.

О других каких-либо городах и областях русских, где распространилась тогда святая вера, подробных сведений не сохранилось. Но можем ли сомневаться, чтобы в продолжение многолетней деятельности нашего равноапостола осталось хотя одно место в России, куда бы не проникала евангельская проповедь, когда известно, что он посылал проповедника даже к болгарам волжским и обратил ко Христу некоторых из них, а также четырех князей их, принявших крещение в Киеве, что он старался насадить христианство даже в глубине севера, в Биармии, на берегах Двины? Можем ли сомневаться, когда те же летописи уверяют нас, что святой Владимир повелел приводить на крещение людей по всем градам и селам и что первосвятитель Михаил, предпринимавший путешествие с другими святителями сперва в Новгород, потом Ростов, в то же время обтекал с проповедаю и всю землю Русскую ? Только об одних муромцах известно с некоторою вероятностию, что они вовсе не приняли тогда христианства, но это было их дело, а святой Борис неоднократно пытался просветить упорных. Указывают еще на вятичей, которые даже во дай преподобного Нестора держались некоторых обычаев языческих. Но вятичи в царствование святого Владимира еще не входили совершенно в состав Русской державы: они только платили дань нашим князьям, а в течение всего XI в. продолжали управляться собственными князьями. Это и могло служить препятствием для русского духовенства к распространению между ними христианской веры. С другой стороны, из слов летописца строго не следует, будто вятичи все, даже в его время, оставались совершенными язычниками и им дотоле не было возвещено Евангелие, потому что, и приняв святую веру, многие из них по грубости могли сохранять древние свои суеверия, как нередко поступали и другие новообращенные христиане. Равным образом и выражение святого Симона, епископа Владимирского, что преподобный Кукша «вятичи крести» уже в XII в., не значит того, будто Кукша крестил тогда всех вятичей, и прежде между ними вовсе не было христиан. Нет, можем справедливо повторять слова пресвитера Илариона, что в России еще при святом Владимире «труба апостольская и гром евангельский огласили все города и вся земля наша в одно время стала славить Христа со Отцом и Святым Духом».

Сыну и преемнику Владимира Ярославу оставалось только утвердить и докончить то, что начато было отцом. Ярослав так действительно и поступал, и на дела его так смотрели сами современники. «Весьма добрым и верным свидетелем твоего благоверия, – говорит пресвитер Иларион, обращаясь к равноапостольному князю, – служит сын твой Георгий (Ярослав), которого сотворил Господь преемником по тебе на престоле: он не нарушает твоих уставов, но утверждает; не уменьшает учреждений твоего благоверия, но еще распространяет; не искажает, но приводит в порядок; он недоконченное тобою окончил, как Соломон предприятия Давидовы». В чем же состояла деятельность Ярослава на пользу Церкви, объясняет преподобный Нестор: тогда как святой Владимир главным образом заботился о распространении во всех пределах своих веры Христовой, Ярослав преимущественно занимался тем, чтобы увеличивать везде число храмов, умножать пресвитеров и клир, устроять монастыри, распространять книги и просвещение. Вследствие этих-то мер и начала при нем вера христианская, по выражению летописца, плодиться и расширяться, и умножились христианские люди.

Впрочем, чтобы правильнее понимать повсемественное распространение христианства в России еще во дни святого Владимира и Ярослава, необходимо сделать некоторые замечания.

Святая вера действительно распространилась тогда у нас везде, но везде почти оставалось еще и язычество, только в одних местах более, в других менее, как видно из представленных примеров. В России, можно сказать, повторялось тогда то же, что в большем размере было в пределах Римской империи, когда император Константин Великий объявил христианскую веру господствующею в своем государстве. С тех пор христианство сделалось торжествующим во всей Римской вселенной и не раз издаваемы были указы истреблять остатки язычества, и, однако ж, не только в IV, но и в V, даже в VI в. оставались еще по местам язычники, которые имели собственные храмы и открыто отправляли свои празднества. Явление совершенно естественное и неизбежное: невозможно, чтобы в каком-либо народе вдруг могли искорениться религиозные верования, которые существовали, может быть, целые века и тысячелетия, чтобы все люди легко отказались от тех сердечных убеждений, которые всосали они с млеком матерним, на которые привыкли смотреть, как на самые священные и драгоценные. Было это явление повсюду при введении христианской веры; неудивительно, если оно повторилось и у нас.

Если обратим внимание на места, где распространилась тогда святая вера в нашем отечестве, то должны будем сказать, что она распространилась более на юге России, чем на северо-востоке. И это очень естественно. На юге у нас издавна были более знакомы с христианством, нежели на севере: там происходили постоянные сношения с христианскою Грециею и с греческими поселениями на берегах Черного моря; в Киеве еще во дни Аскольда и Дира многие жители сами приняли святую веру, а при Игоре была уже соборная церковь святого Илии; в Киеве постоянно жила и действовала равноапостольная княгиня Ольга, тогда как другие места своего государства, особенно дальние, посещала только на время. И во дни святого Владимира Киев был средоточием государственной жизни, а юг – главным поприщем ее развития, откуда уже она разливалась в прочие страны России. Сам равноапостол жил и действовал преимущественно здесь, и власть его была здесь гораздо сильнее и обязательнее для жителей, нежели, например, в стране вятичей, плативших ему дань, но имевших собственного князя, а тем более в других, более отдаленных областях к востоку и северу. К этому присоединилось еще одно важное обстоятельство: на юге России жители были почти исключительно славяне, на северо-востоке – многие неславяне. Первым легко было передать евангельскую проповедь, потому что давно уже существовало на славянском языке слово Божие и совершалось богослужение и многие из славян болгарских, с детства воспитанных в вере Христовой, могли явиться здесь лучшими ее проповедниками. Но народы неславянского племени, обитавшие на северо-востоке России, каковы: весь – в Ростове, мурома – в Муроме, трудно было наставить в истинах христианства: кто мог найтись для них проповедником? А между тем на язык их не были переведены ни книги Святого Писания, ни книги богослужебные.

Не все, принявшие тогда у нас святую веру, приняли ее по любви, некоторые – только по страху к повелевшему (т. е. великому князю Владимиру), как свидетельствует Иларион; не все крестились охотно, некоторые – неохотно. Впрочем, какого-либо упорного сопротивления евангельской проповеди, за исключением только двух городов: частик) Ростова и особенно Мурома, у нас тогда не было. Тем более не было и не могло быть открытых гонений на христиан, какие происходили в пределах Римской империи в три первые века и повторились во многих других странах мира при первоначальном насаждении христианства. Ибо у нас сам великий князь и все окружающие его действовали в пользу святой веры и вооружаться на христиан значило восставать против правительства.

Не все, обращавшиеся тогда у нас ко Христу, понимали важность той перемены, на которую решались; не все понимали достоинство новой веры. Напротив, весьма многие этого не понимали и крестились, как известно из примера киевлян, только потому, что велено было креститься, потому что сам великий князь и бояре его еще прежде крестились… И это явление совершенно неизбежно при обращении к христианской вере целых народов, особенно находящихся на низшей степени образования. Так случалось прежде, так случается и ныне при обращении дикарей американских и многих язычников и магометан в пределах нашего отечества. Оттого неудивительно, если многие, крестившиеся у нас во дни святого Владимира, носили, может быть, только имя христиан, а в душе оставались язычниками, исполняли внешние обряды святой Церкви, но сохраняли вместе суеверия и обычаи своих отцов. Неудивительно, если некоторые из подобных христиан могли с течением времени по каким-либо обстоятельствам даже вовсе отпасть от Церкви, снова сделаться язычниками, как мы заметили уже касательно жителей Ростова. Только мало-помалу при распространении истинного просвещения между этими новообратившимися христианами могли искореняться в них языческие суеверия и утверждаться верования христианские.

Теперь от паствы обратимся к пастырям, или иерархии. Надобно сознаться, что история нашей первой иерархии довольно темна и неопределенна. Показания летописей и других исторических памятников в настоящем случае возбуждают только разные недоумения и вопросы.

Самый главный из этих вопросов состоит в следующем: с какого времени явились у нас митрополиты? Со времени ли обращения к христианству Владимира и Крещения всей земли Русской или уже во дни Ярослава? Древнейший наш летописец не упоминает о митрополитах русских до времен Ярослава и в первый раз говорит о митрополите Феопемпте под 1039 г. Из последующих летописей и памятников истории одни выражаются, что Ярослав митрополию уставил, и даже начинают ряд митрополитов русских с Феопемпта, а другие, напротив, свидетельствуют, что митрополит поставлен для России еще в 988 г., вдруг после Крещения России при Владимире, и передают самые имена наших первых митрополитов: Михаила, Леонтия и Иоанна, бывших до Феопемпта. Несмотря, однако ж, на разноречие всех этих показаний, ныне не может более подлежать сомнению, что митрополиты явились у нас еще при святом Владимире с самого основания отечественной Церкви. Это подтверждается свидетельствами не только XV, но и XIII, и даже XI в., и притом свидетельствами как отечественными, так и иностранными. Мних Иаков, писавший прежде Нестора, замечает о святом Владимире, что он светло праздновал праздники Господские и поставлял в эти дни три трапезы: первую – митрополиту и епископам с прочим духовенством, вторую – нищим и убогим, третью – себе и боярам своим. Дитмар, современник Владимиров, повествует, что когда Болеслав, король польский овладел в 1018 г. Киевом, этого победителя торжественно встречал здесь Киевский архиепископ: имя, которым действительно, как скоро увидим, назывались тогда у нас митрополиты. В частности, о Михаиле как первом Киевском митрополите упоминает церковный устав Владимиров в списке XIII в.; о митрополите Леонтии свидетельствуют его собственное сочинение, сохранившееся в списке XIII – XIV вв., а также церковный устав Владимиров в списке XIII в.; наконец, о митрополите Иоанне ясно говорят под 1020 г. сам преподобный Нестор в житии Бориса и Глеба и другой, более древний, сочинитель такого же жития святых мучеников – мних Иаков. Из этих-то двух житий и узнаем, что митрополит наш безразлично назывался и митрополитом, и архиепископом. Что же касается до молчания преподобного Нестора о трех первых наших митрополитах, это молчание ничего не доказывает. Он умолчал и о других лицах и событиях, которые, однако ж, несомненно были. Притом Нестор упоминает во дни великого князя Владимира о епископах, которые, собравшись однажды, предлагали ему совет казнить злодеев, а под именем епископов в подобном случае Нестор разумел иногда не одних епископов в строгом смысле, но вместе с ними и митрополита. Что касается до выражения некоторых летописей: «Ярослав митрополию устави», оно вовсе не значит, будто Ярослав установил, основал в Русской Церкви митрополию, дотоле не существовавшую. Это выражение употребили Софийский временник и третья Новгородская летопись под 1037 г., а между тем еще при введении в Россию христианства сказали о русском митрополите Леонтии; употребил также составитель Никоновой летописи под тем же годом, сказавши гораздо прежде о всех митрополитах, бывших со времени основания Русской Церкви, т. е. Михаиле, Леонтии и Иоанне. Слово «митрополия» у летописцев означает в настоящем случае митрополитскую кафедральную церковь святой Софии и при ней митрополитский дом, а слово «устави» значит «заложил, основал», как видно из слов древнейшего нашего летописца об атом самом событии. Если, наконец, в одной из летописей и в одном каталоге наших митрополитов ряд их начинается с Феопемпта, то очень понятно почему. Составители каталога и летописи, верно, основывались только на показаниях преподобного Нестора, а он не упоминает ни об одном русском митрополите до Феопемпта.

Новое недоумение то, кто был первым нашим митрополитом: Михаил или Леонтий? Одни летописи и памятники истории называют первым Михаила, другие – Леонтия, а о Михаиле или совсем не упоминают, или даже поставляют его вторым. Если смотреть на эти свидетельства как на свидетельства противоречащие и исключающие себя взаимно и судить о достоинстве их по их относительной древности, то предложенного вопроса решить нельзя, потому что и о Михаиле как первом русском митрополите древнейшее сказание относится к XIII в., и о Леонтии – к тому же самому веку. Но дело в том, что означенные свидетельства вовсе нет нужды считать исключающими себя взаимно: их удобно примирить. Справедливы и те, которые называют первым русским митрополитом Михаила, потому что он был первый в ряду главных иерархов, прибывших к нам из Греции еще при святом Владимире, и как епископ Киева, митрополии (матери градов) русской, мог носить имя митрополита, хотя властию митрополита не пользовался, ибо подчиненных ему епископий в России еще не существовало. Справедливы и другие, называющие первым русским митрополитом Леонтия, потому что он первый разделил Русскую Церковь на епархии и таким образом явился в ней первым митрополитом по власти. Показание же одной росписи русских первосвятителей, упоминающей сначала о Леонтии как о первом митрополите, а потом уже о Михаиле и относящейся к концу XV или началу XVI в., не заслуживает внимания, потому что эта роспись вообще не отличается ни хронологическою точностию, ни полнотою, ни достоверностию: одних митрополитов ставит прежде их предшественников, других вовсе опускает, третьих, чужих или неизвестных, присовокупляет к несомненно русским. Должно присовокупить, что наиболее точные сведения о митрополите Михаиле могли сохраниться в Киеве, где он и преимущественно действовал, и скончался. А потому мы должны уважить свидетельство церковных синодиков киевских, которые, хотя дошли до нас в поздних списках, но, без всякого сомнения, были преемственно списываемы с древнейших и все до одного начинают ряд наших митрополитов именем Михаила, иногда называя его первоначальным. Тем более должны уважить предание Киево-Печерской лавры, что известные, покоящиеся в главном храме ее святые мощи, суть мощи первого митрополита Киевского Михаила. Предание это могло сохраниться в продолжение веков даже устно между благочестивыми иноками знаменитой обители, а еще удобнее – в той надписи, которая, по всей вероятности, от лет древних постоянно находилась над ракою святителя для отличия ее от всех прочих. Из этой-то надписи узнаем, что первосвятитель скончался в 992 г. и погребен был в Десятинной церкви; потом около 1103 г., при печерском игумене Феоктисте мощи его, обретенные нетленными, перенесены в Антониеву пещеру, а отсюда уже в 1730 г. по высочайшему указу перенесены в главную церковь Киевской лавры.

Третий вопрос – о лице того Константинопольского патриарха, от которого рукоположены были в Россию первые два митрополита, начавшие собою ряд наших первосвятителей. Известно, что некоторые списки церковного устава Владимирова и почти все наши летописи, какие только упоминают об этих митрополитах, приводят их к нам от патриарха Фотия, тогда как Фотий скончался за целое столетие до крещения великого князя Владимира. Как смотреть на такое показание? Есть мнение, будто Фотий принимается в настоящем случае как лицо типическое: Фотий был первым и самым жарким защитником православия Церкви против нововведений христианского Запада и, в то же время, удержал в православии юную Церковь Болгарскую, вытеснив из Болгарии епископов папы. А потому имя Фотия в IX, Х и XI вв. сделалось на Востоке, и особенно между славянами, как бы нарицательным для означения того духовенства, которое строго последовало Фотию в деле веры. И, значит, когда летописи наши говорят, что святой Владимир принял первого митрополита для России от патриарха Фотия, они выражают этим только то, что наш князь принял из Греции митрополита православного от такого патриарха или из среды того духовенства, которые твердо держались мыслей Фотия, знаменитого защитника православия, и продолжали сопротивляться всем незаконным нововведениям Римской Церкви. Но это мнение совершенно произвольно. При самом поверхностном чтении рассказа наших летописей, особенно Никоновой, о прибытии к нам первых митрополитов от патриарха Фотия, легко убедиться, что имя Фотия они принимают не как имя нарицательное, а как имя собственное. И, если бы точно летописцы наши принимали это имя за нарицательное, если бы, употребляя его, они хотели только сказать, что первые митрополиты прибыли к нам от патриарха православного, в таком случае им надлежало бы не Михаила только или Леонтия, но и всех последующих митрополитов наших считать присланными от того же патриарха Фотия, чему, однако ж, видим противное. Притом мысль о прибытии к нам при святом Владимире первого митрополита от патриарха Фотия встречается, по нашим памятникам, не в XI и даже не в XII в., когда, по изложенному предположению, имя этого патриарха считалось на Востоке как бы нарицательным для православных пастырей, а в первый раз к концу XIII в. и потом уже в XV и XVI столетиях. Нет, сознаемся, что имя Фотия внесено здесь в наши летописи по одной ошибке, без всякого намерения. И ошибка эта самым незаметным образом могла произойти от того, что кто-нибудь смешал по неосмотрительности два крещения россиян: первое, бывшее во дни Аскольда и Дира (866), когда точно прислан был к нам епископ, а может быть, и архиепископ или митрополит от Константинопольского патриарха Фотия, и другое крещение, последовавшее при Владимире (988), когда также прислан к нам митрополит от Константинопольского патриарха, только не Фотия. А довольно было допустить эту ошибку одному писателю XIII или XII вв., чтобы потом ее повторили все составители наших летописей последующего времени, переписывавшие обыкновенно целиком прежние известия и не принимавшие на себя труда проверять их по другим источникам. Ныне можно уже безошибочно утверждать, что отнюдь не Фотий патриарх, как ни достопочтенно для нас его имя, а патриарх Николай Хрисоверг был основателем нашей иерархии во дни равноапостольного князя Владимира и прислал к нам первых двух митрополитов – Михаила и за ним Леонтия.

Где находилась кафедра первых наших митрополитов? Некоторые летописи и списки церковного устава Владимирова ясно выражаются, что святой князь принял из Царьграда митрополита Киеву, между тем второй наш митрополит Леонтий назван в надписи его сочинения митрополитом Переяславля Русского и сам преподобный Нестор под 1089 г. замечает, что действительно «бе прежде в Переяславли митрополья». Что же это значит? Всего вероятнее, дело было так: митрополиты наши как главные иерархи Русской Церкви естественно предназначались для столицы (митрополии) Русского царства и присылаемы были из Царьграда в Киев. Но так как с самого начала не нашлось им в Киеве приличного помещения, а в Переяславле неподалеку от Киева (в 82 верстах) существовал уже готовый дом, и, может быть, весьма удобный для такой цели, то великий князь и отдал им этот дом для жительства. Оттого, по словам Никоновой летописи, «живяху множае тамо (в Переяславле) митрополиты Киевские и всея России, и епископы поставляху тамо», посещая, разумеется, Киев всякий раз, что по близости было весьма легко, как только требовали обязанности архипастырского служения. И это продолжалось до тех пор, пока великий князь Ярослав не построил в Киеве Софийского кафедрального собора и при нем митрополитского дома, куда и переселились наши первосвятители. В сем-то смысле Ярослав действительно, как выражаются некоторые летописи, митрополию устави, т. е. уставил в Киеве, тогда как прежде она находилась в Переяславле.

На сколько епархий разделена была Церковь Русская с самого начала? Обыкновенно отвечают: на шесть – и ссылаются на свидетельство Никоновой летописи и Степенной книги, что не совсем справедливо. Обе эти летописи действительно говорят, что в 992 г. второй митрополит Киевский Леонтий поставил епископов прежде всего в Новгород, потом в Чернигов, Ростов, Владимир на Волыни, наконец в Белгород, находившийся близ Киева, и, следовательно, насчитывают по имени со включением Киевской точно шесть епархий, но непосредственно же присовокупляют, что вместе с тем митрополит Леонтий «и по иным многим градом епископы постави». На каком же основании мы будем принимать одну половину свидетельства и отвергать другую? Скажем ли, что первая половина свидетельства этих поздних летописей подтверждается летописью древнейшею, а последняя нет? Но мы знаем, что они обе равно не подтверждаются древнею летописью. Или сошлемся на то, что имена епископов не названных здесь епархий вовсе нам не известны, а названных известны? Но по древней летописи так же неизвестны имена епископов и этих последних епархии, за исключением Новгородской. Если так и мы, однако ж, решаемся довольствоваться в своих известиях о первых наших епархиях показаниями одних поздних летописей, Никоновой и Степенной, то по справедливости мы должны принимать эти показания сполна и, следовательно, обязаны согласиться, что не в шести только поименованных, но и в некоторых других городах основаны тогда у нас епархии. В каких же именно? Автор Степенной книги отчасти объясняет это дело. Он говорит, что разделение Русской Церкви на епархии происходило совместно с разделением Русского государства между сынами Владимира, рассказывает, что равноапостольный князь «совещал предварительно благий совет с митрополитом Леонтием, еже бы разделити ему землю Русскую в наследие сыновом своим и устроити во градех епископы во исполнение благочестия», и что потом, посылая каждого из сынов своих в назначенный ему удел, заповедал им более всего заботиться об утверждении христианской веры и в этом деле «советовати со епископы». Итак, не в каждом ли уделе у нас открыта была тогда епархия? По крайней мере, о трех уделах: Новгороде, Ростове и Владимире Волынском, как мы видели, ясно говорится, что в них учреждены епископские кафедры. Касательно трех других уделов: Тмутаракани, Полоцка и Турова – можем заключать то же самое с вероятностию, ибо в Тмутаракани упоминается как уже существующая епархия в последней четверти XI в., в Полоцке – в 1105 г., в Турове – в 1114 г. и, вероятно, даже в начале XI в. при самом великом князе Владимире. Да и возможно ли допустить, чтобы такие князья, каковы, например, Мстислав тмутараканский, Изяслав и потом Брячислав полоцкие, не имели в своих резиденциях епископов, когда какой-нибудь Белгород и Чернигов имели их?.. В остальных уделах предполагавшиеся епископские кафедры могли не утвердиться по разным обстоятельствам: в одних – вследствие сопротивления жителей принять христианство, как в Муроме; в других – вследствие соединения известного удела в церковном отношении с соседственным, как Пскова с Новгородом; в третьих – вследствие вскоре последовавшей кончины князей и уничтожения самых уделов, как в Смоленске, Луцке и земле древлянской. С другой стороны, если обратим внимание и на географическое положение известных нам по имени епархий, открытых при святом Владимире, то опять придем к мысли, что тогда, наверно, основаны были и другие епархии, по крайней мере во дни Ярослава, который действительно повсюду умножал духовенство, стараясь, чтобы в земле Русской более и более святая вера умножалась и расширялась. Вокруг Киева на небольшом пространстве видим четыре епархии: Киевскую, Черниговскую, Белгородскую и Владимирскую на Волыни, а на всем севере России одну – Новгородскую, на всем востоке – тоже одну – Ростовскую и в такой обширной стране, какова Русь Червонная, или Галицкая, не видим даже ни одной. Вероятно ли это? Скажем ли, что вблизи Киева основано столько епархий с целию особенною, именно с тою, чтобы епископам их удобнее было собираться в Киев по воле митрополита или великого князя ? Могло быть. Но если для подобной цели учреждено тогда у нас на известном пространстве более епархий, нежели сколько требовалось, то могли ли не учредить их для цели более важной и существенной: для того, чтобы не оставить целой какой-либо страны, только что просвещенной верою, без верховного пастыря? Потому естественно согласиться с преданием, что если не во дни Владимира, то во дни Ярослава основаны были и в Руси Червонной две епархии: Галицкая и Перемышльская, хотя известия о них наши летописи не сообщают. Правда, все сказанное нами не более, как одни догадки, но догадки, не чуждые оснований, и то, по крайней мере, достоверно, что не в шести только, прямо названных летописями, но и в других городах поставлены были у нас вначале епископы.

Что касается, наконец, собственно до лиц наших первых иерархов, то сведения об них самые скудные. Из митрополитов Михаил священноначальствовал в Русской Церкви четыре года, хотя при нем она только что устроялась (988–992); Леонтий – шестнадцать лет (992–1008); Иоанн – двадцать восемь (1008–1035); Феопемпт – около пятнадцати (1035–1049). Первый был родом сирианин, а по другим – грек, отличался мудростию и высоким благочестием; второй – грек и также пастырь образованный и мудрый, как показывает его сочинение, написанное по-гречески; о третьем и четвертом ничего не известно из летописей, хотя и выдаются они обыкновенно за греков. Михаил и Леонтий присланы были к нам, судя по современности, от Константинопольского патриарха Николая Хрисоверга; Иоанн – от патриарха Сергия; Феопемпт – от патриарха Алексия Студита. Из числа епископов наших того времени немногие известны даже по имени. Новгородские известны оба: Иоаким Корсунянин (992–1030) и Лука Жидята (1035–1059); из Ростовских – только два: Феодор (поставленный в 992 г.) и Иларион, бывший его преемником еще при святом Владимире и вскоре оставивший свою паству; из Черниговских – только один: Неофит (992); из Владимирских на Волыни – также один: Стефан (992) и из Белгородских – один: Никита (992). Кто были родом все эти архипастыри? О первых епископах, присланных к нам при святом Владимире, в так называемой Иоакимовской летописи замечено, будто они были из славян болгарских – дело очень возможное! Прислать к нам таких епископов для первоначального насаждения веры требовало христианское благоразумие; найти для этого способных людей между болгарами было нетрудно, потому что в Болгарии значительно процветали уже тогда и христианская вера, и христианское просвещение. Но признать за достоверное сказание летописи сомнительной не можем. Ростовский епископ Иларион избран был из цареградского клира и вскоре возвратился в Царьград, следовательно, по всей вероятности, был грек. Новгородский Лука Жидята – вот первый русский, удостоившийся святительского сана по воле великого князя Ярослава!

Прочие духовные: священники, диаконы и причетники – были у нас с самого начала из греков и, вероятно, из болгар, и одни назывались царицыными, потому что пришли с царевною Анною из Греции, другие – корсунскими, как прибывшие из Корсуня. Но чрез несколько лет, без сомнения, начали появляться на этих церковных степенях и русские: особенно умножились пресвитеры и попы при великом князе Ярославе. При некоторых церквах было по нескольку священников под настоятельством старейшего: Десятинную церковь, бывшую сначала самою главною в Киеве, святой Владимир поручил Анастасу Корсунянину, который называется иногда в летописях протоиереем, и «попы корсунские пристави служити в ней». В Вышгороде при деревянной церкви святых мучеников Бориса и Глеба митрополит Иоанн «постави попы и диаконы» и, повелев им ежедневно совершать все церковные службы, «постави им старейшину». Даже в селе Берестове при церкви святых апостолов были «попы многи» и между ними пресвитер (??????????? – старейший) Иларион. При вышгородской церкви во имя святого Василия, где первоначально погребен был святой мученик Борис, упоминается пономарь, по оплошности которого она и сгорела.

Глава II. Первые храмы в России и состояние богослужения

Как только крестились киевляне, великий князь повелел рубить в Киеве церкви и ставить их по местам, где прежде стояли кумиры – мера истинно благоразумная! Язычники, без сомнения, привыкли считать эти места для себя священными, привыкли собираться на них для поклонения своим истуканам; теперь, приходя на те же места по прежней привычке, киевляне должны были встречать уже христианские храмы и естественно научались, забывая прежних богов, поклоняться Богу истинному. Вслед за распространением святой веры из Киева по всей России русский равноапостол спешил устроять храмы Божии и по другим градам и селам. Из числа этих созданных тогда в нашем отечестве храмов древнейшие сказания упоминают по имени только о четырех.

Первая церковь, построенная святым Владимиром тотчас после крещения киевлян, была церковь святого Василия. Она замечательна уже и потому, что построена была самим великим князем и во имя его ангела; построена на том самом холме, где прежде во дни своего язычества тот же великий князь поставил Перуна и других богатых истуканов и куда приходил вместе со своими подданными для совершения идольских треб. Она находилась близ двора теремного великокняжеского к востоку и, следовательно, по всей вероятности, служила вначале церковию придворною, в которой молился сам русский равноапостол, а может быть, считалась потому между церквами Киева и главною, или соборною, пока для этой цели не был построен особый храм. Судя по обстоятельствам времени и образу речи преподобного летописца, можно полагать, что церковь святого Василия была первоначально деревянная, но вскоре, как не без основания догадываются, и едва ли не самим же Владимиром построена из камня, потому что сохранившиеся остатки этой последней свидетельствуют, что она и по материалам, и по способу построения своего совершенно сходна с другими каменными церквами, воздвигнутыми Владимиром и Ярославом. По объему своему церковь святого Василия была очень невелика (25 аршин в длину и 16 аршин с 10 вершками в ширину). Ныне на древнем остатке ее существует церковь Трехсвятительская, в которой кроме основания и нижней части стен сохранилось от первоначальной церкви одно только узкое окно к северу в алтарном притворе.

Другую, и уже не деревянную, а каменную и великолепную церковь воздвиг Владимир во имя Пресвятой Богородицы. Место для новой церкви он избрал также вблизи своего двора теремного к юго-западу и именно место, орошенное кровию первых двух христианских мучеников на Руси – варягов Феодора и Иоанна, вкусивших смерть во дни Владимирова язычества. Основанная в 989 г. с благословения митрополита Михаила, церковь эта строилась в продолжение семи лет мастерами, нарочно вызванными из Греции, которые, вероятно, тогда же перестроили, по воле великого князя, и церковь Васильевскую. В 996 г., когда храм Пресвятой Богородицы был окончен и освящен, царственный храмоздатель торжественно вознес в нем, подобно Соломону (3 Цар. 8. 22 и след.), молитву к Богу, сказав: «Господи Боже! Призри с небеси и виждь, и посети виноград свой, и утверди то, что насадила десница Твоя, – этих новых людей, которых сердца обратил Ты к познанию Тебя, Бога истиннаго. Призри и на церковь Твою сию, которую создал я, недостойный раб Твой, во имя родшия Тя Матери, Приснодевы Богородицы, и, если кто помолится в церкви сей, услышь молитву его, молитвы ради Пречистой Богородицы». Вслед за тем Владимир в присутствии митрополита Леонтия, епископов греческих и всех русских, в присутствии бояр и бесчисленного народа изрек: «Даю церкви сей святой Богородицы от именья моего и от град моих десятую часть» – и, написав клятву, положил свое завещание в самой церкви, которая и начала называться Десятинною– по десятине, определенной на содержание ее. Для служения в церкви, сделавшейся соборною в Киеве и как бы кафедральною для митрополита, приставил князь знатнейшее тогда духовенство – корсунское, а смотрение за самою церковию и за десятиною поручил Анастасу Корсунянину, подчинив его митрополиту. В тот же достопамятный день – день освящения Десятинного храма – Владимир сотворил великий праздник для митрополита с епископами, бояр и старцев людских и раздал много имения убогим. Этот великолепный храм – красноречивый памятник веры и благочестия нашего равноапостола, доселе сохранившийся в своих развалинах, далеко превосходил по величине и богатству церковь святого Василия. Длина храма простиралась до 24 сажен, а ширина была в 16 сажен. Его своды и полати, или хоры, по местам поддерживались толстыми мраморными колоннами, как можно заключать из остатков самих колонн, баз и капителей. Пол в церкви был выстлан красным шифером в виде больших осьмиугольников, в которых помещались квадраты; пред алтарем и в алтаре вокруг престола пол был мозаический, расположенный четвероугольниками изящной работы из разноцветных мраморов, яшм и стекол; в боковых притворах алтаря – жертвеннике и диаконнике, или ризничей палате, пол состоял из плит муравленых наподобие кафеля. Престол был, вероятно, один. Место престола было устлано тесаными плитами. Стены храма были расписаны, как догадываются, стенною живописью по сырой штукатуре (ал-фреско), а в алтаре украшены мозаическими изображениями. Кроме того, эту церковь святой Богородицы великий князь Владимир, по выражению древнего жития его, удивил, или украсил, серебром и золотом. В память светлого торжества, бывшего по случаю освящения Десятинного храма, установлено тогда церковною властию, конечно по желанию великого князя, праздновать этот день ежегодно 11 или 12 мая, подобно тому как праздновались дни освящения знаменитейших храмов в Греции, и это был, сколько известно, первый праздник собственно в Русской Церкви.

Третий храм, построенный Владимиром, замечателен только по случаю самого построения. Вскоре после того, как великий князь отпраздновал освящение Десятинной церкви, он услышал о внезапном набеге печенегов на город Василев, находившийся неподалеку от Киева, и поспешил с малою дружиною для защиты города. Но при столкновении со врагами не в силах был устоять против них и, спасаясь бегством, едва укрылся от преследовавших под мостом. Среди такой опасности Владимир дал Богу обет, если опасность минует, создать в Василеве церковь. Молитва благочестивого князя была услышана, и он в чувствах радости и признательности к Господу тогда же исполнил свой обет, поставил в Василеве церковь во имя Преображения Господня, так как в тот самый праздник и произошла неудачная сеча с печенегами и избавление от них. Эта церковь представляет собою первый опыт построения церквей так называемых обыденных, умножившихся у нас впоследствии: она несомненно воздвигнута была в один день или в самое короткое время, потому что по сооружении ее, говорит летописец, князь праздновал в Василеве восемь дней со своими боярами, посадниками, старейшинами из всех окрестных городов и множеством народа, раздав и убогим 300 гривен, а на день Успения возвратился уже в Киев, где также сотворил великий праздник для бесчисленного множества народа. Но с Преображения до Успения, т. е. с 6-го по 15-е августа, всего девять дней. Если так, то церковь, построенная Владимиром в Василеве, была первоначально деревянная и весьма небольшая. Потом на месте этой деревянной церкви, воздвигнутой по обстоятельствам наскоро, Владимир мог в память столь близкого для него события соорудить и каменный храм Преображения Господня, как свидетельствуют позднейшие сказания.

Наконец, преподобный Нестор и мних Иаков, повествуя о мученической кончине двух братьев – страстотерпцев Бориса и Глеба, мимоходом говорят, что тела их были первоначально (1015–1019) погребены в Вышгороде у церкви святого Василия. Эта церковь, по преданию, подобно киевской Васильевской была поставлена самим равноапостольным князем во имя его ангела и около 1020 г. сгорела.

Писатели последующего времени упоминают и о некоторых других храмах, воздвигнутых или самим Владимиром, или, по крайней мере, при Владимире. Так, самому Владимиру усвояют: а) церковь святого Георгия Победоносца в Киеве, построенную вслед за Васильевской и в том же году, и называют эту Георгиевскую церковь первою, без сомнения в отличие от второй церкви святого Георгия, сооруженной Ярославом; б) церковь во имя Преображения Господня, каменную, в селе Берестове, любимом местопребывании Владимира, которая действительно, судя по остаткам ее, и по материалу, и по способу сооружения, совершенно сходна с церквами Васильевскою и Десятинною; от Спасской берестовской церкви, разрушенной во время нашествия татарского и возобновленной около 1638 г., сохранилась доныне, как полагают, середина во всю ширину с приделами; расположение ее крестообразное, величина в длину без паперти – 6 сажен 2 аршина; в) церковь во имя Преображения Господня в Белгороде, другом любимом месте Владимира; г) церковь во имя Рождества Пресвятой Богородицы в Суздале. В тот же период времени митрополит Иоанн воздвиг (1008) две каменные церкви: одну в Киеве – во имя святых апостолов Петра и Павла на Берестове, а другую – в Переяславле, где имели тогда местопребывание наши митрополиты, во имя Воздвижения Честного Креста Господня. Первый Новгородский епископ Иоаким построил также две церкви в Новгороде (989): деревянную дубовую во имя святой Софии, имевшую 13 верхов, или глав (сгорела в 1045 г.), и каменную во имя Богоотец Иоакима и Анны, служившую долгое время кафедральною для местных архипастырей. Первый Ростовский епископ Феодор соорудил деревянную дубовую церковь в Ростове – соборную, во имя Успения Пресвятой Богородицы (992 или 995), простоявшую около 165 лет (до 1160 г.), – церковь дивную и великую, о которой говорили, что и прежде не было такой церкви, и после не будет. Не можем пройти молчанием вопроса о церкви, которая поставлена была на самом месте крещения киевлян, по мнению некоторых, будто бы еще во дни Владимира. Показания об имени этой церкви различны, но они не исключают одно другого и в точности не определяют времени ее построения. В Степенной книге читаем: «На месте же, идеже снидостася киевстии людие креститися, и ту поставлена бысть церковь во имя св. мученика Турова, и оттоле наречеся место оно святое место». Но когда и кем поставлена, вдруг ли после крещения киевлян или впоследствии, ясно не сказано. Впрочем, касательно действительности и древности этой церкви, хотя имени святого мученика Турова мы не знаем, нет причины сомневаться, потому что и древнейшая летопись, еще под 1146 г., случайно упоминает в Киеве о Туровой божнице, или церкви. А если справедливо предположение, что она так названа в просторечии по имени истукана Тура, стоявшего прежде на том самом месте, где она построена, то очень вероятным представляется сооружение ее еще во дни святого Владимира вдруг же, как только этот истукан был ниспровергнут, хотя нельзя отвергать, что церковь могла быть названа Туровою или по урочищу Тур, как действительно иногда назывались у нас урочища, или по мирскому имени строителя своего, какого-нибудь Тура, также употреблявшемуся у нас в то время. Другое показание находится в рукописном Прологе XIV в., в житии святого Владимира, следующее: «И оттоле наречеся место то (где крестились киевляне) святое, идеже и ныне церкы Петрова». Но словом и ныне, очевидно, выражается только, какая церковь стояла на означенном месте во дни составителя или списателя жития (в XIV в.), и прямо даже предполагается, что на святом месте существовала церковь и прежде. Наконец, в печатном Прологе, где с небольшими изменениями помещено то же житие Владимирове, говорится: «И оттоле наречеся место то свято, идеже ныне церковь есть св. мучеников Бориса и Глеба». Ныне, т. е. когда или переписан был с древнего список жития, напечатанный в Прологе, или печатался самый Пролог. А этим также не отвергается существование на означенном месте церквей прежних.

Как бы то ни было, впрочем, хотя мы не имеем возможности определить с точностию и поименовать храмов, построенных во дни благоверного князя Владимира, но то несомненно, что их построено тогда у нас весьма много. Иларион говорит о равноапостоле, что он «по всей этой (Русской) земле воздвиг церкви Христу и поставил Ему служителей». Мних Иаков также пишет: «Всю землю Русскую и грады вся украси святыми церквами». А современник Владимиров Дитмар, писавший, впрочем, о России только по рассказам других, свидетельствует, что тогда в одном Киеве существовало уже более четырехсот храмов, – известие, конечно, или преувеличенное, подобно известиям о том же польского историка Меховиты, возводящего число церквей до трехсот с лишком, и нашей Никоновой летописи, простирающей это число до семисот, или искаженное переписчиками. Чтобы понять возможность такого множества церквей в Киеве (положим даже вместо 400 только 40), надобно помнить, что Киев, по свидетельству Дитмара, был тогда весьма велик и имел восемь торговых площадей, что эти церкви большею частик), если не все, были деревянные и весьма небольшие, может быть подобные той, какую в один день поставил Владимир в Василеве, что тогда не возбранялось и частным знатнейшим лицам иметь свои, т. е. домовые, церкви, как видно из примера курского властелина, наконец, что обычай к построению и умножению церквей был тогда господствующим на всем Востоке.

Примеру благоверного князя Владимира старались подражать и его дети. Это, по крайней мере, известно о двух из них: Мстиславе и особенно Ярославе. Первый, когда был еще князем в Тмутаракани, пошел однажды (ок. 1022 г.) войною на соседственных касогов, или нынешних черкесов. Услышав о том, касожский князь Редедя выступил против него со своими воинами и велел сказать Мстиславу: «Зачем губить нам дружину? Лучше порешим дело единоборством. Если ты одолеешь, возьми мое имение, мою жену и детей и мою землю, а если одолею я, возьму все твое». Мстислав согласился. И началась между ними борьба упорная и продолжительная; Мстислав стал ослабевать, потому что Редедя был велик и силен. Тогда набожный русский князь мысленно воззвал к Пресвятой Деве: «О Пречистая Богородице! Помоги мне. Если я одолею, то созижду церковь в Твое имя». Сказав это, он сильно ударил Редедю о землю, вонзил в него нож и лишил его жизни, затем вступил в его землю, взял все имение его, жену и детей и наложил дань на касогов. По возвращении в Тмутаракань торжествующий князь спешил исполнить свой обет, заложил и соорудил во имя Пресвятой Богородицы каменный храм, который стоял еще во дни преподобного летописца.