– Может быть, около Белого Моста появились дневные волки?
– Нет.
– Не боялись ли колдуньи собаки и кошки?
– Да нет, они к ней все ластились.
– А мухи?
– Что мухи?
– Не было ли на ее подворье множества мух, не насылала ли она их на своих врагов?
– Да какие мухи, прошу дана! У нее ж чисто все…
– А много ли народу, кого Лупе пользовала, умерло?
– Да почитай никто.
– Почитай?
– Старый Ян помер, так ему все одно помирать пора была.
– Я правильно понял, дан войт? За годы, которые обвиняемая прожила в Белом Мосту, здесь не произошло ничего, что свидетельствовало бы о применении Недозволенной магии?
Войт оживал на глазах:
– Вот-вот, это я и хотел сказать!
– И вреда Лупе своими снадобьями никому не принесла?
– Никому.
– Да что ты врешь, старый пень! – взвилась со своего места Килина. – А я?! А моя Аглайка бедолашная?! Житья нам от ведьмы нет!
– И что она делала? – кротко осведомился Роман.
– Как что?! Гадила.
– У вас пала скотина?
– Нет.
– Вы болели?
– Да здорова она, как та кобыла, – зло откликнулся кто-то из толпы. Люди постепенно приходили в себя и с надеждой поглядывали на золотоволосого красавца-либера – может, не даст свершиться несправедливости, может, не сгонят с насиженного места, не обдерут до нитки?
– Хорошо, – продолжал вошедший во вкус Роман, – мы установили, что в селе не происходило ничего, что позволяло бы думать о Недозволенной магии, значит, сельчане ни в чем не виноваты. Теперь вернемся к обвиняемой. Какой именно вред она нанесла девице Аглае до вчерашнего утра?
– Она ее сглазила.
– Как?
– В девках оставила.
– Ничего не понимаю. Она что, ее изуродовала?
– Да какая Панка была, такой и померла. – Войт впервые позволил себе улыбнуться.
– Может, захворала она или норовом переменилась?
– Куда там! Как была дурищей, так и… А уж склочная, хуже матери, а та, прости святая Циала, навроде бешеной суки! – выкрикнула из толпы кареглазая женщина.
– Помолчи, Катря, – цыкнул войт и обернулся к Роману: – А вообще-то Катря дело говорит. От Панки все парни шарахались и до того, как Лупе к нам пришла.
– А с чего они тогда на нее показывают?
– А вот я все сейчас расскажу! – выскочила кареглазка. – То дело об осени было, моему Тымку как раз год сравнялся. У Килины кошка окотилась, спряталась под домом, котят потопить не успели. А как те вылезли, светлой памяти сучка их половила и в собачий закут закинула.
– Чтоб собаки порвали, – пояснила зареванная девчонка, – я то сама видела. А Лупе мимо шла, на псов цыкнула, те ее послушались. Та котенков забрала, а Панке сказала, что ее, коли она и дали так буде, никто в жены не захочет.
– И что?
– И пошла себе, а Панка в слезы и ну собак пинать. Рудый ее укусил даже. Панка ж, она тогда на Левка глаз положила, а он с того дня на Панку и смотреть не желал.
– Тогда скажите, была ли Лупе первой, кто предрекал покойной, что ее никто не возьмет замуж, или это ей мог сказать кто-то еще?
– И говорили! – выкрикнул с места маленький усач.
– Говорили, значит? И кто ей это сказал первым?
– Да разве вспомнишь кто, – задумалась Гвенда. – Может, и я. Панка совсем малая была, а я только-только замуж вышла… Муж мой покойный не из бедных был, вот Панка и раскричалась. Вроде как я не по любви, а с корысти. Ясное дело, за матерью повторяла, только я возьми ей да и скажи: мол, будешь такой поганкой, на тебе никто не женится. У колодца то было, слышали люди… И мать ее слышала.
– С этим понятно, – подвел черту под воспоминаниями Роман. – Теперь ты, девочка. Можешь вспомнить, что сказала Лупе Аглае во время их последней встречи? Только точно.
– А как же! Мы с ней, с Лупе, с поля шли, а Панка навстречу. В шелковой юбке, – мечтательно протянула оборванная девчушка. – Панка мимо прошла, а Лупе вдруг остановилась, ровно прислушалась… И как бросится догонять.
– Догнала?
– Конечно, она ж швидко бегает.
– И что сказала, только точно говори? – почти крикнул войт.
– Сказала, – девочка подумала, – сказала, что, если та идет в пущу, чтоб не ходила, потому нехорошо там.
– А Панка?
– Панка как крикнет, что куда хочет, туда и идет. А Лупе нахмурилась и тихо-тихо так: «Ну иди, раз решила, только как бы беды не было».