Александр Первый и Наполеон. Дуэль накануне войны

Панин отрицал угрозу морского могущества Англии для России. Более того, вместе с Воронцовым он подвел теоретическую базу под это утверждение: целиком приняв мнение, изложенное Воронцовым в ранее написанной записке о вооруженном морском нейтралитете, Панин заявлял: «Поскольку Россия не имеет и иметь не может активной торговли, рост морского могущества Англии не только не причиняет ей никакого вреда, но даже приносит ей большую пользу, удерживая дворы Севера (Пруссию, Швецию и Данию. – В. С.) в состоянии слабости, сохранение которой нам весьма желательно…».

Из всего этого Панин делал следующий вывод: «Стало быть, в том, что касается торговли, интересы Англии не противостоят нашим, и, напротив, торговля с нею приносит России весьма большую пользу, приводя в обращение крупные капиталы; что касается политики, то и здесь мы видим то же совпадение интересов обоих государств». По мнению Панина, основная угроза для России исходит от Франции как нарушительницы европейского равновесия. «Опасности, грозящие Европе, – писал он, – имеют три различные причины: деспотизм и честолюбие Франции, честолюбие Англии, распространение революционного духа. Надо выбирать между тремя, гак как всех их сразу избежать невозможно… Исходя из этого принципа, легко доказать, что самая большая опасность для России исходит от Франции, что и предрешает сближение с Англией».

Таким образом, записка Панина в наиболее концентрированном виде выражала точку зрения тех кругов, которые требовали безоговорочного союза с Англией против Франции.

Александр I и его «молодые друзья» в 1801–1803 гг. пытались занять позицию «центра». Надо сказать, что политические симпатии большинства «молодых друзей» (А. А. Чарторыйского, П. А. Строганова, H. Н. Новосильцева) были на стороне сторонников вооруженной борьбы с Францией. Позднее все трое (особенно Чарторыйский) стали одними из главных вдохновителей и организаторов III антифранцузской коалиции. Однако в 1801–1803 гг. они воздерживались от поддержки сторонников той или другой точки зрения.

Неизвестно, как долго придерживались бы в Петербурге тактики «свободы рук», если бы Франция снова после небольшой передышки (вызванной главным образом заботами Наполеона по укреплению своей власти внутри страны) не начала дипломатическое наступление сначала на Балканах, а позднее в германских государствах. Оно ставило под угрозу то неустойчивое равновесие сил России и Франции, которое было зафиксировано в парижских соглашениях 1801 г.

25 июня 1802 г. в Париже наполеоновская дипломатия заключила мирный договор с Турцией. Но Франция не ограничилась одними дипломатическими демаршами. На восточном побережье Италии она начала концентрировать войска, готовя военный десант на западные Балканские провинции Турецкой империи. Заигрывание эмиссаров Наполеона с турками, с одной стороны, и угроза прямого военного вторжения на Балканы в случае провала этого дипломатического флирта – с другой, не на шутку встревожили руководителей внешней политики в Петербурге.

Царская дипломатия со времен Екатерины II всегда очень ревниво относилась к действиям любой другой иностранной – будь то английская или французская – дипломатии в Константинополе. И было из-за чего: в конце XVIII в. России удалось заключить с Турцией не только мирный (1792 г.), но и союзный (1799 г.) договор. Они закрепляли за Россией все территории, отвоеванные у Турции в XVIII в. (юг Украины, Крым, Северный Кавказ), а главное – открывали Черное море, обеспечивая свободный проход русским судам через Босфор и Дарданеллы. Южнорусские помещики и купцы только-только получили, наконец, свободный выход в Средиземное море, как вновь над проливами нависла угроза: наполеоновская дипломатия, играя на еще не заживших ранах турецких пашей или шантажируя их угрозой войны, подбирала ключи к воротам из Черного моря.

Не менее активно стала действовать наполеоновская дипломатия и в германских государствах. Игнорируя парижские соглашения 1801 г. о совместном с Россией влиянии на германские дела, она посулами или угрозами начала склонять на сторону Наполеона вечно враждовавших между собой германских князей.

* * *

Действия Франции повлекли за собой немедленную реакцию России. Особую заботу вызывали Балканы.

К числу мер, призванных помешать проникновению Франции на Балканы, относилось превращение островов Ионического архипелага на Адриатическом море в русскую военно-морскую базу. Тем самым правящие круги России пошли на прямое нарушение статьи 9-й франко-русской конвенции 1801 г., гласившей, что «иностранных войск на сих островах более не будет», а также на отмену принятого 15 июня того же года решения Государственного совета о выводе русских войск из Неаполя и с Ионических островов.

Интересно отметить, что именно один из сторонников «свободы рук», тогдашний министр иностранных дел В. П. Кочубей первый в докладной записке Александру I от 30 декабря 1801 г. предложил, превратить Ионические острова в опорную базу России, послав туда специального представителя, военные суда, артиллерию и войска. В феврале 1802 г. предложение В. П. Кочубея было одобрено, и в августе из Одессы на Ионический архипелаг прибыл русский полномочный представитель граф Г. Д. Мочениго во главе экспедиции в 1600 солдат и офицеров на пяти судах.

К осени 1804 г. Россия на Ионических островах имела уже около 11 тыс. солдат и свыше 16 военных кораблей. Кроме того, Мочениго было поручено спешно создавать военные формирования из албанцев, черногорцев и греков под командованием русских офицеров. По приказанию Александра на острове Корфу был создан также военный комитет по обороне Ионических островов и балканского побережья от возможного вторжения французов из Италии.

Весьма характерно и то обстоятельство, что, несмотря на отчаянные призывы неаполитанской королевы не выводить русские войска из Неаполя, Александр I все же приказал их командующему генералу Бороздину погрузиться на суда и отправиться на Ионические острова.

Следует отметить, что в других районах Европы Россия не предпринимала в 1802–1804 гг. таких шагов.

Это достаточно наглядно свидетельствует, что для правящих классов России общеполитическая задача защиты легитимизма в Европе уже начала уступать место боязни потерять свои собственные позиции, хотя в ответном письме к неаполитанской королеве Карлотте царь патетически восклицал о верности делу защиты «законных» монархов от «узурпатора. Бонапарта». Александр I довольно четко отделял общелегитимистские задачи от непосредственных интересов правящих классов России.

Угроза изменения статус-кво на Балканах и в Германии, исходившая от Франции, усилила аргументы противников тактики «свободы рук». Первым выступил А. Р. Воронцов. 24 ноября 1803 г. он представил царю «Записку в доклад», в которой набросал общую картину экспансии Франции на севере Германии и в Италии. Особую угрозу интересам России представляли планы Наполеона в отношении Турции. Высадка французской армии на Балканах, по мнению Воронцова, означала бы неминуемый распад Оттоманской империи. Не ограничиваясь констатацией фактов, Воронцов предлагал начать немедленную подготовку к войне против Франции. Доклад Воронцова был первой ласточкой, возвестившей начало отхода России от политики только дипломатического сдерживания экспансии Франции. Но до окончательного отхода было еще далеко. Александр I никак не отреагировал на предложения Воронцова.

В более осторожной форме выступил Чарторыйский. Его записка Александру I от 29 февраля 1804 г. была целиком посвящена мерам по противодействию Франции в Турецкой империи. Сославшись на то, что Александр I уже начал консультации с английским правительством по этому вопросу, Чарторыйский, напирая на «традиционные интересы» России на Балканах, предлагал начать с Англией союзные переговоры с целью защиты Турции от нападения Франции.

Однако английские дипломаты рано потирали руки, предвкушая скорое заключение англо-русского союза против Франции. Тот же Чарторыйский писал 9 марта 1804 г. в Лондон С. Р. Воронцову: «Император готов вступить в борьбу, как только события его к этому вынудят, но если он не боится быть принужденным к войне своими врагами, то он не хотел бы быть в нее втянутым в результате своих собственных действий или действий своих друзей. Подобные чувства, в основе которых лежит желание избегать войны так долго, как это позволит честь и безопасность империи, послужат для вас темой, при изложении и развитии которой вы будете руководствоваться вашим просвещенным и горячим патриотизмом». Единственный вопрос, по которому Россия готова консультироваться с Англией, – это восточный вопрос.

И действительно, царское правительство пока не очень заботилось о том, что непосредственно не затрагивало его интересов. Так, оно отказалось поддержать Англию в деле защиты наследственных прав английских королей на курфюршество Ганновер, захваченный в 1803 г. Францией, но издало 29 марта 1804 г. декларацию о защите совместно с Данией «вольных ганзейских городов» от притязаний Франции, поскольку захват этих городов угрожал сокращению русской торговли на Балтике.

* * *

Новое столкновение двух точек зрения на дальнейшую политику России в отношении Франции произошло на заседании Государственного совета 17 апреля 1804 г. Формально поводом к заседанию послужило обсуждение позиции русского правительства в связи с расстрелом по приказу Наполеона герцога Энгиенского, близкого родственника казненного революцией французского короля Людовика XVI. Фактически же речь шла о внешнеполитическом курсе России в условиях новой международной обстановки, которая характеризовалась все расширявшейся англо-французской войной и ростом притязаний Франции на Балканах, Ближнем Востоке, в Италии и Германии. Как и в 1801–1803 гг., в ходе обсуждения наметились две точки зрения. В начале заседания Чарторыйский (являвшийся с января 1804 г. фактическим министром иностранных дел России в связи с тяжелой болезнью Воронцова) зачитал заранее подготовленное заявление. Документ этот по существу был своеобразным манифестом сторонников вооруженной борьбы с Францией. Акцентируя внимание членов Совета на всеобщем возмущении европейских легитимистов убийством герцога Энгиенского, Чарторыйский предложил объявить демонстративный траур русского двора и заявить Франции самый решительный протест. Предложения Чарторыйского, однако, шли значительно дальше. Осудив франко-русское соглашение 1801 г., он предложил разорвать дипломатические отношения с Францией и начать открытую подготовку к созданию новой антифранцузской коалиции совместно с Англией. Скрыто полемизируя с противниками этого курса, Чарторыйский всячески расписывал абсолютную безопасность такой политики для России, так как, по его мнению, Франция, не имея непосредственных границ с Россией, не может прямо напасть на нее.

О том, что сторонники войны с Францией уже давно вели подготовку к этому курсу, свидетельствует жалоба Чарторыйского, что Наполеон опередил развитие событий: «Случись обстоятельство, подобное последнему, тремя месяцами позднее, то, как ни печально и злополучно оно само по себе, оно случилось бы, так сказать, в подходящее время и вызвало бы решительный демарш со стороны России. Тогда чувства Австрии и Пруссии выяснились бы больше и определились; Дания была бы подготовлена; наш корпус на Семи островах, получив подкрепление, был бы в силах охранять Грецию и помочь Неаполитанскому королевству с помощью установленного согласия с Англией».

Программа Чарторыйского встретила возражения сторонников политики «свободы рук». Если по вопросу об объявлении демонстративного траура сомнений не было, то основное предложение Чарторыйского – начать открытую подготовку к войне с Францией в союзе с Англией, Австрией и Пруссией – вызвало серьезные разногласия. Это особенно отчетливо прозвучало в выступлении Румянцева: «Его величество должен руководиться только государственною пользой, и поэтому всякий довод, истекающий из одного чувства, должен быть устранен из числа его побуждений; так как только что совершившееся трагическое событие не касается прямо России, то им и не затрагивается достоинство империи».

Осудив программу Чарторыйского как попытку вовлечения России в войну с Францией за интересы других европейских государств, Румянцев выдвинул свой план:

«Следует просто надеть траур и на все смолчать». Если же Александр хочет все же продемонстрировать свое возмущение, то в качестве крайней меры «можно бы ограничиться простым перерывом сношений с Францией», но не ввязываться в войну с Наполеоном.

И хотя Совет не принял никакого окончательного решения, весь ход обсуждения внешнеполитического курса России в новых условиях дипломатической обстановки показал, что дни политики «свободы рук» сочтены. Немалую роль сыграли опасения, что Россия одна, без помощи английского флота, будет не в состоянии оборонять огромную береговую линию Балканского полуострова.

Когда же стало известно, что подозрения России относительно угрозы статус-кво на Балканах разделяет и Австрия, судьба политики «свободы рук» была окончательно решена. Австрия и Россия составили сухопутный хребет новой коалиции, которую радостно приветствовала Англия. Для сторонников русско-английского союза наступили горячие дни. Чарторыйский, Новосильцев, Строганов в Петербурге, С. Р. Воронцов в Лондоне, Разумовский в Вене – все они, не покладая рук, трудились над созданием III, самой мощной антинаполеоновской коалиции. Никогда более Чарторыйский, польский князь на русской службе, не возносился так высоко, как в эти полтора года.

* * *

Вторая половина 1804–1805 год были «золотым временем» англо-русских дипломатических отношений. Александр I, наконец, сделал ставку на Англию.

«Молодые друзья» Александра I разработали грандиозный план установления англо-русско-австрийского господства в Европе. Он состоял из двух неравных частей. В первой, «теоретической», содержались проекты политического переустройства Европы в случае победы коалиции над Францией. Для 1804–1805 гг. важнее, однако, была вторая, «практическая», часть этих проектов – конкретные пути установления господства Англии, России и Австрии в Европе, а также определение места Франции в новой системе «европейского равновесия». Они были определены в основном документе коалиции «Англо-русской союзной конвенции о мерах к установлению мира в Европе» от 11 апреля 1805 г.

Главные участники коалиции на суше – Россия и Австрия – должны были выставить почти 400 тыс. человек и ровно столько же – другие потенциальные ее участники (Неаполитанское королевство, сардинский король, Пруссия, Швеция). Англия брала на себя субсидирование коалиции и поддержку ее армией с моря. Эта огромная по тем временам (почти миллионная) армия должна была вторгнуться в пределы Франции.

В части, касающейся будущего политического переустройства Европы, всего интереснее были планы в отношении социально-экономического и политического устройства Франции в случае победы над Наполеоном. Понимая необратимость процессов, происшедших во Франции, создатели коалиции заявляли, что «хозяева-собственники и люди, состоящие при должности, могут рассчитывать на мирное пользование теми выгодами, которые приобретены ими вследствие революции». Более того, делался намек, что легитимистские державы могут признать даже республиканскую форму правления во Франции, «лишь бы она была совместима с общественным спокойствием».

Правда, эта декларация имела в виду прежде всего пропагандистские цели – добиться изоляции Наполеона и его окружения от народа и государственного аппарата (прежде всего армии). Но сам факт включения такой статьи в основное соглашение свидетельствовал о том, что центр тяжести III коалиции в отличие от двух предыдущих переносился из плоскости борьбы против «революционной заразы» в плоскость разгрома Франции как государства, все более и более мешавшего Англии и России осуществлять их собственные захватнические планы.

Впрочем для всей истории III коалиции вполне подходила русская пословица: «Гладко было на бумаге, да забыли про овраги…» Военная мощь коалиции, подготовка которой заняла более 16 месяцев, была сломлена Францией менее чем за 2,5 месяца. Не дожидаясь, пока союзники договорятся о дележе шкуры еще не убитого медведя и объединят свои военные силы, Наполеон первым перешел в наступление. Он и на этот раз остался верен своей стратегии разгрома противников поодиночке. Основной удар пришелся по Австрии. 20 октября 1805 г. при Ульме французская армия нанесла первое крупное поражение австрийцам, заставив капитулировать 33-тысячную армию генерала Мака. Правда, на другой день на море коалиция взяла реванш: английский флот полностью разгромил франко-испанскую эскадру у мыса Трафальгар, навсегда лишив Наполеона возможности соперничать с Англией на морях. Но зато 2 декабря 1805 г. Франция нанесла новое сокрушительное поражение австро-русской армии при Аустерлице. Военная мощь III коалиции на суше была сломлена.

Наполеоновская дипломатия довершила дело. 26 декабря в Пресбурге (Братислава) она продиктовала Австрии условия мира, скорее похожие на условия капитуляции. Насмерть перепуганный австрийский император, брошенный своими недавними союзниками на произвол судьбы, не только признал фактическую оккупацию Наполеоном Италии, отказался от своего политического влияния в германских государствах, но и отдавал Франции Венецию и, что было самым страшным для царского правительства, свои балканские провинции – Истрию и Далмацию. С таким трудом созданная Россией система защиты своих позиций на Балканах рушилась – французы зашли в тыл русской военно-морской базе на Ионических островах.

* * *

Аустерлиц и Пресбургский мир положили начало совершенно новой обстановке в Европе. Франко-русские соглашения 1801 г. оказались похороненными. Наполеон не только закрепил все сделанные им до 1805 г. завоевания, но и приобрел новые территории в Италии, Германии, на Балканах.

Разгром Австрии, нейтрализация Пруссии, окончательное закрепление в Италии и германских государствах и – самое главное – выход на Балканы чрезвычайно усилили позиции Франции. Почти половина Западной Европы была под контролем французов. На западе Наполеона от России отделяла лишь формально независимая, слабая Пруссия, а на юге росла угроза новой русско-турецкой войны. Резко обострились противоречия в лагере бывших союзников по III коалиции.

В этих условиях в русских правительственных кругах вновь обострились противоречия, тем более что в Петербурге и Москве дворянство открыто выражало недовольство неудачами русской армии и дипломатии. Царь поспешил собрать новое заседание Государственного совета для обсуждения дальнейшего курса внешней политики России; оно состоялось в январе 1806 г.

На правах руководителя внешнеполитического ведомства России первым выступил Чарторыйский. Он зачитал обширный доклад «О положении политических дел в Европе». В нем была нарисована детальная картина политики России в отношении Франции в 1801–1805 гг. Чарторыйский подробно остановился на причинах отхода России от политики «свободы рук» и ее участия в III коалиции: «Виды, какие Бонапарт имел на Италию, угрожали непосредственно Австрии и Турции, а по сему были опасны и для России. Ибо если бы Австрия единожды учинилась данницей Франции и Турция подпала под ее иго или же была бы возмущена, тогда бы Россия потеряла все выгоды настоящего своего положения. Южные провинции наши подвержены были бы опасности, и Бонапарте овладел бы нашею торговлею на Черном море».

Следует отметить, что первоначально составленный Чарторыйским вариант доклада носил более резкий характер. Перед первым заседанием Александр I просмотрел черновик. Он вычеркнул абзац о русско-французских разногласиях в Германии в 1801–1803 гг., одновременно написав на полях резолюцию «умерить»; вычеркнул наиболее резкие нападки Чарторыйского на личность Наполеона; внес коррективы в характеристику внешней политики Австрии и т. д. Еще большей правке подвергся раздел об Англии: Александр I вычеркнул идею Чарторыйского об определяющем значении английской торговли для России, а также утверждение о «редкости случаев англо-русских разногласий в Европе». В разделе франко-русских отношений Александр I вписал фразу о стремлении России решать спорные вопросы путем дипломатического посредничества в англо-французском конфликте. Наибольшие коррективы были внесены в раздел о Пруссии. Александр I вычеркнул всю критику Чарторыйского в адрес прусского правительства.

После доклада Чарторыйского и двух его дополнительных сообщений об австро-французском мирном договоре от 26 декабря 1805 г. в Пресбурге и прусско-французском договоре от 15 декабря 1805 г. в Вене выступил Александр I. Он обратил внимание на тяжелое положение Австрии и «неизвестность о том, что прусский двор чинить намерен». Главное же внимание члены Совета должны обратить на «те опасения, каковые от присоединения к королевству Италийской Истрии, Далмации и всех венецианских владений родиться могут для Порты Оттоманской, а посредством оной и российским черноморским провинциям и их торговле».

* * *

В ходе обсуждения внешнеполитического курса России (учитывая и письменное мнение членов Совета, поданное царю позднее) отчетливо наметились три точки зрения на практические методы политики России в отношении Франции в новых условиях.

Сторонники первой точки зрения, наиболее подробно изложенной в «Мнении министра внутренних дел» Кочубея и целиком поддержанной Чарторыйским, предлагали ничего не менять в прежней системе III коалиции, под прикрытием мирных переговоров с Францией перегруппировать силы и в удобный момент в союзе с Англией начать новую наступательную войну против Франции. Для этого следовало по-прежнему укреплять англо-русский союз, используя дипломатическую и военно-морскую помощь Англии для защиты Турции от Франции. Не следует обижаться на Австрию за ее поражение; наоборот, надо поддержать ее и дипломатически, и в военном отношении (не выводить русские войска с территории Австрии) и начать совместные австрорусские мирные переговоры с Францией. Что касается собственных военных усилий России, то она должна прежде всего увеличить свои вооружения и быть готовой к войне как на границах России, так и на территории ее соседей.

Сторонники второй точки зрения видели лучший выход в возврате к прежнему курсу «свободы рук» и неучастию в союзах. Наиболее полно и четко эта концепция была выражена С. П. Румянцевым. Россия, по его мнению, должна отказаться от дорогостоящих комбинаций по установлению европейского равновесия, заключить с Францией – сепаратный мир и предоставить двум соперницам изнурять себя в междоусобной войне. Ни с Англией, ни с Францией в союз вступать не следует. «Искусство нашего кабинета должно бы состоять в том, – заявил Румянцев, – чтобы предоставить другим державам изнуряться установлением общего равновесия, а нам бы между тем первенствовать в тех пределах, где могущество наше и одно может быть решительно».

Точку зрения Румянцева поддержал его брат, министр коммерции Н. П. Румянцев. Близкую к ним позицию заняли и некоторые другие члены Совета (П. В. Завадовский, Д. П. Трощинский и др.).

В этих двух точках зрения не было в общем ничего нового по сравнению с позициями их сторонников в 1804 г. Единственным, может быть, примечательным фактом была эволюция Кочубея. Начав свою карьеру как один из поборников политики «свободы рук», он к 1806 г. перешел на позиции сторонников английской ориентации.

С совершенно новым, третьим предложением выступил А. Б. Куракин. Его письменное «мнение» было по существу целой внешнеполитической программой, и по объему текст его превосходил все остальные «мнения». Выражаясь современным языком, Куракин представил своего рода содоклад к выступлению Чарторыйского.