Однажды играли…

В моем младенческом сознании это слово, замешанное на непонятной угрозе, вдруг превратилось в чудовище, которое готово схватить меня, если не стану хорошим.

– Не надо Тихо! Я его боюсь!

– Тогда спи!

Надо сказать, что взрослые потом довольно эгоистично использовали мой страх перед загадочным и ужасным Тихо. В трех-четырехлетнем возрасте Тихо был кошмаром моей жизни.

– Если не будешь слушаться, позову Тихо!..

И каково мне было оставаться в доме одному, когда все уходили – кто на работу, кто в школу или в техникум! Даже за дощатой стенкой у Шаклиных была тишина. Только отчетливо стучали ходики в прихожей… Правда в ту пору мне было уже пять лет и я знал, что “никакого Тихо не бывает, его придумали, когда ты был маленький, чтобы не капризничал”.

– А теперь тебе уже шестой год! Как не стыдно бояться таких глупостей!

– Я и не боюсь!

Я и не боялся. Пока был дома не один. А когда все уходили, начинал прислушиваться: кто там возится и пыхтит под кроватью?

А один раз я видел Тихо! В натуре!

Было мне тогда года четыре. Я проснулся слишком рано и почему-то захныкал. Мне сказали (не помню, кто):

– Ну-ка, спи! Нельзя еще вставать. А то Тихо как вылезет из-под кровати…

Соседняя кровать, на которой спала сестра, стояла в углу у окна. Я видел ее с торца, сквозь прутья своей кроватной спинки. Под кроватью сестры было темно. И вдруг темнота зашевелилась. У пола, между железными ножками, проступило смутно-белое повернутое на бок громадное (в полметра!) яйцо. На нем были круглые зеленые глаза. Очень живые и какие-то плотоядно-любопытные. Глубоко сидящие в мякоти этой белой головы. А под головой-яйцом виднелись плечи, обтянутые синей, в мелкую белую полоску рубашкой. Я понял, что Тихо лежит на животе и приподнял верхнюю часть туловища, чтобы взглянуть на меня.

Я отчаянно завопил.

Случился переполох. Мне стали доказывать, что никакого Тихо нет, даже отодвинули кровать.

Но какое там “нет”, если я его только что отчетливо видел!

Никто не мог убедить меня тогда, что это было нечто вроде сна…

Окончательно бояться Тихо я перестал лишь годам к шести.

А однажды, уже в пожилом возрасте мне в голову пришли сразу две догадки.

Во-первых, та, что Тихо на самом деле существовал, хотя взрослые полагали, будто придумали его.

Во-вторых, та, что Тихо был не зловещим, а добродушным существом, некто вроде домового. И пугали меня им напрасно. При иных обстоятельствах я мог бы с ним и подружиться.

Эта мысль появилась у меня поздно вечером, когда я в одиночестве полулежал на диване с рюмкой коньяка. И едва она (мысль, а не рюмка) оформилась, мне показалось, что под диваном кто-то запыхтел.

– Тихо! Это ты, старик? – догадался я.

Он вздохнул и проворчал (телепатически):

– Наконец-то ты начал думать обо мне прилично…

– Лучше поздно, чем никогда, – пробормотал я виновато.

– Оно конечно…

– А ты… как живешь-то?

– Я живу тогда, когда ты про меня вспоминаешь. И каждый раз обидно…

– Ну, прости. Теперь я буду вспоминать тебя иначе. И чаще…

Тихо засопел благодарно. В самом деле, симпатичное и незлопамятное существо.

– Хочешь выпить?

– Ну, давай. Только я мысленно, символически. Тут, под диваном…

– Можно и так…

Мы выпили. Я из рюмки, Тихо – по-своему. И потом мы еще болтали о том, о сем…

Хотите верьте, хотите нет.

5. 04. 97

Вчера поздно вечером комета Хейла-Боппа висела высоко на северо-западе во всей своей красе, в пышности своего хвоста. В черном небе среди звезд. Ирина посоветовала смотреть на нее не прямо, а чуть в сторону, “боковым зрением”, тогда шлейф кометы делается заметнее. Я попробовал. Правда, его стало видно еще лучше – длинный, пышный.

Хороша комета и тогда, когда смотришь в трубу, очень четко видно ядро.

Я снял комету видеокамерой – для потомства.

На улице набирает силу апрель – безоблачно, солнечно, хотя еще и не очень тепло…

В детстве такая погода была связана с переходом от валенок к ботинкам (правда, по календарю это случалось раньше; нынче весна запоздала на месяц). Ботинки были, обычно, новые – прошлогодние к весне делались малы. Новые башмаки пахли обувным магазином, кожей – “по-ботиночному”. Такой запах всегда был связан с весной…

А еще весна всегда была связана с корабликами из сосновой коры. Мачты-лучинки, паруса из клетчатых тетрадных листков. Зигзаги солнца в лужах. Это было моим первым приобщением к парусам. Впрочем, про такие кораблики я много писал в своих книжках.

Корабликами, парусными соревнованиями в период разлива весенних луж горячо жил весь квартал. Помню свой маленький триумф. Было это, по-моему, весной сорок шестого года. Я жил тогда “официально” на Смоленской, но чаще обитал у сестры, на прежней квартире. Мне удалось однажды выстругать и оснастить такой кораблик, который обходил всех, “как стоячих”. До моего появления самое быстрое суденышко было (как ни странно!) у моей соседки-ровесницы Галки Ковальчук. Но его рекорды сразу поблекли перед достижениями моего парусника.