Рай обреченных

Рай обреченных
Чингиз Акифович Абдуллаев

Казалось, это место было проклято Богом. В зимние месяцы сюда почти никто не приезжал, шоссейная дорога пролегала довольно далеко, рейсовые автобусы не ходили, а случайные машины лишь иногда отваживались свернуть с основной дороги, чтобы добраться в непогоду до этого маленького поселка с таким смешным и немного странным именем - Умбаки.

Это был единственный на юге страны лепрозорий, в котором жили и умирали больные лепрой. Или иначе говоря - прокаженные, те самые, которых Бог решил пометить, посылая на них подобную проклятую болезнь. Никто не знал, почему и как она зарождается в человеческом организме. Работавшие тут десятилетиями врачи и санитары не боялись ее, словно заговоренные. Она не передавалась никаким путем: ни через одежду больных, ни через общение с ними. Она не передавалась даже в результате случайных контактов, иногда случавшихся между больными и работавшими здесь людьми. Она не передавалась никак. Но не всем...

Чингиз Абдуллаев

Рай обреченных

Скажи: «Если я заблудился, то заблуждаюсь во вред самому себе, а если иду прямым путем, то от того, что внушил мне мой Господь…»

    КОРАН, Сура 35, Ангелы 49 (50).

Ибо они народ, потерявший рассудок, и нет в них смысла.

    ВТОРОЗАКОНИЕ, 32:28

Автор бывал в местах, которые описаны в повести. Некоторые персонажи списаны с реальных лиц, другие не очень похожи на тех, кого довелось встретить. Эта история случилась во времена, когда Империя уже начинала распадаться.

Мужеству обреченных автор посвящает эту книгу.

Глава 1

Казалось, это место было проклято богом.

В зимние месяцы сюда почти никто не приезжал – шоссейная дорога пролегала довольно далеко, рейсовые автобусы не ходили, а случайные машины лишь иногда отваживались свернуть с тракта, чтобы добраться в непогоду до этого маленького поселка с таким смешным и немного странным названием – Умбаки.

В летние месяцы, когда беспощадное солнце выжигало все вокруг и даже чахлый кустарник скручивался, сжимался, клонился к земле, пытаясь сберечь в себе влагу, здесь очень редко бывали гости.

Люди навещали своих близких, знакомых по прежней жизни. Но встречи были столь тягостны для обеих сторон, что, приехав раз-другой, человек больше в этих местах не появлялся.

Когда в поселке находился чужак, жители обычно прятались от него, старались не попадаться ему на глаза, чтобы не добавлять в его душу страха, неуверенности и растерянности от собственной смелости.

Долгие месяцы поселок существовал сам по себе, словно отрезанный от всего мира.

Иногда, примерно раз в год, сюда привозили новичков. Это было событием для всех, нетерпеливо ожидавших новых вестей, новых историй, новых знакомств. Особенное оживление царило в случае приезда молодых женщин, которых в поселке было лишь несколько. По несправедливой логике судьбы молодые женщины были самыми редкими гостьями этого странного места.

Оно было странным для одних, таким обжитым для других и очень страшным для многих. Ибо это был единственный на юге страны лепрозорий, в котором жили и умирали больные лепрой. Или иначе говоря – прокаженные, те самые, которых Бог решил пометить, посылая на них эту проклятую болезнь. Никто не знал, почему и как она зарождается в человеческом организме. Работавшие тут десятилетиями врачи и санитары не боялись ее, словно заговоренные. Она не передавалась никаким путем: ни через одежду больных, ни через общение с ними. Она не передавалась даже в результате случайных соприкосновений, иногда происходивших между работниками учреждения и больными. Она не передавалась никак. Но не всем.

Из каждых десяти тысяч людей один мог «заразиться» проказой. И этот один получал весь свой земной ад в полном объеме. Никакие лекарства не помогали, любые врачи были бессильны. Больного сначала лечили: пичкали таблетками, мучили уколами, возили к специалистам, а затем, когда проказа уже начинала свой губительный путь, уродуя его тело, обреченного отвозили в Умбаки.

Здесь никогда не было тех, кто мог выздороветь. Пока оставалась хоть какая-то надежда, человек боролся, но предпочитал находиться не здесь. Когда надежда исчезала, он появлялся в Умбаки.

Казалось, что эти больные сходили прямо с картин Брейгеля или Босха – такими чудовищными, отвратительными были несчастные обитатели Умбаки. Болезнь могла поразить любую часть тела. Гниение начиналось с руки или ноги, с головы или плеча. По какой-то (чьей?) иронии у женщин почти всегда оставались нетронутыми лица, тогда как у мужчин проказа чаще всего начиналась именно сверху.

К началу восьмидесятых в поселке насчитывалось около двухсот больных, восемь врачей, человек тридцать сотрудников больницы, необходимых для поддержания в ней должного порядка, – санитарок, уборщиц, электриков и водителей.

В поселок почти никогда не приезжали комиссии. Даже чиновники из Министерства здравоохранения, обязанные по долгу службы бывать хотя бы ежеквартально, появлялись здесь один раз в несколько лет, торопясь отметиться и почти сразу же уехать.

При этом живущие в поселке знали, что через несколько километров, за поворотом, там, где проселочная дорога выходила на шоссейную и где находился небольшой источник, машина обязательно останавливалась. Всякий проезжавший обычно привозил с собой бутылку спирта, чтобы протереть руки и лицо еще до того, как выедет на дорогу, ведущую в город. Некоторые припасали даже канистру спирта и умудрялись протирать всю машину, опасаясь стать одним из десяти тысяч, кого может коснуться эта непонятная зараза.

Вот однажды в Умбаки приехала очень важная дама – секретарь районного комитета партии.

По сложившейся традиции в райкомах партии первые секретари были представителями коренной национальности, вторые обычно – русскими, а третьи в обязательном порядке – женщинами.

В районе, где находился лепрозорий, должности почему-то распределялись иначе. Первые секретари всегда были русскими. Вторые секретари представляли коренную национальность, а третьи всегда подбирались из лучшей половины человечества.

Первым секретарем здешнего райкома партии был Яков Александрович Тоболин. Его совсем не оскорбляло, что свою должность он занял исключительно в силу отпущенного лимита. Наоборот, он был вполне счастлив и доволен сложившимся положением. Невысокого роста, с довольно заметным брюшком, он обладал мирным, покладистым характером. Район регулярно выполнял план, как положено, – на сто один процент, почти все предприятия регулярно отчитывались, доводя своими приписками среднюю цифру плана до положенной.

В районе все было спокойно и чинно. Если не считать того странного обстоятельства, что этот район был своеобразной криминальной зоной. Здесь располагались сразу четыре колонии (в двух из них содержали особо опасных преступников) и четыре спецкомендатуры, заключенные которых работали в находившихся рядом каменоломнях.

И хотя за всем этим хозяйством должны были приглядывать высокие чины из МВД, тем не менее наличие такого количества закрытых учреждений на территории района было само по себе очень неприятно, а инструкторам райкомов еще и вменялось в обязанность регулярно бывать в колониях, где существовали свои партийные и комсомольские организации, в состав которых входили офицеры и другие сотрудники.

Вторым секретарем районного комитета партии был Гусейн Фархадович Малиев, бывший боксер и бывший организатор комсомольских студенческих отрядов. Выпускник физкультурного института, он по неведомой разнарядке попал в эту глушь на должность второго секретаря, курировавшего промышленность, и работал здесь, явно пренебрегая своими обязанностями.

По установившемуся здесь правилу в случае смены Тоболина на его место обязательно был бы подобран функционер с русской фамилией. Зная об этом, второй секретарь не горел на работе и придумывал всяческие способы, чтобы покинуть этот неперспективный район и перебраться «в центр».

Третьим секретарем была Кусаева. Также выдвинутая из комсомола и попавшая на должность благодаря строгой разнарядке, она славилась своим образцово-показательным отношением к делу. Раньше работала в общем отделе горкома комсомола, потом перешла на пропаганду и соответственно занималась вопросами политпросвета и пропаганды. В колонии доставлялись плакаты с наглядной агитацией о всепобеждающей силе ленинизма, на каменных карьерах проводились беседы о последних Пленумах ЦК КПСС, так много значивших для работающих там заключенных.

Именно Кусаевой и было поручено проведение партийного собрания в лепрозории, где было аж четыре коммуниста – главный врач, еще один из больных плюс водитель и санитарка. Причем последняя была принята в партию недавно, так как подходила по разнарядке, спущенной сверху.

О том, чтобы отказаться от поездки в «страшное место», не могло быть и речи. Партийные функционеры обязаны были выполнять все поручения, безропотно подчиняться, и третьему секретарю райкома пришлось согласиться и, будто в наказание, ехать в Умбаки. Правда, она поехала не одна, а в сопровождении машины ГАИ. Да еще был придан ей инструктор с непривычным именем Платон, который удостоился чести сесть в один автомобиль с секретарем районного комитета партии.

Приехав в поселок, секретарь райкома даже не вышла из машины. Она заперла изнутри все двери, поручив проведение собрания инструктору.

Тихий, спокойный, интеллигентный человек, Платон был журналистом по образованию, а в райком партии попал случайно, из-за своего умения писать вместо руководителей статьи в газету и доклады к торжественным заседаниям. Он подчинился Кусаевой и провел отчетно-выборное собрание, стараясь ни к чему не притрагиваться.

Главный врач, пожилой человек лет шестидесяти, понимал состояние «высоких гостей». Все его разъяснения на них не подействовали. Секретарь райкома не пожелала выходить из автомобиля, а Платон, быстро проведя собрание, состоящее из короткого отчета неосвобожденного секретаря партийной организации (водителя лепрозория) и его последующих безальтернативных перевыборов, покинул кабинет главного врача, даже не пожав никому руки на прощание. По предложению секретаря райкома он сел в машину ГАИ, и они покинули поселок.

Доехав до источника, обе машины остановились, и «процедура спиртовой очистки» была соблюдена полностью. При этом, по просьбе секретаря райкома, ей почистили и всю машину. Сотрудники милиции старались вовсю. Они знали строгий нрав третьего секретаря.

Так вот и текла жизнь в этом странном поселке Умбаки, в этом единственном лепрозории на юге страны. Пока здесь не произошло убийство.

Глава 2

Сообщение принял дежурный по райотделу. Он даже переспросил название поселка, убежденный, что человек ошибается, никакого убийства на их территории не может быть. Но звонивший упрямо подтвердил, что найден труп убитого мужчины. Дежурный понял, что придется регистрировать это преступление.

Если бы убитого нашли где-нибудь на границе района или на трассе, его вполне можно было бы несколько «сместить в сторону», в чужой район. Такие вещи иногда практиковались, и дежурные не спешили регистрировать трупы, зная, что вытянутый в узкую «кишку» район предоставляет массу возможностей для подобного «улучшения статистики».

Это был удивительный район. В райкоме партии два работника носили какие-то странные, не годящиеся для такого учреждения имена – Платон и Везир. Одно время начальником милиции в районе был офицер с редким именем Чапай. Точно так его и звали – Чапай. В местном КГБ работал Гамлет. А председатель исполкома Атакиши по-русски звался бы «Папа мужчин».

Это был поистине удивительный район, существовавший по своим собственным законам. Потому что в нем было много колоний и спецкомендатур. И был лепрозорий, единственный на всем Кавказе. В районе располагался также поселок Гобустан, где были найдены наскальные изображения древних племен, когда-то населявших это место. В районе был даже «камень Александра Македонского» – уверяют, что полководец со своей победоносной армией пробирался здесь, мечтая покорить Персию, и, однажды устав, присел на этот камень. В районе имелось особое место, куда привозили трупы казненных и расстрелянных в столице людей. Место выделили высоко в горах, и тела хоронили там тайно и спешно, чтобы никто ни о чем не узнал. В этом районе дружно жили представители многих народов – русские, азербайджанцы, армяне, грузины, лезгины, чеченцы, ингуши, татары, даже греки, поляки, евреи. Это был маленький осколок большого зеркала. Кусочек гигантского государства с названием «Союз».

С начальника райотдела строго спрашивали за увеличивающуюся преступность, и нужно было делать все, чтобы не портить средние показатели. Убийство в Умбаки явилось большой ложкой дегтя. Поселок был расположен в самом центре района и никаким краем не соприкасался ни с трассой, ни с другими районами. А значит, перекинуть труп на чужую территорию не было никакой возможности. Дежурный записал сообщение неизвестного мужчины о найденном трупе и пошел докладывать о случившемся начальнику райотдела.

Подполковник был не в духе. Только вчера вечером на него накричал секретарь райкома. Обычно тихий, смирный, секретарь на этот раз не сдержался. В столице уже давно шли митинги и демонстрации, теперь грозившие перекинуться в их отдаленный район. Раньше все смутьяны, желающие покричать, обычно уезжали в город. Сейчас многие из них предпочитали выступать перед районным базаром, а это уже начинало беспокоить местные власти.

Одновременно с начальником милиции досталось за либерализм и мягкотелость и другим руководителям так называемых правоохранительных органов – прокурору, начальнику местного отделения КГБ, даже старшему судье. Теперь, получив сообщение о найденном трупе, подполковник буквально взорвался. Умбаки был самым спокойным поселком в их районе. Там полвека ничего не случалось. И вот на тебе! Самое обидное, что «подложили свинью» в самом конце полугодия, перед подведением итогов. Подполковник приказал немедленно отправить в поселок оперативную группу. И вызвал майора Шаболдаева.