Золото фамильного склепа

Золото фамильного склепа
Дарья Александровна Калинина

Сыщицы-любительницы Кира и Леся
Кира и ее подруга Леся в своих рискованных расследованиях никогда не руководствовались корыстными целями. И не лезли в чужие дела из чисто женского любопытства. Просто помогали хорошим людям снять с себя подозрение в том, чего они не совершали. В этот раз сыщицы-любительницы спасали свою непутевую приятельницу Лильку от заключения в тюрьму. Девушку обвинили в убийстве жениха и похищении коллекции, имитирующей золото инков. Молодой человек готовил ее для выставки. Так что у преступления имелся и денежный мотив. Как спасти Лильку? Ведь не осталось никаких следов – ни жениха, ни золота. Только невероятная настырность подруг, их женское чутье и догадливость помогли им нащупать именно те ниточки в тугом клубке преступных связей и личных интересов, которые вывели следствие на правильный путь…

Дарья Калинина

Золото фамильного склепа

Глава 1

В эти послеполуденные часы двор был пуст и безлюден. Да и кому тут быть-то? В этом дворе что по вечерам, что по выходным, что по будням гуляли только обитатели большого десятиэтажного дома по улице Ленской. Чужие тут не ходили. Потому что через одну-единственную арку, которая вела во двор, проходили только жильцы этого дома и те, кто навещал их по каким-то делам или направлялся в гости.

Дело в том, что у этого стоящего буквой П дома была одна особенность. Своим фасадом он выходил прямо в лес. Вернее, в лесопарк, но такой старый, запущенный и заросший, что иначе как лесом его и не назовешь.

В лесопарке все и было как в настоящем лесу. Засыпанные и утрамбованные дорожки шли только по его центральной части. А дальше начинали путаться и петлять обычные лесные тропинки. Осенью тут росли неприхотливые сыроежки, горькушки и даже симпатичные семейки опят. А летом в лесопарке собирались шумные компании, чтобы попить на природе пива и поесть шашлыков.

Естественно, ни грибники, ни гуляки стоящим напротив лесопарка домом и его двором не интересовались. У них были места поинтереснее. Никак со стоящим на отшибе домом не связанные. Двор в доме, как уже говорилось, не был проходным. В него вели двенадцать подъездов. И был лишь один выход, он же вход, через который жильцы дома и попадали в свои квартиры.

На этом месте дом стоял добрых двадцать лет. Так что двор был уже обустроен и самими жильцами, и силами жилконторы. В центре двора имелась парковка для машин. Чуть дальше в стороне располагалась цветочная клумба и несколько декоративных кустов. Возле них стояли деревянные лавочки с удобно изогнутыми спинками. Так что желающие посидеть в теньке и подышать свежим воздухом могли расположиться на них. Чуть в стороне была детская площадка, а за ней проезд для машин и помойка.

Надо сказать, эта помойка портила весь вид двора. А летом от нее вдобавок еще и дурно пахло. Несмотря на то что в доме имелся мусоропровод, жильцы время от времени сбрасывали в контейнеры для крупного мусора бытовые отходы в пластиковых пакетах. Трудно сказать, зачем они это делали. Но что делали – это факт.

Впрочем, сейчас во дворе никого не было. Все жильцы дома попрятались от навалившейся на город жары в своих квартирах, которые худо-бедно, но все же защищали их от палящего зноя. Самые богатые ставили у себя в квартирах кондиционеры. А те, кто победней, довольствовались простыми вентиляторами, занавешивали окна темными шторами, циновками или просто обмахивались сложенной веером газеткой и, попивая холодную минералку, ждали вечера, когда наконец спадет жара.

Иван Сергеевич кондиционеры не одобрял. Шумно от них. Снаружи все плавится. А в квартире стоит пронизывающий холод. И окна открыть нельзя. Как же их откроешь, если кондиционер в комнате? Улицу, что ли, охлаждать? Глупо. Глупо и как-то уныло. Словно сидишь не в квартире, а в какой-то наглухо задраенной камере, изолированной от всего мира.

Однако в той квартире, где сейчас проживал Иван Сергеевич, кондиционер был. Сначала старик ворчал, но потом смирился с существованием у него в комнате этой штуковины. Да и куда денешься, если вынужден проводить в обществе кондиционера целые дни? Либо смиришься, либо на стену полезешь. На стену Иван Сергеевич лезть не мог. Поэтому и смирился.

Иван Сергеевич Кожемякин был пенсионером. И не просто пенсионером, а пенсионером со стажем. С опытом жизни на пенсии. И с опытом выживания на ней. Пенсионером он стал давно. Не по возрасту, а по инвалидности. Навалилась гнусная болячка, которая за несколько лет из полного сил мужчины сделала беспомощного калеку. Теперь Иван Сергеевич мог передвигаться почти исключительно на своей инвалидной коляске или на костылях, старательно оберегая больные ноги.

Но ни болезнь, ни ранняя пенсия не лишили его хорошего расположения и бодрости духа. Ну и что с того, что у него отказали ноги? Зато руки действуют и голова работает. Куда хуже, если бы не работала голова. А ноги… Ну, что ноги. Живут люди и совсем без ног. А у него они все-таки имеются, хотя и не совсем такие, какие хотелось бы.

Надо сказать, что этот дом не был для Ивана Сергеевича родным. Он жил тут всего меньше месяца. И двор еще не успел надоесть ему. Даже напротив. В этом дворе было много интересного и достойного внимания. Куда больше, чем в собственном дворике Ивана Сергеевича. У себя дома Иван Сергеевич имел куда худшую площадку для наблюдения. Ведь жили они с сыном на первом этаже. А много ли увидишь из окна первого этажа, густо заросшего старой сиренью?

А тут раздолье! С третьего этажа прекрасный обзор! Все как на ладони. А если во дворе случался скандал, так было слышно, о чем скандалят соседи. Так что волей или неволей, но Иван Сергеевич оказался в курсе всех дел и дрязг между жильцами этого дома.

Знал, что Витька из пятнадцатой квартиры – тунеядец и иждивенец, вечно ставит купленную на деньги мамочки машину на газон, над которым трясется Марья Ивановна из тридцатой квартиры. Газон и в самом деле был хорош. Семена газонной травы Марья Ивановна купила на свои кровные денежки. Не поскупилась, купила самые лучшие. И трава взошла шелковистая, ровная и гладкая словно ковер. И по этому ковру были рассыпаны мелкие белые и розовые маргаритки. Получалось очень эффектно. Даже Иван Сергеевич, который к цветам был по-мужски равнодушен, одобрил самодеятельность жилички.

Кроме газона, под опекой Марьи Ивановны находилась еще цветочная клумба, куда она высаживала многолетние неприхотливые цветы и яркие летники, выращенные собственными руками из купленных ею по весне семян. Газон и клумба требовали ухода – прополки, поливки и удобрения. Марья Ивановна пол-июня проползала по своему любезному газону на карачках, но противные одуванчики, подорожник и прочие сорняки с него выполола.

И вот на этот великолепный газон мерзавец Витька и ставил свой драндулет. Драндулет тоже был хорош, спору нету. И на газоне в окружении маргариток смотрелся весьма эффектно. Но после машины на нем оставались уродливые колеи примятой травы, пятна бензина и прочей гадости. И это, естественно, становилось причиной ссор между пожилой дамой и молодым лоботрясом.

Вот и сегодня с утра был жуткий скандал. Витька то ли совсем обалдел от жары, то ли нарочно решил довести свою соседку до сердечного приступа, чтобы глаза поменьше мозолила, только он мало того, что поставил свою машину на газон Марьи Ивановны, но еще и начал ее мыть. Сначала намазал какой-то вонючей мыльной гадостью, а потом стал смывать пену из шланга. Прямо на газон!

Когда Марья Ивановна, вернувшаяся из магазина, увидела потоки грязной мыльной воды, которые устремлялись на ее чудные маргаритки, она едва не лишилась сознания. А потом налетела на Витьку с такими криками, что он со страху бросил шланг и убежал к себе домой.

Машину он потом отогнал в мойку, которая находилась по соседству. И весь двор счел, что победа осталась за Марьей Ивановной. Витьке никто не сочувствовал. Лодырь своим хамским поведением и постоянно задранным носом вызывал неприязнь почти у всех жильцов. Чем он так гордился, понять было трудно. Так как в этой жизни сам Витька не сделал еще ничего стоящего.

Впрочем, скандалов Иван Сергеевич не любил. Не тот у него был характер. Иван Сергеевич и до пенсии был человеком веселым, любил пошутить и посмеяться. На пенсии остался таким же. Зачем ему скандалы? Жизнь и без скандалов преподносит достаточно много неприятных сюрпризов.

Так что Иван Сергеевич просто из любопытства наблюдал и присматривался, кто и чем занимается? Не потому, что следил за жильцами дома из каких-то корыстных побуждений. Просто нужно чем-то себя занять в этой совершенно чужой ему квартире.

И снова сердце молодого пенсионера царапнула обида. А все сын – Сашка! Сам с молодой женой укатил в Сочи, а старика сбагрил дальней родственнице – Констанции.

– Поживи у тети Кости, – уговаривал его сын. – Она медсестра со стажем. Присмотрит за тобой, пока нас с Тамаркой нет дома. А если не она, то Павел подсобит.

При упоминании имени племянника Иван Сергеевич начинал сердито сопеть. Все в семье знали, что Павел – паршивая овца в стаде. Наркоман и вор, а когда-то просто избалованный матерью до невозможности мальчишка.

Рос он, правда, без отца, но при заботливой матери, которая полностью выкладывалась, чтобы у сыночка было все самое лучшее, детство у Павла было счастливое. Юность беззаботной. Ни у станка ему в четырнадцать лет стоять не пришлось, как самому Ивану Сергеевичу, ни голода он не знал, ни холода, ни болезней. А вырос тем, кем вырос, – хулиганом и вором!

– Вот уж без кого обойдусь, так это без Павла.

– Батя, не упрямься! Тетя Констанция сама предложила, чтобы ты к ней переехал!

– Нет!

– Ну, пожалуйста! Мне спокойней будет, если ты не один останешься. Тем более что я уже с ней договорился. И денег заплатил.

– Денег? Заплатил? Это за что же ты ей заплатил?

– Ну да, заплатил. Батя, так полагается! Она же за тобой присматривать будет. А Пашка снова в какую-то историю влез. Констанции сейчас много денег на адвокатов потребуется.

Иван Сергеевич в сердцах сплюнул да и согласился. Черт с ними всеми! Поживет он месяц у двоюродной сестры. Небось не околеет от ее забот.

Правда, все получилось не совсем так, как ожидалось. Едва он переехал к Констанции и обжился у нее, как случилась беда. В следственном изоляторе кто-то пырнул Павла ножом. Не насмерть, и даже ранение было не серьезное, куда-то в руку или в ногу, но обезумевшей матери, естественно, казалось, что дитя при смерти. И Констанция, бросив все, умчалась в Лугу, где ее сынуля в данный момент находился под следствием. А точней сказать, валялся в больнице с ерундовой царапиной.

Иван Сергеевич уже хотел облегченно перевести дух, но сестрица заявила:

– Но ты, Ваня, один не останешься! Я нашла себе отличную замену.

– Что за замена?

– Игорек.

– Какой еще Игорек?

– Студент. Медик. И наш сосед. Тебе просто необыкновенно повезло. Игорек – очень хороший и способный мальчик. Это я тебе гарантирую!

Вообще, став инвалидом, Иван Сергеевич стал замечать, как меняется к нему отношение людей. Близкие стали не то чтобы относиться к нему свысока. Но все же какие-то покровительственные нотки в их словах проскальзывали. Вот и сын Сашка, да что там… и Констанция все решила за его спиной. А попробовали бы они так себя вести, будь Иван Сергеевич здоров! Да им бы и в голову такое не пришло!

Иван Сергеевич тяжко вздохнул и подкатил свою коляску поближе к окну. Так, что у нас на часах? Ага, уже половина четвертого дня. Еще десять-пятнадцать минут, и из своего подъезда выйдет Галочка из сорок седьмой квартиры. Галочка была совсем молоденькой мамочкой. И со своим первым отпрыском гуляла строго по расписанию.

За ней потянутся остальные мамочки с малышами. Потом наступит черед возвращающихся с работы граждан. Затем выгул собак. Молодежные тусовки будут шуметь во дворе часов до одиннадцати или даже до самого утра, если никто их не шуганет.

Но все они совершенно не интересовали Ивана Сергеевича. Сегодня он ждал появления во дворе Семена Семеновича. Этот внушительного вида мужчина был директором ювелирного магазина. И на работу уезжал к одиннадцати утра. Потом возвращался. И около семи часов вечера снова ехал в магазин, чтобы подсчитать выручку и самолично закрыть сейфы и витрины с драгоценными изделиями.

– Так, так, – пробормотал Иван Сергеевич, когда Семен Семенович в положенное ему время покинул дом, где у него было жилище, соединенное из трех обычных квартир, и где он жил вместе с женой, своей мамой и тремя отпрысками мужского пола – семи, двенадцати и пятнадцати лет.