Семь фунтов брамсельного ветра

– Ты так и будешь сидеть на своей дурацкой диете, без грамма сладкого?

– Так и буду…

Еще год назад я была не только большая, но и… так сказать, чересчур кругловатая. Это меня доводило до отчаяния. И наконец я дала себе страшную клятву, что с этого дня – никаких пирожных, кексов, тортов, жирного печенья, шоколада, сладких пирожков и всего такого прочего. Мама была в панике. Илья утверждал, что, во-первых, я не выдержу больше недели, а во вторых, если и выдержу, это все равно не поможет. Но я выдержала, и это помогло. Рост, конечно, не убавился, но я сделалась “скелет в шкафу” (по Илюхиным словам). Мама повздыхала и махнула рукой, а брат сказал: “Моя степень уважения к тебе возросла на порядок”. А потом я… да, я поняла, что сладостей, о которых я раньше обмирала, мне уже не хочется. Даже нарочно попробовала шоколад и слоеное пирожное – и ноль впечатления. Теперь мне нравились майонез, селедка и маринованные рыжики. Вот такая история…

Люка требовала, чтобы я немедленно попробовала на себе косметику, но я показала глазами на Лоську и крутнула пальцем у виска.

Лоська в наши разговоры деликатно не встревал. Молча глотал чай, расправился со спасенным куском торта, потом еще с одним и еще… Он старался есть аккуратно, ложечкой, но иногда забывался, спешил и вытирал пальцы о свои многострадальные штаны. Мы с Люкой тоже сели к столу. Люка вдруг посмотрела на Лоську.

– Слушай, ты заболеешь. Один ребенок не может сразу съесть столько торта.

– Я же не совсем уже ребенок, – миролюбиво разъяснил он и глянул на меня: можно еще?

Я наконец сообразила:

– Лосенок, ты, наверно, не завтракал!

Он посопел и кивнул:

– Мама, когда уходила, сказала “пожарь картошку”. А мне было лень чистить.

– Давай я тебе яичницу сделаю, это лучше чем торт.

Он покачал опять синими носочками и сказал шепотом:

– Если не трудно…

Я поставила на газ сковородку, покрошила молочную колбасу, залила ее белками и желтками. Скоро Лоська, уже не думая о торте, уплетал глазунью, и его щеки (и без того чумазые) украсились желтыми полосками. А мы с Люкой пили чай, и та продолжала разговор о подаренной косметике. О том, какая она качественная, французская и популярная. Мне оставалось только кивать.

Лючка – она не то чтобы красавица, но уж-жасно обаятельная (это все говорят). С золотистыми кудрями, алым ртом, зелеными глазами. Вся такая тоненькая, будто девочка Суок из “Трех толстяков”. И улыбаться умеет так, что мальчишки млеют. Манеры у Люки отработаны. Она занимается в эстрадном детском ансамбле “Гадкие утята”, манерам там специально учат. И косметикой пользоваться учат. В ансамбле это не мода, а необходимость – чтобы танцоры и певцы выразительнее смотрелись на сцене. Так не раз объясняла Люка.

4

Недавно я была на концерте “Гадких утят” во Дворце детского творчества – Люка меня туда почти насильно притащила, потому что к эстраде я совершенно равнодушна. Я высидела до конца и даже вежливо похвалила. А сейчас она опять принялась вспоминать это выступление.

– Помнишь ту песню, “Еду-еду я…”? Ее теперь все напевают. Просто шлягер получился. Лучшее произведение нашего Костика.

Костик (а еще “Костюньчик” и “Костячок-толстячок” – это не в глаза, конечно) был руководитель ансамбля. Кругленький, пожилой, но очень бодрый, с лысинкой-блюдцем и жизнерадостным лицом. В общем-то славный. Но песенку щадить я не стала. Она показалась мне такой глупой, что запомнилась от начала до конца. Даже привязалась и порой вертелась в голове.

Еду-еду я в авто
И гляжу на белый свет.
В поле зренья все не то
И тебя в том поле нет.
Ты меня не разлюби!
Би-би-би!
Би-би-би!

Я уселся в самолет
И гляжу я с высоты.
На душе тоска, как лед:
Где же ты? Где же ты?
Я страдаю на лету.
Ту-ту-ту!
Ту-ту-ту!

Я пешком по всей Земле
Обошел сто тысяч верст.
Плавал я на корабле,
Средь морей холодных мёрз.
На каком ты берегу?
Гу-гу-гу!
Гу-гу-гу!

Вот на берег я сошел
И смотрю – навстречу ты!
Сразу стало хорошо,
И в душе моей – цветы!
Расцвела моя мечта!
Тра-та-та!
Тра-та-та!

Мы с Лючкой подруги с незапамятных, с ясельных времен и поэтому не боимся говорить друг другу все, что думаем.

– Ужасно примитивная песня. Для дикарей с острова Нямба-Бамба. “Би-би-би”, “гу-гу-гу”… А если бы последняя строчка была “И сошли мы с корабля”?

Люка сморщила переносицу:

– Фу! При ребенке…

Я хмыкнула про себя. “Ребенок” в тех местах, где он бывает, слышит и не такое. Хотя… в самом деле нехорошо. Впрочем, Лоська заскребал сковородку и не обращал на нашу беседу внимания (или делал вид).

Люка продолжила мое воспитание. Голосом нашей классной Олимпиада Андриановны:

– Ты, Евгения, циничная особа. Несмотря на то, что из культурной семьи…

– Не циничная, а прямолинейная. Сказано: “Не родись красивой, а родись правдивой”…

– Не “правдивой”, а “счастливой”. Или ты думаешь, счастье там, где правда? – словно драматург Островский из учебника вопросила Лючка.

– Ну, если судьба красотой не наградила… Хорошо вам в “Утятах”, вы там все такие… стройные и фотогеничные.

Люка пригорюнилась и сказала, что им в ансамбле совсем не хорошо. Могут закрыть.

– И все другие творческие коллективы тоже…

– Почему?!

– Из-за ППЦ. Ты разве ничего не слышала? Даже по вечернему каналу в местных “Новостях” говорили.