Я ─ осёл, на котором Господин мой въехал в Иерусалим

– Ты и заплатишь, – рыкнул левит.

– Я права свои знаю, – хозяин отвернулся от левита и закричал в сторону колодца. – Эй, люди! Если спросят вас в суде, подтвердите, что я сказал им, что осёл не подъяремный. А они не слушают меня и хотят нагрузить на него два полных кувшина масла.

Люди повернулись в нашу сторону, молча наблюдая, как священник с левитом пытаются повесить мне на спину два кувшина, связанных одной веревкой.

– На счет «три», – сказал левит. – Раз, два, три…

Служители медленно подняли кувшины и так же медленно подошли ко мне.

– Тихо, тихо, – уговаривали они меня, – вот так, хорошо, опускай!

Волосатая тварь коснулась моего хребта, а толстые глиняные клешни охватили меня с двух сторон, сдавив ребра. Я взвыл, огласив окрестности безумным ревом: «Иаааа!!!». Истошный крик заставил талмида отпустить мои уши и прыгнуть в сторону.

Почувствовав свободу, я кинулся со двора, не разбирая дороги. Волосатое чудовище грызло мне спину, толстыми ногами било по бокам, разрезало кожу и, словно пила, перетирала мой хребет. Но недолго – лишь до калитки, которую я проскочил. А вот кувшинам не повезло. Ударившись о столбы, они разлетелись мелкими, блестящими на солнце черепками, залив двор пахучим оливковым маслом.

– Муад[56 - Существовало два вида убытков, понесенных от домашних животных: «муад» – плата, равная полной стоимости убытка; «там» – плата, равная половине стоимости убытка.], – орал коэн, считая, что ему должны оплатить убыток полностью.

– Там, – вопил левит, считая, что надо оплатить только половину.

Но я знал, что не виновен и платить никто не будет.

Глава 2. Слепой сотник

…ибо каким судом судите, таким будете судимы; и какою мерою мерите, такою и вам будут мерить.

Евангелие от Матфея, 7:2

Лонгин, прищурив глаза, обвел взглядом окрестные горы: они парили. Солнце неумолимо припекало, вытапливая из камней ночную прохладу. В глубоких расщелинах еще висел туман. Несмотря на раннее утро, покрытые красноватым налетом, остроги Иудейских гор, представляли собой раскаленную сковороду, не давая шансов ни одному растению закрепиться на горных склонах: только голые скалы, изрезанные уступами, составляли основу этого мрачного ландшафта.

Сотник родился в Каппадокии – римской провинции, что лежала в четырех тысячах стадий на север от Палестины. Эллин по крови, волею случая попавшим в римскую армию, и за тридцать лет дослужившимся до центуриона. Несмотря на возраст —, а было ему за сорок – он отличался подвижностью и крепко сбитой фигурой. Невысокого роста, со смуглой кожей и очень выразительными глазами, вечно прищуренными из-за нетерпимости к дневному свету: сотник страдал катарактой[57 - Катаракта (катарактос) – болезнь глаз, известная еще в древнем Египте и древней Греции.], и яркий свет причинял ему неудобства и душевную боль. Стоило поймать солнечного зайчика, как мир начинал мерцать и двоиться, расплываясь радужными пятнами вокруг факелов, горящих свечей и лампад.

В такие минуты хотелось выть, руки непроизвольно сжимались в кулаки, которыми он начинал тереть глаза – и от этого еще больше разгорались огни, затягивая всё переливающейся пеленой. Только прохладная вода могла снять мерцание, но радужные пятна держались еще несколько дней, до конца не рассасываясь и продолжая занимать до трети видимого пространства.

С какого времени он стал терять зрение, сотник не знал, но его дружок и заместитель Руфус, прозванный Рыжим Галлом, был склонен считать, что с битвы в Тевтобургском лесу[58 - Битва в Тевтобургском лесу – сражение в 9 г. н.э. между германцами и римской армией, окончившееся полным разгромом римлян.]. Именно там Лонгину врезали каменным молотом по голове. Череп не пробили, но шлем смяли так, что гребень перестал существовать, расплющившись по всей поверхности. Шлем восстановлению не подлежал, и его пришлось выбросить, а копейщик Лонгин три дня пролежал в лагере без сознания. Тогда ему было девятнадцать лет, и, оклемавшись, он еще долго тёр глаза, пытаясь избавиться от неприятной рези. С тех пор утекло много воды и столько же было пролито крови. Резь прошла, но с каждым годом он видел всё хуже и хуже.

Не вставая с войлочной подстилки, Лонгин расстегнул ремень, снял с головы шлем и, завернув в рогожу, положил рядом с собой. Накинув капюшон плаща на голову, сотник повернулся на другой бок, звякнув о камни притороченным к поясу мечом. Рядом лежал Руфус, декурион[59 - Декурион (лат.) – командир декурии (в кавалерии), отделения в 10 человек. Три декурии составляли одну турму, которой тоже командовал декурион.] первой турмы – тот самый Рыжий Галл, что вынес Лонгина на себе из злополучного леса. Рыжим его прозвали за цвет волос, покрывавших его с головы до ног, а Галлом – за огромный рост и необычайную силу, хотя он был гражданином Рима и к кельтам не имел никакого отношения.

– Чтобы не нагрелся, – сказал сотник, когда рыжий недоуменно окинул его взглядом. Галл кивнул и промолчал, хрустя высохшей травяной былинкой. Зная о болезни командира, он не сводил взгляда с ущелья.

Два эскадрона из сотни Лонгина второй день стояли у Тухлого ручья, поджидая идущий из Масада караван, который должен был послужить наживкой. Три месяца центурион и его люди гонялись за разбойниками, грабившими купцов, паломников и путников в этих местах.

И, кажется, удача им улыбнулась.

Пять дней назад сотник послал двух прозелитов[60 - Прозелит – язычник, принявший иудейскую веру.] в Хеврон, чтобы они на постоялом дворе, напившись вина, рассказали, что перед праздничной неделей жители идумейских городов пошлют собранные общиной сикли в Иерусалим – как пасхальную жертву. Захмелев, один из подосланных поманил слушателей к себе, подмигнул человеку с обезображенным шрамом лицом и, понизив голос, сказал:

– Хорошо было бы эти денежки прибрать к рукам – так сказать, сделать им теруму[61 - Терума (иврит) – обряд вынимания денег из храмового казначейства для надобностей общественных жертв.], – прозелит хохотнул и, оттолкнувшись от стола, свалился с лавки на грязный заплеванный пол, изображая из себя мертвецки пьяного, как того и требовал Лонгин. А его товарищ, сидевший в темном углу, дождался, когда человек со шрамом выйдет на улицу, и пошел за ним. Была темная ночь, страх сковал сердце шпиона, но и того, что он узнал, хватило сотнику, чтобы привести к Тухлому ручью две турмы 2-й когорты VI Железного легиона[62 - Легион – войсковая единица в римской армии: в I веке н. э. численность легиона составляла 5–6 тыс. чел.].

В иудейской деревне на противоположной стороне хребта затрубили в рог, призывая всех на послеполуденную молитву. Наступал час «Минхи[63 - У иудеев есть три вида молитвы: «Шахарит» – утренняя молитва, «Минха» – дневная или послеполуденная молитва и «Маарив», или «Аравит», – вечерняя молитва.]» – время дневной молитвы у евреев.

– Сейчас затянут, – Руфус вынул пробку из бурдюка, хлебнул теплой болотной воды. Сморщился и протянул Лонгину. Тот отрицательно покачал головой и, приподнявшись на локте, стал смотреть в сторону лагеря.

Пастухи выбрались из шалаша, стоявшего недалеко от римских палаток, повернулись лицом на север, в сторону Иерусалима, и запели Амиду[64 - Амида («стояние») – главная молитва в иудаизме. Состоит из восемнадцати благословений и одной строки 18-го псалма.].

Заскучав, Руфус разровнял ладонью мелкие камешки, воткнул между них сухую былинку и очертил пальцем вокруг этой конструкции. Тень короткой полоской легла на землю, указывая на то, что после полудня прошло около часа.

– Можно не проверять, часы у них – вот здесь, – сотник постучал себе по голове.

Один из евреев сильным, поставленным голосом вскричал: «Господи! отверзи уста мои, и уста мои возвестят хвалу Твою[65 - Пс. 50:17.].». Остальные подхватили – и по долине понеслось: «Благословен Ты, Господи, Боже наш, Бог предков наших, Авраама, Исаака и Иакова, Бог великий, всесильный и грозный, Бог всевышний, творящий благодеяния, владеющий всем, помнящий заслуги предков и посылающий спасителя их потомкам[66 - Текст молитвы из «Амиды» – первое благословение: «Праотцы».]». Лонгин нахмурился: не хватало еще, чтобы разбойники открыли их стоянку. Махнул вестовому, лежавшему недалеко от них, подзывая к себе.

– Иди и скажи им: пусть заткнутся, – и он показал пальцем на поющих. – Воют так, что всех шакалов в округе распугали.

Галл высморкался и поднялся, опираясь руками на раскаленные камни. От долгого лежания затекли мышцы, и надо было срочно размять их, а заодно и справить нужду. Дикурион посмотрел на легионера, аккуратно спускающегося по склону и орудующего копьем, словно посохом, потоптался и подошел к краю утеса, нависающего козырьком над ущельем, по дну которого тек ручей, пахнущий тиной и серой. Где-то там, дальше к югу, за грядой холмов, начиналась Иудейская пустыня: царство ветра, пыли и потрескавшихся камней.

В лагере заблеяла коза, и Руфус спросил:

– Скажи мне, Гай, это правда, что у иудеев даже скотина виновата и подлежит наказанию, а вор, крадущий вещи, – не виновен, а человек за разжигание огня в субботу – виновен и будет подвержен казни?

– Правда, – Лонгин подпер подбородок рукой и посмотрел на Галла. В глазах не было четкости: стоящий перед ним декурион терял контуры, превращаясь в размытое пятно. Сдерживая себя, центурион коснулся пальцами висков, сжимая череп. На минуту прикрыл глаза, моля своих богов: Эскулапа-врачевателя, богиню здоровья Салюс и Марса-воителя, – чтобы те послали ему исцеление. За такой дар он готов был принести им любую жертву…

– Так что там со скотиной? – Рыжий справил нужду и вновь повернулся к сотнику. Он знал, что Лонгин, как говорят, «познал Иудею»: изучил язык, общался с книжниками, читал Тору, помнил наизусть Псалмы и даже мог кое-что объяснить в запутанной и мудрёной жизни евреев.

– Если вол забодает мужчину или женщину до смерти, то вола побить камнями и мяса его не есть, а хозяин вола не виноват; но если вол бодлив был и вчера, и третьего дня, и на него свидетельствовали при хозяине, но тот не стерег его, а вол убил мужчину или женщину, то вола побить камнями и хозяина предать смерти. А вот если вол забодает раба, то господину их надо заплатить тридцать сиклей серебра, а вола всё равно побить камнями.

– Варвары! – ординарец Лонгина, дакиец Альва, сплюнул себе под ноги.

На что сотник тут же отреагировал:

– Стоя в частной области, нельзя мочиться в область общественную и наоборот, и плевать нельзя из частной области в общественную и наоборот. Ибо говорят мудрецы: у кого образовалась во рту слюна, тот не имеет права сплюнуть её, прежде чем не отойдет на четыре локтя.

– А из частной в частую?

– Об этом в их книгах ничего не говорится.

– Значит, можно, – Альва набрал в рот слюны и смачно харкнул со скалы.

– Там область общественная, – пошутил кто-то из легионеров.

– Будет тебе мэмат тэмут за это, – сказал Лонгин и улыбнулся.

– Что?

– По-арамейски это значит: предадут тебя смерти.

Солдаты, сидевшие на скалах, прыснули, не сдерживая смеха.

– Тихо, – Рыжий поднял руку, пресекая всякое движение. Он чуть подался вперед, всматриваясь вдаль. – Я вижу клубы пыли, – Галл показал на горизонт.

– Это караван, – Лонгин приподнялся, всматриваясь туда, куда показывал Руфус. – Всем смотреть… Ищем второй столб пыли.