Острова и капитаны: Наследники

– Последний вопрос: я, очевидно, не должен больше напоминать о себе? В родственники не гожусь?

Что-то все же удержало Егора от прямого «да». Он ответил вопросом на вопрос:

– А я тебе разве гожусь? Эгоист, кандидат в тюрьму…

– Егор…

– Да отвяжись ты! – прорвало Егора. – На кой черт ты появился? Не было тебя и пусть не будет!.. Ну чего ты на меня так смотришь?!

– Прощаюсь…

На секунду Егор опешил. Потом разозлился еще больше:

– Даже так? Будто с покойником?

– Да я не с тобой прощаюсь, – выдохнул Михаил. – С тобой-то все ясно…

– Ну, с тобой тоже. Терпеть не могу таких.

– «Терпеть не могу»… А кого ты можешь терпеть? Хоть кого-то на свете любишь?

– Никого, – отрезал Егор. – А таких, как ты, тем более… Хоть ты в болоте тони, пальцем бы не пошевельнул.

– Охотно верю.

– Веришь или нет, это твое дело, – со злой тоской и совершенно искренне сказал Егор. – А я правду говорю. Понимаешь, мне все равно.

Михаил встал, одернул куртку. Явно хотел уйти подальше от Егора. В этот момент ржаво заверещала и отодвинулась тамбурная дверь. В ней показалась необъятная, набитая зелеными и светлыми бутылками авоська. Ее, прогибаясь от тяжести, вволок в проход между скамьями парень лет восемнадцати – невысокий, в модной бежевой курточке, смуглый, с тонкими усиками. Чем-то похожий на Валета, но повыше. Следом за парнем возникла щетинистая личность в мятой ушанке и замызганном стройбатовском бушлате без погон. Личность обвела медвежьими глазками вагон, остановила их на Михаиле и выговорила:

– Во…

– Погодь, Фатер, – сказал парень, с хрустальным звоном опуская груженую сетку на дрожащий пол. Егор механически отметил, что «фатер» – по-немецки, кажется, «отец», только произносить надо тверже: «Фатэр». Но едва ли мятая личность была отцом парня – ей, несмотря на щетину, немногим за тридцать.

– Чего годить? Во… – Фатер, не спуская глаз с Михаила, шагнул к нему через авоську. – Слышь, кореш, ты докуль едешь?

– А тебе что? – неласково сказал Михаил.

– Ну, ты чё? Я же по-людски к тебе…

– До Подлунной он едет, – подал голос Егор. Не ради этого дядьки, похожего на беглого зэка, а чтобы напомнить Михаилу: не забудь, где хотел сойти.

– В самый тык! – обрадовался Фатер. – Слышь, корешок, нам до Подлунки никак нельзя, обстоятельства, значит… Дай трояк, а стеклотару греби с собой. В Подлунке-то прямо у станции магазин, там Муська. Знашь? Она тебе за этот груз полным счетом деньгу отвалит, к битым горлам не прискребется, скажешь: от Фатера. Тут на семь рэ, не мене…

– Отвали, приятель, – рассеянно сказал Михаил.

– Ну, ты че? Не мужик, да? Без понятия? У меня в хате дружки чахнут без опохмелки, эту муку ты понять могешь?

Михаил молча отошел, сел подальше – за тремя скамейками, с другой стороны прохода. Спиной ко всем.

Парень, прогнувшись, поднял авоську, водрузил ее на край скамьи, где сидел Егор. Мест ему мало, что ли? Вон сколько скамей… Чтобы он не уселся по соседству, Егор демонстративно повернулся боком, прислонился к стенке у окна, а на сиденье рядом с собой поставил ногу – занято, мол.

Парень шевельнул усиками, улыбнулся и уселся там, где недавно сидел Михаил. Потом подвинулся, давая место Фатеру.

«На теплое тянет», – подумал Егор и закрыл глаза. Было холодно в вагоне, но здесь, в углу, нахохлившись и сунув ладони в рукава, он пригрелся. Колесный стук и дребезжанье стали ровнее, уютнее как-то. В них вплеталось бормотанье. И не сразу Егор понял, что это спорят полушепотом Фатер и его спутник.

Егор поднял веки.

Фатер хотел встать, парень деревянно улыбался и придерживал его за рукав:

– Фатер, кончай, с грузом ноги не сделаем…

Тот тихо матерился, дышал сквозь зубы:

– Пусти… Фатера он, па-адлюка, не знает…

На Егора лишь сейчас тяжело пахнуло водочным духом. Губы Фатера втянулись внутрь, глазки белели.

Егору стало жутковато. Фатер выговорил тяжело:

– Пусти, Федюня… дружок… Фатера не знает, гад… Я… – Он вдруг поднялся пружинисто и мягко. Правую ладонь опустил в карман, левой властно отодвинул все улыбающегося Федюню, трезво и бесшумно шагнул в проход. Егор шевельнулся. Федюня быстро нагнулся к нему, выбросил вперед руку. Из кулака беззвучно скользнуло светлое лезвие ножа-кнопочника. Егор услышал полушепот: