Беглецы из ниоткуда

– Скажите: вы в салоне ничего не делали с… ну, со всей той техникой, что там установлена? Соленоиды и прочее…

Она чуть заметно пожала плечами:

– Пока у нас не возникало такой необходимости.

Тут, наверное, следовало продолжить: «А как же вы собираетесь взять в свои руки власть на корабле? Думаете, что старшее поколение вам так, добровольно, и отдаст ее? Или готовы бороться любой ценой – вплоть до кровопролития?» Но на такой вопрос он почему-то не решился. Вместо этого поинтересовался:

– Скажите… только откровенно, прошу вас: дело-то ведь серьезное. Вы покидаете корабль? Выходите за его пределы? Навещаете Петронию?

Королева Орлана смотрела на него ясным, спокойным взглядом.

– Мы собираемся начать выходы в недалеком будущем. Недаром же нас научили пользоваться всей нужной техникой.

– Думаете, это удастся без помощи экипажа?

– Ну вот еще. Мы рассчитываем на его помощь.

– В самом деле? Они просто так – вот возьмут и согласятся? Инженер Рудик, к примеру, так вот сразу и обеспечит вам выход?

– А почему бы и нет?

– Вы плохо его знаете.

Истомин в ответ услышал:

– Это вы, сосед-писатель, плохо знаете всех нас. Разве мы – такие уж непривлекательные женщины? Или вы перестали быть мужчинами?.. Возьмем и пошлем к нему кого-нибудь из нас…

Вот так просто ответила ему Орлана: мы – юные и красивые женщины, а вы – всего лишь мужчины, как же вам устоять? Словно бы они обитали в добрые старые времена на Земле или другой нормальной планете. Истомин даже едва не рассмеялся. И промолвил:

– Просто соблазните мужчин? Даже своих отцов в том числе?

– Именно, – ответила Орлана. – На всякого отца найдем, если понадобится, чужую дочь.

Впрочем, сказано это было тоном отнюдь не серьезным; при желании можно было принять это и за обычный юношеский треп. Именно к шутке (подумал Истомин) это и следовало свести.

– В таком случае, Ваше Величество, смогу я рассчитывать на вашу благосклонность?

Вместо монархини (та лишь подняла брови) ответила ее сестра, принцесса Гренада:

– На это не рассчитывайте, друг-сосед. Вы достанетесь другой даме. И не надо плотоядно оглядываться: она будет не из нашего числа.

– Вы поразили меня в самое сердце, – сказал Истомин.

– Вы наш друг, а друзей не подкупают, – заявила Королева. А ее сестра без всякой паузы добавила:

– А вам уже спать пора. Баиньки.

– Я, к сожалению, давно уже страдаю бессонницей, – ответил на это Истомин и сразу же продолжил: – Скажите: а вход в салон – это вы заблокировали?

– Вход в салон? – удивилась королева. Очень хорошо удивилась, почти натурально; не будь Истомин писателем, то есть профессиональным выдумщиком, а значит – лгуном, он скорее всего поверил бы. – А разве он закрыт? Знаете, мы как-то не замечали – мы туда и не ходим вообще… Может, это вам от бессонницы кажется? Но в этом мы как раз можем вам помочь.

«Не лгите мне!» – хотел было возмутиться Истомин. А также поинтересоваться – не пробовали ли они сотворить что-то с небольшим компьютером – тем, что зачем-то пристроен в глухом закоулке позади синтезаторной; было у писателя интуитивное ощущение, что машинку эту трогать не следует: слишком она там неестественна…

Однако не успел. Он вдруг почувствовал, что какая-то неодолимая тяжесть заставляет его веки опускаться все ниже… ниже… ни… И ласковый голос звучит:

– Ты устал, писатель, отдохни немного…

И в следующее мгновение Истомин ощутил, что сон наконец-то настиг его. И что он засыпает вот прямо так: просто упадет сейчас на пол.

Если, конечно, для него отыщется местечко.

Как это приятно – уснуть наконец после стольких попыток. Так что даже и непонятно становится, что было прежде: сон – или сновидение – что-то там про детей. Молодое поколение. Наша радость и гордость…

* * *

Он открыл глаза и узнал свою каюту. Уже много лет – его. А он, выходит, спал у себя дома. Вот только…

Вот только – откуда взялась Мила, вдова Еремеева, жена Нарева, мать Валентина и Валентины?

А это ведь она сидела на краю его постели и глядела, непонятно покачивая головой.

Истомин хотел было спросить у нее – как и зачем она сюда попала: здесь у него никто из обитателей первого класса никогда не бывал. Но не спросил, потому что сил не нашлось – настолько он вдруг ощутил себя слабым, и все, что он смог, это – уснуть дальше.

Баю-бай.

* * *

Мила оказалась у Истомина, в общем-то, случайно.

Как с ней часто бывало все последние годы, она с вечера крепко уснула – и среди ночи проснулась в страхе – потому что ей снова приснился Юрик, но на этот раз вовсе не так, как это бывало до сих пор; в этом сне она видела его совсем не там, где он представлялся ей прежде: не у себя дома, а в какой-то странной обстановке, в большом зале, где стояло множество каких-то нудных устройств или приборов. Кроме того, Юрик был не один, рядом с ним виднелись два каких-то совершенно незнакомых Миле старика; и говорил он ей совершенно непривычные вещи: по словам сына, она должна была немедленно рассказать о своих снах другим людям на корабле, а потом – запомнить какие-то слова и даже математические формулы, в которых она ничего не понимала, и на следующую ночь попросить их присутствовать там, где она будет спать, чтобы сразу же, проснувшись, она смогла передать им все, что услышит. Во всем этом было много странного; к тому же этой ночью рядом с Юриком не было младших детей, здешних – Валентинов и Али, а ведь до сих пор они всегда снились ей вместе, хотя Юрик находился так немыслимо далеко от младших.

Скорее всего это должно было означать, что не с ним, а с младшими происходило что-то неладное. Они были здесь, совсем рядом, в туристическом корпусе, но Мила заходила к ним не часто, как и все остальные родители: детям – они выросли очень своенравными и держались своей компании, не оказывая старшим никакого уважения, – визиты старших нравились чем дальше, тем меньше. Однако сейчас было просто необходимо зайти к ним. И для того, чтобы помочь, если они нуждались в помощи, и чтобы (если у них все в порядке) посоветоваться с ними насчет странного сна. А может, и не с ними, а с подругой Валентины – Гренадой: эта девочка хорошо разбиралась в снах и во всем таком прочем.

Поэтому, проснувшись и почувствовав, что больше просто так не уснет, Мила сделала то, к чему привыкла уже давно: надела халат и бесшумно выскользнула из каюты. Хорошо знакомой дорогой она добралась до туристического модуля. Она уже много лет тому назад убедилась: достаточно ей подойти к двери каюты, в которой жила теперь Валентина с подругой, а затем и к другой, где обитал Валентин и еще двое его приятелей, внимательно прислушаться, убедиться в том, что все тихо и спокойно, никто не ссорится и не мечется в бреду, – и на душе сразу же станет почти спокойно, так что, во всяком случае, можно будет вернуться к себе и, угревшись, уснуть, чтобы спать до самого утра. Так и на этот раз: если они спокойно отдыхают, она будить их не станет и насчет сна посоветуется завтра. А сейчас – ну, просто послушает, успокоится и, вернувшись к себе, безмятежно уснет.

На сей раз, однако, получилось не совсем так, как Мила предполагала.

Вся или почти вся ребятня (так она называла про себя молодое поколение) вместо того, чтобы мирно спать, толпилась в коридоре. Валентин и Семен – самые крепкие – поддерживали под руки человека, в котором Мила не сразу узнала Истомина. Ей так давно не приходилось с ним встречаться, что она почти совсем забыла, как он выглядит. Истомин беспомощно обвисал на руках ребят. Он громко дышал. Мила испугалась. Она вспомнила Еремеева – такого, каким он становился, когда синтезатор выдавал ему очередную дозу спирта. Было похоже. Но, приблизившись, она не ощутила тогдашнего отвратительного запаха. Следующей мыслью было, что у писателя приступ – сердечный или еще какой-нибудь. Но сын тут же успокоил ее, объяснив:

– Да он уснул. Давно не спал, наверное.

В это Мила не совсем поверила: ей уже приходилось и на себе самой испытывать способность ребят усыплять человека, когда он надоедал им или мешал; случалось это не часто, потому что молодых людей предпочитали не беспокоить без настоятельной надобности. Тем не менее все знали, что они это умеют.

– Что же он у вас делал?

– Да просто от скуки, наверное, зашел, – объяснила уже Орлана. – Хорошо, что вы тут оказались. Ребята дотащат его до жилья, а вы, если не возражаете, побудьте с ним, пока он не проснется: он принял много снотворного, да и мы, – девушка чуть усмехнулась, – немного добавили, так что пробуждение может оказаться не совсем легким – вот вы его и успокоите.

Ей этого не очень хотелось – не вполне прилично это было, кажется, – но возражать Мила не стала. Спросила лишь, переводя взгляд с дочери на сына: