Колесничие Фортуны

Колесничие Фортуны
Владимир Свержин

Институт экспериментальной истории #3
Вы – сотрудник Института Экспериментальной Истории. Работка, между прочим, еще та – шататься по параллельным реальностям и восстанавливать нарушенную историческую справедливость!

Ваше задание продолжается. А вы – и уже давно – впали в легкую истерику. Потому что очередная невыполнимая – или, по понятиям вашего начальства, вполне выполнимая – миссия помощи плохому монарху, плохому поэту и славнейшему из рыцарей Ричарду Львиное Сердце увязла в некоем немыслимом сказочном болоте

И что вам весь опыт предыдущей деятельности, коли работать придется черт знает с кем – со злобными (по роду профессии) магами, гнусными (по видовому признаку) драконами и коварными (по закону жанра) эльфами?!

О чем вы думали, господин научный оперативник, когда вступали на славный путь «героев, опоясанных мечами»?!

Пролог

Очевидно, они жалкие материалисты, совершенно неспособные оценить символический смысл сверхчувственных явлений.

    Оскар Уайльд

– Нет, нет и нет, – устало повторял Отпрыск, вертя в пальцах отточенное гусиное перо. – Сколько раз можно возвращаться к этой теме?

Он положил свою белую холеную руку на бронзовую чернильницу, изображающую нешуточную схватку святого Георгия с небольшим, но довольно упитанным дракончиком, и ничтоже сумняшеся откинул в сторону зерцало честного рыцарства, массирующее спину несчастной рептилии копытами своего коня.

– Мой дорогой, вас, вероятно, ввели в заблуждение, принимая на работу. Я высоко ценю ваше боевое прошлое, однако мы не занимаемся специальными операциями во вкусе Джеймса Бонда. Мы – институт, и как бы это ни было для вас противно, все здесь происходящее имеет отношение к науке. Спасение же мира, о котором вы изволите говорить, есть не более чем занятная иллюзия, впрочем, полагаю, как и сама опасность, ему угрожающая.

Шеф ткнул пером в разверстое чрево ящера, наполненное чернилами, и изящным росчерком вывел на моем обосновании командировки каллиграфическую надпись: «Отказать». Посыпав песком высыхающую «драконью кровь», он встал из-за стола и, вернув на место бронзового драконоборца, развел руками, словно показывая, какое большое «Отказать!» он имеет в виду.

– Но, монсеньор, – я безнадежно попытался вставить свою реплику, – дело, о котором я говорю, имеет несомненную научную ценность, к тому же, мое слово чести…

– «Слово чести», насколько я понимаю смысл этого понятия, – перебил меня начальственный вельможа, – прежде всего обязывает не раздавать его направо и налево при первом же удобном случае. А насчет «научной ценности», о которой вы изволите говорить, – он возложил персты свои на голову святого Георгия и нежно провел ими по начищенному мориону,[1 - Морион – открытый шлем с железными полями и высокой тульей, увенчанной гребнем. Относится к XVI–XVII вв. – Здесь и далее примеч. авт.] словно демонстрируя, как, по его мнению, должен выглядеть образцовый подчиненный, – позвольте судить об этом людям, более сведущим, нежели вы. Вы прекрасно делаете свое дело, мой дорогой, но не стоит отбирать хлеб у разработчиков. Это чужой кусок. И поверьте, он отнюдь не слаще вашего.

Отрешившись, я с явным интересом созерцал всадника, уже который век чесавшего своим грозным копьем за ухом оскаленную в блаженной улыбке драконью морду.

Я помнил этот письменный прибор. По всем каталогам творчества Бенвенуто Челлини этот прибор был изготовлен во время «французского периода» творчества Маэстро и предназначался в подарок августейшему покровителю буйного ваятеля, королю Франциску I. К немалому сожалению апологетов и исследователей творчества Мастера, подарок таинственно исчез, не дойдя до адресата, и был известен лишь по рабочим эскизам. Оказывается, не только по эскизам, если, конечно, передо мной не находилась современная подделка, в чем я, зная щепетильность шефа в отношении ценности произведений искусства, сильно сомневался.

– Итак, вы решительно отказываетесь утвердить мою командировку? – подвел я итог нашей беседы.

– Вас мучают какие-то сомнения на этот счет? – удивился Отпрыск, откладывая в сторону мои записки и давая тем самым понять, что аудиенция закончена. Сомнения меня не мучили. Сказать по правде, я был внутренне готов к подобному ответу. По выражению лица нашего вельможи складывалось впечатление, что я приставал к нему с этой просьбой уже в сотый раз. По моим же подсчетам выходило – только в седьмой. Интересно, что он запоет раза эдак после пятнадцатого?

– Тогда прошу вас, монсеньор, предоставить мне отпуск, полагающийся за этот год, а также, если возможно, за прошлый и позапрошлый, – тихо произнес я, втайне любуясь произведенным эффектом.

Это был мой последний туз из рукава. Отпустить на четыре с половиной месяца ведущего специалиста было никак невозможно. Брасид в поте лица трудился над новым витком брасидоцентрической истории сопредельных миров, могучий и непобедимый Мишель Дюнуар, вернувшись из Хумаюна, во весь свой двухметровый рост валялся на ложе печали, дымя гнусными сигаретами и страдая ранами душевными и физическими. Гора низкопробных детективов у его одра достигала уже угрожающих обычной человеческой психике размеров, однако не думаю, чтобы хоть один из них оставил какой-то след в мятущейся душе моего друга.

Все шло своим чередом. Насколько я знал, на смену детективам должны были прийти вестерны, и только после этого он был бы вновь готов к работе. Кто еще? Считай – все. Остальные асы находились вне пределов этого мира, что, при условии нашего с Лисом отдыха где-нибудь на Багамах, сводило дальнейшую работу лаборатории к угрожающему минимуму.

Отпрыск испытующе посмотрел на меня, пытаясь понять, держу ли я его за идиота или же только за дурака.

– Непременно, – произнес он после некоторой паузы. – Похоже, вы действительно переутомились. В ваше распоряжение дается три дня, чтобы привести себя в порядок и вновь приступить к работе. Вы свободны, милостивый государь. Не смею вас более задерживать.

Он вновь вернулся к лежащим на столе бумагам, витиеватой скорописью обозначая среди волн этого бумажного моря загадочный маршрут своего белого, словно яхтенный парус, пера.

– Да! – как бы невзначай бросил он мне вдогонку. – Не забудьте на выходе сдать пропуск в Сектор Переброски.

Глава первая

Связи – нервы политики.

    Лорд Сен-Джон Болингброк

– Ну что?! – встретил меня вопросом Лис, водрузивший на стол обе свои мосластые нижние конечности и теперь с садистским наслаждением терзающий намертво расстроенную гитару. – Как и ожидалось: от мертвого осла уши?

– Команда «Обломись», – мрачно кивнул я.

Сережа подкрутил колок и вновь забегал пальцами по ладам:

Звезда надежды не взошла на небеса,
И колесо Фортуны мимо прокатилось,
И муза с возмущеньем удалилась,
Застав меня небритым и в трусах.

– Послушай, Капитан, – мой верный напарник отложил инструмент и серьезным голосом начал меня усовещивать, – я, конечно, тупорылый, как «БелАЗ», но вот ты, умный, объясни мне, чего ты маешься? Если тебе уж так печет возвращаться – свяжись с Расселом. Всего-то делов набрать номер. Тебе цифирки напомнить? А если нет, успокойся и не рви душу. Пройдут годы, усэ наладится, – закончил он сладко-певучим голосом провинциального дьячка.

Я отрицательно покачал головой. Поддерживать его ерничество мне не хотелось.

– А! – махнул рукой Лис. И перешел на тон трагика-аматера. – Чего от вас ожидать! Англосаксы – одно слово! Сами себе ладу не сложите. То ли вы англы, то ли, наоборот, саксы?!

– Друг мой, – усмехнулся я, – ты же отлично знаешь, что я вестфольдинг, а не англосакс.

– Ага! – не на шутку раздухарился Лис. – А я кто? Я – чистокровный арий. Чего это ты зубами светишь мне в лицо? – не унимался он. – У нас там, дома, в кого ни плюнь – чистокровный арий. Правда, правда. Наш же вклад в мировую цивилизацию, как говорится, не вырубишь топором. Смотри сам. Для Европы Аттила кто? Бич Божий? А для нас – обычный наш родной, так сказать, домотканый, кондовый Богдан Гатила. И гуны его – никакие там не венгры и уж тем более не монголы! Это все – наши раннеисторические хохлы. А название у них такое оттого, что они все разговаривали в нос. Гунявили то есть, по-нашему, что, ежели учесть ветры, которые у нас по степу гуляють, совсем понятно. А кроме того, так что ж, что гунявят – тоже мне, нашли недостаток! После их нашествия, почитай, вся Франция в нос разговаривает. А почему, спрашивается? Ассимиляция! Слово есть такое умное. Неделю учил, – во всю прыть развлекался Сережа.

– Я знаю, – понимающе кивнул я, принимая на себя всю мощь Серегиного речевого водопада.

– Да что там Франция! – продолжал изгаляться мой друг. – У нас вон недавно нарыли: оказывается, кореш-то наш, Ричард, – такой же Плантагенет, как я – король Лир. – Он огляделся по сторонам, встал, подошел к двери, поглядел, не подслушивает ли нас кто-нибудь, и произнес заговорщицким шепотом: – Он – сын нашего князя Василько. Только это, конечно, между нами. Дику об этом говорить не стоит, а то он совсем диким станет. Ты что, мне не веришь?! – мучительно пытаясь сохранить серьезный вид, продолжал свои излияния Лис. – Это ж научный факт. У нас даже по TV это крутили. Видеокассета с тех времен сохранилась. Скрытой камерой, понятное дело, снимали.

Мой друг сделал многозначительную паузу, осанился, расправил плечи и подкрепил свою тираду в честь национальной гордости малороссов многозначительным поднятием правой брови и прищуром левого глаза. Видимо, он бы и сам был рад прекратить перечисление всего того, чем богаты исторические поля его Родины, но словесный водоворот тащил его все глубже.

– Да что там Европа! Вот смотри. Все эти восточные рукомашества и дрыгоножества – это что? Правильно! Ухудшенный вариант нашего гопака. Дальше. Будда – тот тоже наш. Что, не веришь? Поезжай ко мне на родину, сам посмотри. Там даже город такой есть – Буды… Да что я рассказываю! Всего не перечесть. В общем, куда ни кинь, как ни тужься, все равно выходит: боевой хохляндский мамонт – предок всего мирового братства слонов. Я вот как-то в мать-отец городов русских – Киев – ездил, даже скелет этого мамонта в музее видел. Там мне один тамошний кореш все и рассказал. Правда, говорил, что мясо евойное доисторические предки клятых москалей съели.

– Лис, Господи праведный, что ты несешь?!

– Та ото ж! Ерунду несу. Капитан. Зато как складно! – отмахнулся Сережа. – А кроме того, ты вот на человека хоть стал похож, а не на сфинкса египетского, который от сушняка так закаменел, что у него аж песок из ушей сыплется. Сходи домой, Капитан, отдохни, расслабься. Как говорит народная мудрость: работа – не деньги, кончиться не может. А кроме того, утро вечера мудренее.

Лифт с ревом разъяренного дракона рухнул в наше подземелье. Пасть его угрожающе открылась, и из нее выскочил мой старый знакомец Ивар Салюнис из отдела ликвидации, подвижный, словно шарик ртути. На него был напялен тяжеленный доспех, носивший в недрах Института название «бронепоезд». Злые языки поговаривали, что, не таскай он эту неподъемную веригу, его просто ни минуты нельзя было бы удержать на месте.

– Извини, спешу! – произнес он, отодвигая меня в сторону и порываясь мчаться дальше.

Это была чистая правда. Все годы, которые я знал Ивара, он постоянно спешил.

– Как там бабуля? – кинул я ему вслед.

Салюнис на секунду остановился. Байки о причудах его престарелой родственницы, то и дело попадавшей в самые невероятные ситуации, переходя из уст в уста, обрастая новыми деталями и подробностями, в какой-то мере скрашивали «межполетную» скуку нашей конторы.