Дагги-тиц

Была улица по правде или привиделась, но Инки помнил ее со всякими подробностями. Она представляла собой широкий насыпной вал, он тянулся через низину с высохшим тростником и ольховой порослью. Наверно, когда-то здесь завалили землей сваленный узкой полосою строительный мусор. А сверху проложили дорогу из бракованных бетонных плит. Между плитами торчали дырявые лопухи и ломкий белоцвет с распушившимися головками. Казалось бы, скучная картина. Но нет же!

Дело в том, что с двух сторон от вала стояли домики. Стояли ниже насыпи, но вплотную к ней – так, что их задние стены касались откоса, а иногда и врастали в него. С бетонной дороги видны были только крыши, карнизы под кровельными скатами и узорчатые верхушки водосточных труб. Но кое-где над крышами торчали как бы дополнительные домики – этакие надстройки-будочки с хитрыми оконцами, балкончиками и флюгерами…

Инки чуял, что здесь живут добрые люди. Плохие не стали бы украшать дома такими веселыми придумками. Для украшений жители брали все, что оказывалось под руками. Из ребристых арматурных прутьев гнули узоры и фигурки забавных зверей – усатых кошек, тонких оленей, круторогих горных баранов. А еще – растопыривших перья павлинов, крылатых драконов, лебедей с изогнутыми шеями. Из кусков кровельной жести мастерили флажки, кораблики и звезды-снежинки… Все это железное разнообразие переплеталось над гребнями крыш, над вышками и печными трубами, соединяло дома изогнутыми перильцами, подымало на шестах металлических зверят и птах выше телеантенн…

Под кромкой одной из крыш Инки и прочитал белую табличку: „Ул. Строительный Вал“.

Здесь, на Строительном Валу, было хорошо, хотя и пусто. Из живых существ Инки увидел только черного котенка на печной трубе. Сперва он подумал, что котенок – тоже украшение, но тот почесал за ухом и глянул зелеными глазками: не бойся, гуляй здесь…

Инки сам не понимал, почему тогда не пошел вдаль по бетонной дороге. Он не боялся, не испытывал нерешительности. Но… видимо, ему хотелось как-то по-особому подготовить себя к такому путешествию. Чтобы появилось „специальное“ настроение, когда удивительное открывается не сразу, а сперва появляется ожидание удивительного. Инки решил, что вернется сюда позднее. Сводка погоды обещала на ближайшие дни солнце и тепло. Но оказалась брехливой (дело обычное). Назавтра с утра пошел дождь. А потом улицу, ведущую к Стекольному заводу, перерыли бульдозеры. Инки пошел в обход, но Строительного Вала так и не обнаружил. Ни тогда, ни зимой, ни весной… Ну, что же, бывали в жизни пакости и покрупнее, Инки умел их переживать. Тем более что надежда найти удивительную улицу его не оставляла…

А этой ночью Строительный Вал открылся ему во сне.

Была улица по-прежнему пуста, но без тревоги, с солнечными пятнами на бетоне, с тенями клочкастых облаков на шиферных и железных скатах. А на трубе по-прежнему сидел черный котенок. Вроде бы уже знакомый. Поэтому Инки проснулся с осторожной улыбкой…

И сразу вспомнил про муху!

И обрадовался. Потому что Дагги-Тиц, как и вчера, качалась на маятнике.

– Привет!

– Дагги-тиц… – сказали то ли часы, то ли муха, то ли они вместе…

– Сосед! – позвала через дверь Марьяна. – Подымайся, завтракать пора… А потом посидел бы за учебниками, через две недели в школу…

– Ага, бегом через главный базар…

– Опять на троечках поедешь…

– Тебе-то что!

– Ох и колючка ты, Сосед… – Марьяна почти всегда звала его так – Сосед. Потому что он был Инки только для себя (и еще для двух человек, но об этом позже). А обычное свое имя – Кеша, Кешка, Кешенька – он терпеть не мог с детского сада. Там однажды их группа посмотрела по телику мультфильм про придурковатого попугая Кешу, и… сами понимаете, какая после этого у пятилетнего воспитанника Гусева началась жизнь.

Он в ответ не ревел, не дрался, не жаловался. Просто закаменел и перестал отзываться на прежнее имя. Пусть уж лучше „Гусев“ или даже „Гусак“. Или „Ин-но-кен-тий“, как принялась в отместку за его упрямство звать Гусева воспиталка Диана Ивановна (иначе – Диванна).

Он не считал свое полное имя плохим. Но оно казалось чересчур длинным и неудобным, как взрослые штаны и пиджак для пацаненка-дошкольника. Вот в дальнем будущем, когда станет Иннокентием Сергеевичем, все окажется на месте. А пока…

А пока ему хватало прозвищ. В первом классе стал он не Гусь, не Гусенок, а Морга?ла. Из-за того, что иногда дергался у глаза нервный пульс и казалось, что Гусев начинает сердито подмигивать. Он сносил прозвище терпеливо. Куда деваться-то? Такое морганье было у него с самого рожденья. Мать говорила, что это какие-то „последствия“. Сперва даже показывала „Кешеньку“ врачам, а потом оставила это дело. Мол, не смертельно же…

Затем появилось другое прозвище – Смок. Чуть позже его настоящего, почти никому не известного имени Инки.

А Инки – потому что появилась Полянка.

Это было во втором классе.

Там, во втором „Б“, Моргалу не очень дразнили и обижали, но и не очень-то любили. И приятелей не водилось. Потому что гонять футбол он никогда не хотел, накрученного (и вообще никакого) мобильника у него не было, на физкультуре он вел себя неуклюже (хотя, казалось бы, худой и гибкий), про фильмы-страшилки и диски-игрушки ни с кем не разговаривал. Ходил всегда такой, будто вспоминал что-то. Ну и „фиг с им“… Но перед весенними каникулами пришла в класс новая девочка. На просьбу Анны Романовны „скажи нам всем, как тебя зовут“ тихо сообщила: „Поля Янкина“. Была она не то что некрасивая, но какая-то слишком незаметная. Бледная, рыжеватая. Одно только отличие: горстка мелких веснушек на щеке у подбородка. Словно кто-то выпалил в нее из стеклянной трубки маковыми зернышками. Но зернышки не очень бросались в глаза. А голос у новенькой был всегда негромкий. В общем, тоже „фиг с ей“.

Может, поэтому несколько раз Янкина и Моргала переглянулись с некоторым интересом. Или с пониманием.

А вскоре случилось, что Димка Хрюк и Федька Бритов по прозвищу Майор вдвоем потянули на Гусева. Мол, будто бы в столовой он сел на Хрюково место и тем самым испортил Димке аппетит. А он сам, что ли, сел? Дежурная учительница посадила, потому что его, Гусева, место оказалось занято каким-то дебильным четвероклассником. Он, Гусев, так и объяснил это Хрюку и Майору, но тем ведь не объяснений хотелось, а повыпендриваться за счет не очень-то боевитого Моргалы (хотя раньше они к нему ничего не имели). Моргала это понял и после новых претензий сказал, чтобы эти двое катились… ну, понятно куда. И приготовился отмахиваться (а что делать-то?).

Происходило это в закутке у столовой, где дверь в посудомойку. Место малолюдное, едва ли кто-то в нужную минуту придет на помощь, окажется рядом. Но… оказался. Оказалась то есть. Неизвестно почему возникла здесь Янкина. Плечом отодвинула Хрюка, заслонила Гусева от Майора, сказала тихонько:

– Сильные, да? Двое на одного…

– А ты мотай отсюда, пятнистая! – тут же взвинтился Майор, а Хрюк обещающе засопел. Янкина не стала „мотать“. Отодвинула Хрюка еще на шаг, а Майора легко развернула к себе спиной, хлопнула его между лопаток.

– Иди давай… Гуляйте оба.

И они… пошли. Правда, Майор, обернувшись, выговорил:

– Чокнутая какая-то…

А Хрюк добавил сквозь сопение:

– Жених и невеста… – Это было невероятно глупо и даже… несовременно как-то. В нынешние дни так не дразнится никто…

– Иди-иди, – опять сказала Янкина.

Гусев слегка удивился, что ничуть не стыдится происходящего – того, что за него заступилась девчонка. Только зашевелилась в нем пушистая благодарность и… начал вздрагивать сосудик у глаза. Янкина, не сказавши ни слова, приложила прохладный палец к этой беспокойной жилке. И та сразу успокоилась. А Гусев увидел совсем близко лицо Янкиной. Серые с чуть заметной зеленью глаза, вздернутый нос, горстку веснушек. И он… взял и потрогал мизинцем эти веснушки.

Янкина чуть-чуть улыбнулась:

– Они не стираются…

– И не надо. С ними хорошо… – сказал Моргала и опять нисколько не застеснялся.

Янкина спросила:

– Гусев, тебя как зовут?

Видимо, она никогда не слышала его настоящего имени. Он насупился, но ответил сразу:

– Ин-но-кен-тий… Только это имя какое-то…

– Какое? – Она тревожно шевельнула рыжеватыми бровками.

– Как штабель из ящиков… нагромождение… – проговорил он и стал смотреть в пол. И признался: – А „Кешку“ я терпеть не могу…

Она кивнула: понимаю, мол. И взяла его за пальцы.

– А можно ведь придумать другое имя. Которое нравится…

– Какое? – выдохнул он. И тепло растеклось по всему его существу, от волос на затылке до ногтей на ногах.

– Например… Инка. Сокращенно от Иннокентий, только без нагроможденья…

„А ведь правда!“ – подумалось ему. Звучало совсем не плохо. И напомнило передачу про завоевание Америки: там были храбрые индейцы-инки…