Камикадзе. Эскадрильи летчиков-смертников

После первой недели, проведенной в Хиро, мы спали как под воздействием наркотиков. Наши тела еще не начали привыкать к наказаниям и изнурительной подготовке. Иногда мы проводили ночи почти в коме. Змей и Сакигава с несколькими своими помощниками врывались в казарму, чтобы устроить свои искусные трюки. Иногда они крепко связывали наши руки и ноги, включали свет и приказывали нам встать. В помутненном состоянии разума мы пытались подняться и, ошеломленные, часто падали на пол. Обычно нам требовалось некоторое время, чтобы понять, что произошло, и сержанты всегда громко гоготали, наблюдая за нашими судорожными усилиями избавиться от пут.

Когда Накамура в первый раз заявил, будто некоторые сержанты были извращенцами, я испугался и не поверил, но потом подумал, что, возможно, он был прав. Хотя, насколько мне было известно, пока еще ни один из сержантов не проявлял своих гомосексуальных наклонностей, многие из них повергали нас в замешательство самым безобразным образом.

Змей, например, больше других получал удовольствие от унижения молодых новобранцев перед остальными. Те из нас, кто только достиг половой зрелости, страдали больше всех. На построении сержант мог искоса взглянуть на какого-нибудь несчастного, совершившего ту или иную ошибку, и сказать:

– Эй, сопляк, ты, похоже, еще совсем мальчишка, верно? Или ты уже мужик? Ты что, оглох? Я спрашиваю, ты уже мужик?

– Да, господин сержант.

– Ах так! Тогда докажи это, сопляк! Снимай штаны! И повязку свою тоже! Быстро!

И потом несчастный курсант стоял со смущенным лицом, в то время как Змей, иногда Сакигава или даже Боров насмехались и отпускали колкие замечания по поводу его мужского достоинства. Подобные унижения я ненавидел больше, чем физические наказания. Однажды ночью нас троих подняли с кровати и отправили убирать сержантскую казарму, потому что наша дневная работа начальство не удовлетворила. Когда мы закончили, нас заставили раздеться и прыгать под струями ледяной воды. Но и этого Змею показалось мало. Он голыми выгнал нас на холод и заставил пробежать пять раз вокруг казармы, а затем запер в душевой на всю оставшуюся ночь, так и не разрешив одеться.

В течение первого часа мы в темноте сидели на деревянной скамье, прижавшись друг к другу, и дрожали. Через некоторое время мы решили делать физические упражнения. Это был единственный способ не замерзнуть до смерти. Однажды, очнувшись от дремоты, я стал отжиматься, ощущая, как холод бетонного пола распространялся по моим рукам и ногам. Потом я вдруг подумал о душе – вспышка оптимизма! Но она вскоре погасла. Ведь я прекрасно знал, что горячую воду включали лишь днем, и то лишь на некоторое время с определенными интервалами.

Однако в конце концов, больше от безысходности, я подошел к душу и повернул один из кранов. На меня внезапно обрушились холодные струи, и я отскочил назад. Протянув руку, чтобы закрутить кран, я почувствовал, что вода стала теплее. Она явно нагревалась!

Спустя несколько секунд вода стала горячей! От нее даже шел пар! Я быстро перекрыл воду и огляделся по сторонам. Слышали ли шум воды сержанты? Нет, через две двери вряд ли. Да к тому же они давно спали. Я взглянул сквозь полутьму на своих товарищей и увидел лишь их смутные очертания. Скорчившись на скамье, прижавшись друг к другу спинами, они пытались уснуть. Какое-то мгновение я боролся с собой. Если под душем я буду стоять один, горячая вода будет литься дольше. А если мы встанем втроем…

И все-таки через несколько секунд я прошептал:

– Ока! Ямамото! Идите сюда, под душ.

– Горячая вода? – выпалил Ока.

– Тихо!

В одно мгновение оба оказались рядом со мной. Они потирали свои руки, живот, переминались с ноги на ногу и делали наклоны.

– Включай быстрее воду! – простонал Ямамото, стуча зубами.

– Только один кран, – сказал я. – И дам не очень большой напор, а то вся вода стечет, и мы даже не успеем согреться.

Ребята послушно отступили, пока я регулировал душ. Затем мы сгрудились под струями, постанывая, когда вода стала согревать нашу застывшую плоть.

– О, прекрасно. Чудесно! – бормотал я, запрокинув голову. Внезапно меня осенила еще одна идея. – А что, если!.. Как можно заткнуть сливную трубу?

– Сесть на нее, – весело ответил Ока. – Для этого у тебя ведь большая задница.

Я решил, что можно было попытаться заполнить маленькую душевую водой на три-четыре дюйма, не залив остального пола. Вдруг я понял, что нам нужно – туалетная бумага! План сработал превосходно. Я накрыл отверстие сливной трубы слоем бумаги толщиной в полдюйма. Вода постепенно собиралась вокруг нас и просачивалась сквозь туалетную бумагу достаточно быстро, чтобы не затопить соседнюю комнату.

– Почему вы не называете меня гением? – спросил я, усаживаясь в булькающей воде. Через некоторое время душ создал достаточно пара, чтобы согреть воздух вокруг нас. Я растянулся в воде, уровень которой медленно поднимался. Тепло. Каким чудесным оно было! Так посреди холода, тьмы и жестокости мы нашли свой маленький секретный островок.

И в этом тепле я уснул.

Глава 8

Цена суси

Несмотря на постоянные напоминания о том, что мы должны забыть прошлое, через две недели нашим семьям разрешили ненадолго приехать навестить нас. Всего четырнадцать дней минуло с тех пор, как я произнес слова прощания, а казалось, прошла целая вечность. Когда настал час приезда родственников, меня начало трясти. Как давно я их не видел! Сколько всего за это время произошло. Родной дом для меня теперь был словно в тысячах миль отсюда.

Пробило четыре часа. Я ждал в гостевой комнате, где курсантов, словно заключенных, отделяла от их семей специальная перегородка. Я видел, как входили родители ребят, как загорались глаза моих товарищей. Некоторые из них выглядели почти смущенными, нерешительными. Перегородка мешала им проявить более сердечную приветливость и заставляла ограничиваться лишь рукопожатиями.

Прошло полчаса. Мои родственники все еще не приходили. Я начал волноваться. Неужели они не понимали, что у нас был всего лишь один короткий час? Они вообще могли опоздать. С них станется!

Да они вообще могли не прийти. Перепутали день, вот и все. Наверное, я неправильно написал в письме. Я хрустнул пальцами и уставился в пол, затем снова поднял глаза на дверь. На пороге стоял отец в сером костюме. Консервативный цвет его одежды смешивался с нежно-оливковыми оттенками двух легких кимоно, которые виднелись за его спиной. Мама и Томика. Вскоре мы обменялись рукопожатиями, глядя друг другу в глаза. Мама и Томика даже не пытались скрыть свои чувства. Они смотрели на меня, и в их глазах стояли слезы. Я не мог говорить и тоже боролся со слезами. Мне не хотелось проявлять слабость перед отцом, и я закусил губу.