Пансионат

– Так они же японцы.

– Какая разница? Они тоже молодожены, между прочим. Только понимают, что уже нет смысла.

– В чем?

– Ни в чем! Но могли бы хоть провести медовый месяц, как люди.

– А дальше?

– Какое дальше? Ты издеваешься?! Какое дальше, блин?!!

– Прекрати реветь! Достала уже.

– Быстро я тебя достала!

– Не ори! Люди за стенкой!!!

– Кто из нас орет?!!

– Дверь бы хоть закрыла на балкон!.. и занавески… ч-черт, кажется, бровь рассек…

– Где?!

– Ничего, фигня… Ну не плачь, ну что ты вечно… иди сюда…

№ 43, стандарт, южный

– Черненький ничего так.

– Тот ушастый, что ли?

– Да не ушастый, а высокий! Баскетболист, наверное. Чур он мой, договорились?

– Забирай хоть всех троих, мне-то что? Ты же знаешь, я вообще… не по этим делам.

– Ну и дура. В смысле, не хочешь понимать очевидных вещей. Никакие другие дела уже не имеют значения. Совсем.

– Прям так уж и совсем. Я на этажерку учебники кладу, ага?

– Нафига они тебе? Учить наизусть?

– А хотя бы и так. Никто не знает, что нам тут теперь понадобится.

– Могу тебе по секрету сказать. Только это не самое приличное слово. Кстати, ушастый тоже ничего, ты присмотрись. Или мелкого ботаника бери, как раз в твоем вкусе.

– Анька!..

– Успокойся, это я так шучу. Доставай купальник и пошли на пляж. У тебя же не месячные, надеюсь? Кстати, у меня тампонов нет. Что буду делать, без понятия…

№ 45, люкс, южный

(в переводе с японского)

– Осень.

– Сезон пламенеющих листьев… Но здесь все другое.

– Да… Все равно красиво. Сфотографируй меня на балконе.

– Что мы будем делать со всеми этими снимками?

– Не знаю. Но пускай будут. Я люблю тебя.

– Юми…

– Ты думаешь, мы никогда не уедем отсюда?

– Я думаю о том, что мы вместе. Пойдем.

– Сейчас. Подожди, я приду к тебе…

(пауза)

– А-ай!..

– Юми?!

– Ничего… я… Знаешь, тут из крана в ванной течет совсем холодная вода.

№ 47, люкс, южный

Старый писатель придирчиво осматривает номер. Писатель привык к лучшему, но ожидал гораздо худшего, это уравновешивает. В большой комнате скрипят четыре половицы паркета и косо накренилась этажерка. В спальне на огромной кровати слегка продавлен матрас и подозрительно подвернуто покрывало: конечно, там обнаруживается большое то ли винное, то ли кровавое пятно. Портьера над балконной дверью ассимметрично провисает на трех кольцах. Мебель на балконе пластиковая, исцарапанная, серая. Посреди круглого стола торчит надбитая пепельница.

В целом здесь можно жить.

Писатель проходит в совмещенный санузел, откручивает кран. В ванную бежит ржавая холодная струя, постепенно она светлеет и становится чуть теплее. Он оставляет воду стекать, а сам идет разбирать кофр.

У писателя немного вещей, но большинство из них явно лишние, избыточные, из предыдущей жизни. Ни к чему теперь парадный костюм, фрак, две пары лакированных туфель, подарочная трость. А одной упаковки нитроглицерина, наоборот, преступно мало. Желудочных препаратов же не осталось вовсе, а еще неизвестно, чем здесь будут кормить.

Ноутбук. Вынуть из футляра, поставить на письменный стол. Писатель всю жизнь говорил в интервью, что работает не для самовыражения или читательского успеха, а исключительно ради самого процесса.

И что теперь?

№ 48, стандарт, северный

Беременная женщина ложится поперек кровати. В окно ей видно край темнозеленой кроны дерева с большими разлапистыми листьями. Надо разобрать вещи, помыться, привести себя в порядок. Надо пойти к морю. Но нет никаких сил.

У нее срок тридцать четыре недели. Тридцать четыре. Повторить несколько раз. Повернуться на бок, найти более-менее удобное положение. Вот так.