Давно закончилась осада…

– Это по правде или такая сказка?

– Какая там сказка! Попадись такой «сказке», и вмиг – хлоп, и нет тебя…

– Страх какой… – Она даже придвинулась поближе.

– Конечно! Особенно если ты без оружия! Ну, а если с ружьем или пистолетом, тогда трах ей прямо в пасть! – И он вспомнил пистоль Фрола. Как метко и храбро (теперь и вправду казалось, что храбро) он, Коля Лазунов, пальнул по бутылке. Мог бы и в пасть анаконде…

Дальше было еще немало картинок с подписями и краткими рассказами. Египетские пирамиды, нападение индейцев на американский экипаж, аэростаты новейшего вида, фрегаты и броненосные корабли, индийские храмы и рыцарские турниры древних времен…

Вообще-то Коля с бо?льшим желанием рассказал бы о путешествии Джона Гаттераса через льды, но понимал, что Саше интереснее такая вот заморская пестрота. Ладно, и это неплохо…

– Коля, смотрите! Разве они тоже бывают взаправду?

– Нет, это миф. То есть сказка. Из Древней Греции. Это центавры.

– А не кентавры?

– Ну, можно и так… А ты откуда про них знаешь?

– Отец Кирилл говорил. Который нас грамоте учит, у него дома вроде как школа… Я нашла осколок с похожей картинкой, показала ему: не грех ли собирать такие. А он засмеялся, говорит: собирай на здоровье. Это, говорит, в далекие времена здешние люди лепили посуду с такими картинками, на которых всякие сказки. Картинки эти ничуть не грех, ежели им не молиться, а просто смотреть…

– А что за посуда? Где ты находила осколки?

– В Херсонесе, где монастырь. Там их много. И всякого другого… Там раньше город был, в старые-старые годы, а потом его разрушили то ли татары, то ли еще кто…

– А, ну это известно! Говорят, он погиб после осады. Она была вроде этой, недавней, только пушек тогда еще не придумали. Зато швыряли из катапульт горшки с горящим зельем…

– Вот страх…

– Ну что ты все «страх» да «страх»!.. А эти посудные осколки, они теперь где?

– Дома. Принести?

Не успел он сказать «не беспокойся, потом», как она раз – сорвалась и умчалась!

Лизавета Марковна и тетушка только руками всплеснули. А Коля досадливо понял, что надо идти следом, долг обязывает. Но за те полминуты, пока долг боролся с неохотой, раскрасневшаяся Саша примчалась обратно. С синим узелком в руке. Торопливо развязала его, положив на колени, раскинула широкий платок.

На платке оказались черепки, цветные каменные бусинки, черные неровные монетки, флакончик из перламутрового стекла. Посудных осколков было больше всего. Одни – шероховатые, кирпичного цвета, с выпуклым орнаментом на кромках. Другие – лаковые, черные с коричневым рисунком или, наоборот, коричневые с черным. Различимы были греческие профили с кудрявыми головами, львиные гривы, колесо повозки, часть корабля с загнутой, как рыбий хвост кормой. Жаль только, что ничего целого.

Но нет, было и целое! Почти…

– Вот… – Саша с коротким выдохом перевернула большой выгнутый осколок.

На темном, как уголь, лаке были красно-коричневые фигурки с черной прорисовкой лиц, складок одежды и завитков волос. Кентавр с кудрявой бородой, женщина в широком хитоне и тоненький босой мальчик с перехваченными шнурком волосами и в легкой рубашонке (кажется, называется «туника»). Лица у всех троих были спокойны, однако в позах ощущалось действие. Кентавр держал своей ручищей руку-стебелек мальчика и притягивал к себе. Мальчик слегка упирался, но, видимо, не из боязни, а скорее, из баловства. Женщина с заметной тревогой придерживала мальчишку за плечо: «Ну куда же вы его хотите увести?»

По верхнему краю рисунка тянулись квадратные завитки эллинского узора. Задняя часть лошадиного туловища кентавра была отколота. Ноги женщины и нижний край хитона – тоже. А мальчик весь был целехонек – гибкий, шаловливо-упрямый. Живой…

Саша тепло прошептала у Колиной щеки:

– Смотрите, кентавр, наверно, задумал превратить его в такого же, как он сам, наполовину лошадь…

– Ну, если и превратит, то не насовсем, а на время. Чтобы попрыгал по лугам, как жеребенок. Попрыгает и вернется к… маме… – включился в игру Коля. И почему-то смутился.

– А если не вернется? Ой, вот страх…

– Опять это слово! – старательно возмутился Коля, чтобы прогнать смущение. – «Страх» да «страх»! Еще раз скажешь так, тогда…

– Ой… а что будет? – Она вроде бы испуганно сощурила один глаз и сморщила переносицу.

–Тогда… щелчок по носу! Во… – Коля сложил колечком указательный и большой пальцы.

– Ой…

– «Ой» тоже нельзя говорить, это все равно что «страх»… – расхрабрился Коля.

– Ладно… – покладисто сказала Саша. – А вот смотрите еще…

– И не говори мне «вы». Что это такое? Я тебе кто? Наследный принц? Я же не говорю тебе «смотрите-извините»…

– Но вы же из образованных, а я…

– Будет щелчок! Как за «ой» и за «страх»!

– Ой… Нет, это не считается, это я нечаянно. Больше не буду.

– То-то же…

– Смотр… ри… Вот эти бусинки… Отец Кирилл сказал, что их носили такие тетеньки две тыщи лет назад… – она мизинцем показала на женщину, которая удерживала мальчика. – Вот, здесь даже нарисовано…

– Да, видно… – Они склонились над осколком, почти коснувшись висками. Потом Коля поднял к глазам черную монетку. – Саша, смотри! Здесь, кажется, Геракл борется со львом.

На монетке в самом деле сплелись крошечный гривастый лев и мускулистая человеческая фигурка.

– Льва-то я давно разглядела. А этот Гер… какл… он кто?

– Греческий герой. Он совершил двенадцать подвигов. И один из них – борьба со львом. Геракл его задушил.

– Ой стр… Нет! Я не досказала!

– Ты не досказала «страх». Но сказала «ой». Подставляй…

Саша вздохнула, зажмурилась и вытянула вперед лицо с носом-клювиком. Костя, замерев, коснулся клювика ногтем.

– Вот так… А в следующий раз будет со стр-рашной силой…

Тетушка и Лизавета Марковна, беседуя о своем, ушли в другую комнату. Коля и Саша поразглядывали еще, пообсуждали полушепотом херсонесские находки. Саша призналась тихонько:

– Я их пуще всего на свете люблю собирать. Когда ищу, будто сама попадаю… в ту страну… Там, говорят, было красиво…