Пилот первого класса

Димка с уважением покачал головой.

– Все уехали, а я вот... На перекладных...

– Как тебя зовут? – крикнул Димка.

– Лена.

Что-то мне в нем ужасно нравилось!

– Тебе вообще-то куда? – спросил он.

– В Москву.

Димка покровительственно улыбнулся, щелкнул по приборам и пренебрежительно сказал:

– На этой лайбе до Москвы не доползешь...

И тут меня черт дернул сказать:

– До Москвы я и не прошу. Мне хотя бы до Хлыбова...

– Ну, до Хлыбова-то запросто! – лихо ответил рыжий Дима.

Я посмотрела на него и поняла, что ему очень хочется произвести на меня впечатление. И дура этакая, еще и подлила масла в огонь:

– А старик на земле сказал, что ваши самолеты до Хлыбова не летают...

Несколько секунд он молчал. Поглядывал на приборы, на землю – принимал какое-то важное для себя решение. Наверное, принял, строго посмотрел на меня и высокомерно произнес:

– Кто не летает, а кто и летает....

Мне бы остановить его, набраться мужества и сказать, что он мне и так уже очень нравится... Но я молчала. И он, глупенький, принял мое молчание за ожидание подвига, поправил микрофон и занудливо заговорил, глядя прямо перед собой:

– Сантонин... Сантонин... Я – борт триста семнадцать. Я – триста семнадцать...

До сих пор простить себе этого не могу...

ДИМА СОЛОМЕНЦЕВ

Она тут абсолютно ни при чем. Если кто-нибудь и виноват в этой истории, так это только я. Только я...

Мне так захотелось ее подбросить в Хлыбово, что я ей сказал:

– Заткни уши.

А она меня не поняла, сделала такую брезгливую мордочку и говорит:

– Умоляю, не надо! Я не терплю мата...

Я рассмеялся и успокоил ее.

– Я буду гнусно врать, – сказал я ей. – Но это будет святая ложь...

И я снова стал вызывать Добрынино:

– Сантонин... Сантонин... Я – борт триста семнадцатый...

С недавнего времени я стал замечать в себе удивительное свойство – оказывается, я могу одновременно думать о двух самых разных вещах, причем без каких бы то ни было малейших ассоциативных связей. Этим открытием я начисто перечеркнул труд целого коллектива авторов одной восьмистраничной научно-популярной брошюрки, которую я недавно прочитал в нашей поликлинике. Видимо, просто авторы забыли о некогда существовавшем человеке по имени Кай Юлий Цезарь и не знали меня.

Вот, например: я сижу за штурвалом, смотрю на Лену и думаю о том, что такой девчонки я еще в своей жизни не встречал, что за такую девчонку я бы на плаху пошел, – и одновременно (заметьте, совершенно параллельно!) я четко и ясно представляю себе, что сейчас происходит в диспетчерской: Иван Иванович слышит мой голос, вздыхает, откладывает в сторону «Огонек» с кроссвордом и, продолжая ломать голову над каким-нибудь словом из трех букв по вертикали, щелкает тумблером двухсторонней связи и говорит в микрофон: «Слышу, слышу, триста семнадцатый...» И рожа у него такая постная, что всем вокруг хочется повеситься...

– Слышу, слышу... – сказал Гонтовой. – Движок погрузил?

Ну что я вам говорил?! Грандиозно, правда?

– Все в лучшем виде! – бодренько ответил я.

– В накладной расписался?

В накладной-то я как раз не расписался. Совсем из головы вылетело. Хоть бы дед напомнил.

– В накладной расписался? – снова проскрипел голос Гонтового. И я чуть ли не увидел, как он обреченно покачал головой.

– Иван Иванович...

– Я тебя про что спрашиваю?.. – В голосе Гонтового появились плачущие нотки. – Ты что-нибудь до конца доделать можешь?..

Он, наверное, даже замахнулся на динамик, откуда слышал мой голос. Этому старичью только дай волю! Они бы и шпицрутены ввели. Подумаешь, в накладной не расписался!.. Делов на рыбью ногу!

И тогда я ему сказал:

– У меня на борту находится ответственный работник республиканского масштаба. Ему в Хлыбово позарез нужно! Срочно!!! Из Министерства сельского хозяйства!.. Я его доброшу, заправлюсь и обратно. Иван Иванович, ладно? А, Иван Иванович?.. Как поняли?

– Погоди, не бухти, – прервал меня Гонтовой.

Видимо, он нажал клавишу внутреннего переговорного устройства, потому что я услыхал, как он заорал на весь наш, с позволения сказать, аэропорт:

– Командира эскадрильи на вышку КДП!..

До прихода Селезнева на вышку у меня еще оставалось минуты три спокойной жизни, и поэтому я, продолжая идти хлыбовским курсом, слегка наклонился к этой потрясающей девчонке и пропел:

– ... Я в синий троллейбус сажусь на ходу, последний, случайный...

Она как-то очень уж по-взрослому горьковато улыбнулась и сказала:

– Послушай, Димка, у тебя нет какого-нибудь парашюта завалященького?.. Я бы спрыгнула, и конец всем неприятностям. А ты бы потом сказал, что представитель министерства пересел на свое персональное облако...

– Не дрейфь, старушка, – повторил я. – Все будет в лучшем виде!..