Хардкор

– Можно и познакомиться, – я вырвал травинку у него изо рта и покрутил в пальцах. – Вот это – ого-трава, как говорила моя бабушка. Пожуй еще немного – и отравишься.

– Что – помру? – забеспокоился Олег.

– Да нет. Лишь по ночам будешь подниматься на крыши домов и кричать как филин: «Ого! Ого!»

– Врешь ты все, – усмехнулся мой друг.

– Может, и вру, – я бросил травинку на дорогу. – А может, и нет. Кто скажет, какие из наших воспоминаний правдивые?

Олег подошел к краю дороги, отломал веточку и сунул в рот.

– Хорошо излагаешь, продолжай. Слушай, как чешется, – он вновь поскреб пятерней грудь, где под курткой на коже остались царапины от костяных крючков, которыми было вооружено щупальце. – Так ты был охотником?

– Почему был? Я и есть охотник, Игорь Глаз дракона.

– У тебя такое хорошее зрение?

– Нет, обычное. Просто долгое время носил на шее замерзший глаз ледяного дракона.

– Сам убил животное?

– Да, потому и хвастался его глазом. Знак доблести.

– А я вот животных не убивал. Был советником маркграфа в Формире – маленьком городке далеко южнее. Деньги, экономические преобразования – вот моя стезя. А магия – это так, вроде хобби. Я самоучка.

Я вспомнил подожженный лес, и меня слегка передернуло. Ничего себе самоучка.

– А чего уехал, экономический советник?

– Сжег дом маркграфа. Хорошо еще, что никто не пострадал.

– За что?

– Он на тебя был похож – такая же наглая рожа. Женщин излишне любил. Излишне, потому что не своих. На мою Брунгильду глаз положил, когда я уезжал.

– И что она?

– Брунгильда, она такая… Легковерная.

– В общем, дала?

– Тьфу, – выплюнул он ветку. – Игорь, ты пошляк. Но на сей раз не далек от истины. Застал я их в самый разгар… отношений.

– Отпустил?

– Я же не убийца! Но дом маркграфа горел хорошо. Когда я бежал из города, зарево видно было издали. В Вормс, на край цивилизации, за мной вряд ли сунутся. А ты чего в город-всех-дорог идешь? – перевел он тему разговора.

– Для кого-то это и край цивилизации, а для кого-то самый ее центр. По сравнению с поселениями на обдуваемом всеми ветрами берегу. Чего иду?

Я вспомнил женщин, что издавна обитали во фьордах. Они мазались жиром белых моржей, их лица круглы и непривлекательны, груди обвислые, даже у молодых. То ли дело женщины цивилизованных областей. Одна собирательница трав, Гулльвейг, что искала золотой цветок, приезжала к нам верхом на большой бегающей птице гасторнисе, которая постоянно хотела жрать и поглощала рыбу в невиданных количествах. Женщине я всю ночь рассказывал в своей хижине истории, а птица орала под дверью, требуя еще рыбы. Рассказывал о ледяном драконе, у которого кость и панцирь крепки так, что не пробить копьем, но есть единственное место на лбу между глаз, где кость тонка, и если метко пустить стрелу или бросить копье, то можно добыть такого зверя. Правда, у охотника редко бывает больше одной попытки. Ведь надо, чтобы ледяной дракон бежал прямо на тебя. За ним охотятся настоящие храбрецы. Рассказывал о морозных великанах, чье дыхание светится по ночам на небе. Вел истории о перевале воющих духов. Лишь настоящие безумцы могут пересечь его ночью, когда приходится вбивать в торосы ледоруб, сделанный из лапы ледяного дракона, чтобы тебя не унесло ветром. Когда снежные духи летают возле тебя и от их завывания кровь стынет в жилах. Но зато открывается вид на заледеневший Иггдрасиль.

Она слушала и улыбалась, все пытаясь выведать тайну золотого цветка, что расцветает среди торосов в самую лютую пору. Но я не могу вспомнить ее лицо, вместо Гулльвейг вспоминается Мария. Если все женщины Вормса по темпераменту похожи на нее, то я иду в город-всех-дорог не зря.

– Я иду, чтобы спасти твоего сына, не забывай, кто ты есть на самом деле, – сказал я.

– Не забываю, – вздохнул Олег. – Но все так странно, будто меня двое. Настоящий я должен места себе не находить от тревоги, но придуманный я ведет себя чересчур спокойно. Проверь, пожалуйста, мы правильно идем?

Я остановился и сосредоточился. Объемный мир замер, потом начал распадаться на отдельные полигоны, графика упрощалась. Деревья сначала стали угловатыми, потом вообще утратили рельеф, словно превратились в отдельные нарисованные спрайты. На ровной, как стекло, дороге появился цифровой след Ежика, ведущий к городу-всех-дорог. Я видел его столь же четко, как и изменения биржевых графиков, когда это требовалось. Главное, зайти за человеком в сеть с его компьютера, а потом держать след, словно собака-ищейка.

– Да, мы идем правильно, – сказал я.

И мир вновь стал объемным. Вместе с усталостью нахлынули краски и ощущение жизни.

– Интересное свойство, – сказал кто-то позади нас.

Мы развернулись одновременно, я выхватил меч, над ладонью Олега зажглись руны. Человек стоял на дороге – мгновение назад его не было, а сейчас он как ни в чем не бывало смотрел на нас, и улыбка играла на его губах. Глаза прятались в тени широкополой шляпы. Черный плащ висел за спиной, словно крылья.

– Кар-р-р! – сказал сидящий на его плече ворон. – Р-р-р!

– Хугин, перестань. – Незнакомец щелкнул ворона по клюву и обратился к нам: – Путь держите вы в город-всех-дорог? Не часто гости радуют своим приходом. Меня звать Вот, – он поклонился и снял шляпу. Черные длинные волосы закрыли его лицо.

– Это игрок, – тихо сказал я Олегу. – Кажется, из старожилов, тех, что попали в игру одними из первых. Жаль, что здесь у игроков нет общего уровня, новичку без особого умения не проверить, насколько развито мастерство другого.

– Могу составить вам компанию, мы с Хугином истосковались по общению, – человек водрузил шляпу на голову. – С достойными – ведь что может быть прекраснее друзей, что спины защищают друг у друга.

– Спасибо, – сказал Олег, – мы уж как-нибудь сами доберемся.

– Для счастья нам не нужно много, – продолжил Вот. – Лишь дорога, что ведет по жизни, и друг, который ступает рядом. Но ваше право идти одним. Хочу лишь я предостеречь. О скорой гибели, коль не найдете средство, что раны, нанесенные в лесу, излечит.

– Раны? – Олег схватился за грудь. – Всего лишь царапины. Правда, зудит, зараза.

– О чем игра? – спросил Вот, обращаясь к своему ворону. – О противостоянии людей и монстров, коих здесь троллями привыкли величать. Они повсюду: камни и деревья, вода и ветер могут ими обернуться. Но почему в меню игры лишь человека выбрать можно?

– Ты знаешь, что мы в игре?! – воскликнул я. – Ты остался в сознании?

– А потому, – продолжил Вот, не замечая моего вопроса, – что любая рана того, кто бился с троллем, изменит. Забудет он, что человеком был, и во враждебный лагерь перейдет, где будет жить с такими же, как он, в лесу холодном и сыром.

– Я превращусь в монстра? – спросил Олег. – Не может быть.

Вот обернулся к нам и посмотрел таким взглядом, будто впервые увидел.

– В Вормсе есть лекарство, – сказал он. – Но дорогое. И времени у вас мало. Скоро, пройдет лишь день иль два, как новый монстр будет выть ночами, пугая горожан.

– День или два, – прошептал Олег.

– А не сочиняешь? – спросил я. – С какой стати тебе нам помогать?

– Сочиняю? – удивился Вот. – Зачем? Хугин, мы сочиняем?