Координата Z

Я несколько раз выступал то один, то в компании других русских писателей.

Писатели наши делились на две категории: одни везли те самые «плохие новости из России», рассказывая доверчивым парижанам про неизжитые имперские комплексы и мерзость русского бытия, другие – куда меньшее число – нехотя отбивались от атак.

Киоски французских газет пестрили путинскими фотографиями – в основном милитаристского свойства. Создавалось ощущение, что антитеррористическая операция проводится не в Дагестане и Чечне, а где-то на юге Франции.

Каждое интервью было похоже на заседание суда. Каждый журналист был немного судья и чуть-чуть прокурор. Обязательно интересовались: «Вы убивали людей?» До сих пор не пойму, зачем им была нужна эта странная информация.

Французы отчаянно любили чеченцев. Города Франции с распростёртыми объятиями принимали целые поезда беженцев. По телевизору шли бесконечные сюжеты с душераздирающими историями про них.

Потом я много раз бывал во Франции. Во Франции переводили все мои книги, и я приезжал туда несколько раз в год. И году в 2007-м, в десятый, должно быть, приезд, давая сотое, может быть, интервью, я вдруг поймал себя на мысли: они ничего не спросили о Чечне и чеченцах.

Тема схлынула.

В 2008 году был новый шумный всплеск в связи с грузинскими событиями. Я приехал на книжную ярмарку как раз 09.08.08 – и был озадачен тем, что все французские газеты написали, что это Россия атаковала первой.

Путин снова был на всех обложках – с чёрными усиками, на танке, верхом на ракете и как угодно. С ним соперничал очень красивый Саакашвили. Французам, конечно, нравился Саакашвили.

Они спрашивали наперебой: что вы натворили? Почему в России так много агрессии? Скоро ли вы свергнете Путина?

Но когда я был во Франции спустя полгода, там даже фамилию Саакашвили не вспомнил никто.

В 2013 году, приехав в Париж, я не увидел на очередной ярмарке ни одной книги о Политковской, ни одного фотоальбома о Чечне и уж тем более ни одной обложки с Саакашвили.

Французы отвлеклись на иное.

То же самое, с отдельными поправками на местный менталитет, наблюдалось в Англии, Германии, Испании, Италии и тем более в США. Американцам вообще пофиг на всё.

Да, иностранцы не переставали говорить о Путине, они так любят говорить о Путине, эта тема заводит их, – но все эти грузины, осетины, абхазы, чеченцы, дагестанцы путались в их головах и в новом сезоне осыпа?лись как листва.

Как только картинка покидает новости, сознание европейца и тем более американца или австралийца отказывается хранить эту информацию.

Очередной свиной грипп или птичья ангина, или новая военная авантюра американцев, или очередная трещина посреди Евросоюза переключат однажды внимание мира с украинского вопроса, как переключали уже многократно.

За смешные 20 лет фразу «России этого не простят» я слышал дюжину раз, и столько же – про «военного преступника Путина», которого больше не пустят в приличное общество демократических лидеров.

Мы так горестно удивляемся цинизму и двуличию коллективного Запада.

Не стоит удивляться. Они не только по отношению к нам циничны. Они вообще циничны, по своей природе. В них течёт гордая кровь колонизаторов.

Столь же цинично и бесстрастно они закроют для себя украинский вопрос.

…Последний раз я был в Лондоне году, кажется, в 2015-м. Выступал перед английской аудиторией.

На встречу пришла профессиональная беженка из Чечни. Прервав меня, она произнесла давно отработанный монолог о России, которую презирает всё просвещённое человечество.

Англичане сохраняли бесстрастный вид все эти три минуты и, едва она замолчала, вернулись к прежнему разговору, словно это была шумовая помеха – но сейчас уже всё в порядке, и связь восстановлена.

Будто на лужайку в саду, где джентльмены пили чай, прилетела птица.

Здравствуй, птица. До свидания, птица. «Не знаете, что это была за птица?» – «Нет, не знаю». – «Интересное оперение». – «Да? Не рассмотрел».

Часть третья. Бесстыдство стыдящихся

Их постоянство

Новейшая российская государственность выкармливала свою культуру, вспаивая грудным молоком и сливками, тепло дыша в темя.

И вдруг в одни сутки, с 24 на 25 февраля 2022 года, осознала: почти все эти люди ненавидят эту самую государственность. Одни – вслух, другие – молча. Ну, почти все, кроме отдельных кадров – советской ещё, как правило, выделки.

Впервые это открытие случилось достаточно давно, ещё когда была война чеченская. А потом, когда была война грузинская, – подтвердилось. И, когда Крым случился, закрепилось.

Давно пора было всем нам запомнить это открытие, но мы всё никак не могли взять это на веру – и оттого всякий раз удивлялись. Неизменно удивлялись тому, что происходило в сфере культуры и медиа в эти пресловутые минувшие восемь донбасских лет.

В канун 2014 года я вёл колонки в восьми глянцевых журналах – и был отключён сразу от всех за позицию по Киеву и Донбассу. Но это мелочи, я ещё вышивать умею, выжил.

На Донбасс заехало за все эти годы войны с целью помочь восставшим русским людям считаное количество артистов и музыкантов.

Мы, между тем, приглашали многих. Не буду называть всех, но, например, я лично приглашал группу «Аквариум». Гребенщиков категорически отказался.

Зато сейчас группа всем составом выступила против войны. Но мы за тем же и звали эту группу в Донецк! Чтоб она остановила бомбёжки! Приглашение лично Александр Захарченко согласовал и визировал. Но те бомбёжки были кого надо бомбёжки.

В Донецком художественном театре, помню, не было в 2014 году режиссёра. Руководители попросили меня помочь в поиске дельного постановщика. И я пригласил своего знакомого режиссёра на эту должность. Он, кажется, всерьёз раздумывал и был уже готов согласиться, но его сын, знаменитый российский артист, сказал: «Отец, если ты поедешь туда работать, моя профессиональная карьера здесь, в России, закончится. Мне больше не дадут ни одной роли».

И режиссёр не поехал. Потому что сын его – не обманывал.

Мне не раз и не два говорили молодые российские актёры и актрисы: «Захар, я хотел бы приехать к вам в Донецк, но главреж, худрук и директор моего театра сразу сказали мне: “Пиши заявление об увольнении – и вали”».

В 2015 году я подготовил антологию стихов о донбасской трагедии. Получилась яркая книга – почти все поэты имели всероссийского значения имена, – но странным образом в её публикации отказали все ведущие российские издательства. Неприлично было такие книги выпускать.

Затем мы сделали спектакль донбасской поэзии, но нас не пустили ни в один московский театр.

Этот список нелепых поражений слишком длинен, чтоб его приводить целиком; тем более, покажется, что здесь кто-то сводит счёты.

Нет. Я не свожу счёты. Я хвалюсь.

У меня прекратились переводы на иностранные языки, потому что даже российские агенты не решались работать со мной на мировом рынке.

Я, как и большинство литераторов, поддержавших Донбасс, вылетел изо всех премиальных процессов; а однажды, забравшись зачем-то на сайт «Журнального зала», захохотал в голос – обнаружив, что ни один толстый литературный журнал за минувшие восемь лет не упомянул даже имени моего. А это 20 журнальных редакций!

Я для них умер в 2014 году.

Нет, это прекрасно, подумал я.

Мог бы гордиться этим концентрированным невниманием; но мне, в сущности, всё равно.

Зато мне не всё равно, когда Юнна Мориц, большой русский поэт, говорит, что не может издать свои новые книги. Почему? Потому что она в своей собственной стране, где действует множество издательств, для этих издательств – персона нон грата.

Мне не всё равно, когда великий русский поэт Юрий Кублановский спокойно сообщает, что он с 2014 года загнан либералами – по той же причине – в «патриотическое гетто».