Самоотверженная любовь Надежда Тэффи «Лиля Люлина была босоножка. Танцевала она, положим, редко, да и то в башмаках, потому что муж Люлиной, трагик Кинжалов, был ревнив и ставил вопрос ребром: – Сегодня откроешь руки, завтра ноги, а послезавтра что? И вот из страха перед этим трагическим «послезавтра» Люлина и отплясывала свои босоножные танцы в чулках и туфлях…» Надежда Тэффи Самоотверженная любовь Посвящ. Lolo Лиля Люлина была босоножка. Танцевала она, положим, редко, да и то в башмаках, потому что муж Люлиной, трагик Кинжалов, был ревнив и ставил вопрос ребром: – Сегодня откроешь руки, завтра ноги, а послезавтра что? И вот из страха перед этим трагическим «послезавтра» Люлина и отплясывала свои босоножные танцы в чулках и туфлях. Да это и не огорчало ее. Ее огорчало совсем другое: она любила карты, а трагик не любил ее любовь к картам. Она дулась в карты по целым ночам, а трагик дулся на нее по целым дням. Возвращаясь под утро домой, она часто заставала его еще одетым, бледного, нервного – он не спал всю ночь. Его раздражает ее позорная страсть. Пусть она знает раз навсегда, что, пока она резвится за ломберным столом, он, бледный, тоскующий, с горькой улыбкой отчаяния, бродит один по темным комнатам и спрашивает у белеющего за окном рассвета: «Быть или не быть?» Лиля Люлина мучилась за него, мучилась целый день до вечера. А вечером, вздохнув, уходила играть в карты. Но все на свете кончается. Однажды часов в шесть утра проигравшаяся в пух и прах Люлина возвращалась домой. Провожал ее комик Стрункин. Шли пешком. Комик подшучивал: – Вы оттого и проигрываете, Лиличка, что муж в вас влюблен, как лошадь. Кто счастлив в любви, тому не может везти в карты. Недалеко от своего подъезда Лиля остановилась как вкопанная. – Смотрите. Ведь это он. Ведь это он! – Действительно, это был он – трагик Кинжалов. Выскочил он откуда-то из-за угла, бледный, с выпученными глазами, и быстро юркнул в подъезд. – Как странно, он не видал нас, – удивился Стрункин. – Господи, господи, – ахала Лиля. – По-моему, это он от бешенства ослеп. Он, верно, подстерегал меня, чтобы убить. Друг мой Стрункин, знаете – я не буду больше играть в карты. Бедный Боречка! Ведь он сошел с ума. Как вы думаете – он еще сможет оправиться? Полная нежности и раскаяния, вошла она в спальню. Кинжалов уже успел раздеться и даже заснуть. Но спал как-то вполглаза. «Притворяется, – похолодела Лиля, – выждет, чтобы я уснула, и зарежет, как курицу». Она легла, притихла и насторожилась. Кинжалов сел, прислушался, потом встал и тихо, на цыпочках, вышел из комнаты. Лиля, вся дрожа, поднялась тоже. «Пошел за ножом. Господи, господи!.. Доигралась…» Она тихо прокралась за ним. У дверей кабинета остановилась… Что это? Он говорит? Он с ума сошел, он один разговаривает. Она приоткрыла дверь. – Барышня. Сто пять тринадцать. Мерси. Это телефон. Лиля приободрилась и подошла ближе. – Тамарочка? Ты? – нежно нашептывал Кинжалов. – Не спишь, детка? Ах, я тоже весь горю. Не оторваться от твоих змеиных ласк. Ах… ах… Я тоже… Представь себе, возвращаясь домой, столкнулся нос к носу с Лилей. Ничего… ничего. Она была так погружена в свои картежные воспоминания, что даже не заметила меня. Ай! Кто меня трога… За его спиной, грозно сверкая глазами, стояла Лиля. – Так вот оно что! Так вот как ты проводишь время в мое отсутствие?! Ты изменяешь мне! Подлый! Лиля всхлипнула и вдруг разревелась искренно, горько и отчаянно. – Я думала… ты, как честный человек, просто хочешь зарезать меня… а ты… а ты… Кинжалов погладил ее по голове и сказал кротко: – Дорогая моя! Какая ты глупенькая! Ведь это же все из любви к тебе. Я не отрицаю. Да, я изменил тебе, но, ей-богу, единственно для того, чтобы тебе везло в карты. Ведь я так люблю тебя, что для твоей пользы готов на все. Лиля Люлина больше не играет в карты. Самоотверженная любовь мужа излечила ее от этой страсти. Да, дети мои. Любовь, способная на самопожертвование, всегда получит награду свою.