Вий

Очень хорошо. Совсем предбанник. Раздеваются, тепло, и пару нету. Словом, всяких театров есть в препорции. Но только Хома Брут, как помнил наставления капитана Копейкина, так и говорит себе:

– Ну, нет! Шалишь! В эти театры я не пойду.

И выбрал себе театрик поскромнее, в отдаленье, в сторонке. Наслышался он, что тот театр держит дама, ну, и пошел без опаски:

– Баба-то мне ничего не сделает! С бабой я и сам справлюсь!

Хорошо. Приходит он к театрику скромному, постучался. Отворяет ему дама, – настоящая петербургская дама в очках[13 - Блаженной памяти, г-жа Эльза фон Шабельская. В своем театре на Офицерской (Блаженной памяти г-жа Эльза фон Шабельская. В своем театре на Офицерской. – См. о Шабельской комм. к очерку «Уголок старой Москвы». Е.А. Шабельская была автором инсценировки повести Н.В. Гоголя «Вий». Пьесу впервые поставили в Малом театре в 1898 г. Впоследствии она шла в находившемся на Офицерской улице Петербургском театре Шабельской, просуществовавшем всего два сезона – 1900—1902 гг.). Вон когда еще это было! – Примечание В.М. Дорошевича.].

– Чего тебе, добрый человек, – говорит, – надо?

– А вот, – Хома Брут говорит, – я человек приезжий, никогда театров не видал. Так желательно было бы мне, барыня добрая, театр посмотреть.

– А как твое имя, добрый человек? – барыня в очках спрашивает.

– А зовут меня философ Хома Брут! – философ говорит. Тут барыня руками аж заплескала.

– Ах, – говорит, – уж не тот ли ты Хома Брут, про которого Николай Васильевич Гоголь писал?

– Он самый.

Тут она и двери настежь отворила.

– Входи, – говорит, – добрый человек, посмотри мой театр!

Зашел Хома Брут, да и ахнул.

Театр… Ну, да где мне, старику, вам рассказать, что за театр! И пера такого нет, чтоб этот театр описать. Нет перьев для этого! Все перья с тонким расщепом!

Довольно вам сказать, что в зале, куда ни посмотришь, цветы. И не какие-нибудь цветы, которые вот так, во всякой земле растут. Из папиросной бумаги цветы! Сама барыня в очках, видно, делала. Искусница.

И, куда ни поглядишь, везде перед тобой человек. И не потому, чтоб публики было много, а потому, что везде зеркала. Раскрыл рот мой философ, стоит да на все стороны в зеркала и кланяется:

– Здоровы будьте, паны генералы!

Посмеялась барыня в очках над его простотой и повела его в зал зрительный.

– Садитесь! – говорит так приветливо.

А Хома Брут и сесть-то не знает куда. На пол? Так на полу-то везде клеенка, вот что в образованных домах на стол за едой стелют. Как на нее сядешь? А на стул там или на кресло сесть и не думай. Таким обит. Шапку из такой обивки сшить и на голову, а не садиться на нее, прости Господи.

А кругом-то все голубое, – да в серебро, да в золото.

– Ну, – Хома Брут говорит, – вот это так театр! Могу сказать, храмина достаточная! До самого бы, кажись, позднего вечера в таком театре сидел и не вышел.

– Так что же, – барыня в очках говорит, – и сидите! Сделайте одолжение!

Сидит Хома Брут, себя щиплет, не во сне ли он все это видит, на серебро да на золото смотрит. Только как дело к полночи стало подступать, видит Хома Брут, что входит в зал дама в очках да руками-то так к нему, да к нему. А очки-то у нее так и горят, так и горят.

– Эге! – думает наш философ.

– Ты, – говорит, – бабуся, это напрасно.

А барыня в очках к нему, да к нему. А сама-то это щелк, щелк, – словно что стальное обо что стальное ударяет.

Страх тут взял Хому Брута.

«Что это она, – думает, – ужели зубами? Может, и зубы-то у них тут, питерские-то, стальные!»

А она это ножницами. Огромадные такие ножницы.

И не успел опомниться Хома Брут, как она прысть ему на плечи, села на него верхом, да как примется его стричь да ножницами орудовать.

Света не взвидел Хома Брут.

Режет его ножницами, да иглою-то, иглою, какие-то все кусочки надшивает.

Полчаса этак не прошло.

– Готово! – говорит. А какое там готово?

Как глянул Хома Брут в зеркало, голосом завопил:

– Батюшки! Кто ж это такой? Что из меня сделали? Теперь меня даже и бубличиха не узнает!

А барыня в очках смеется.

– Как кто, – говорит, – дурашка! Ты Хома Брут, философ!

– Да какой же, – говорит Хома Брут, – я? Ничего не осталось похожего! Хоть Гоголя Николая Васильевича с того света призовите, – и тот меня за свое детище не признает.

Призвали тут с того света Николая Васильевича Гоголя. Глянул он на Хому Брута, руками замахал:

– Не мое, – говорит, – не мое детище! Ничего похожего нет! И не признаю! И не признаю!

Грохнулся тут оземь Хома Брут и помер.

Вот какие чудеса на свете бывают, и что может дама даже с философом сделать! О Господи! И так немало всякого народа перепачкало пальцы в чернилах, а ты еще дам-писательниц наплодил!

notes

Примечания

1

«Вий» – повесть Н.В. Гоголя из сборника «Миргород» (1835).

2