– Охранники у нас, три человека, они посменно дежурят.
Круча кивнул. Он видел у въездных ворот небольшое кирпичное строение, там в униформе стоял рыжеволосый парень. Он и ворота открыл, и показал, где машину поставить. А к пруду, где плавал труп, их подвел хозяин дома.
– Вчера Гена дежурил. Надо было Вадима ему под надзор отдать.
– Почему не отдали?
– Да Женя сказал, что не надо охраннику показывать наше грязное белье.
– Грязное белье?
– Ну, в смысле сор из избы выносить не надо, – замялась Серафима. – Все-таки Вадим его брат, а Женя его ударил…
– Ну, ударил и ударил, что здесь такого?
– Так Вадим гадости всякие говорил!
– Какие гадости?
– Это наше семейное, – еще больше смутилась женщина.
– Семейное грязное белье, да?
– Ну, не грязное…
– Фим, ну что ты такое говоришь? Какое белье? Какой сор? – Костин кривился и от боли, и от недовольства собственной женой. – И зачем нужен был какой-то Гена, если я сам справился с Вадимом? Он лег и заснул.
– Где лег?
– У себя в комнате.
– А почему он оказался в пруду?
– Не знаю. Мы с Фимой легли спать. А утром я проснулся, обход хотел сделать, смотрю, он в пруду плавает…
– А молоток куда делся?
– В пруду молоток.
– Вы откуда знаете, что в пруду? – хлестко спросил Круча.
На какое-то время Костин лишился дара речи. Понял, что прокололся, потому и хватил его шок.
– Как откуда знаю? – наконец выдавил он из себя. – Вы же сказали, что в пруду молоток. Что жировые отпечатки убийцы на нем…
– Я сказал, что, возможно, молоток в пруду…
– Ну, и я сказал, что возможно.
– Да нет, не говорили вы так… Мой вам совет, Евгений Максимович, признайтесь во всем чистосердечно. Можете даже сказать, что приревновали брата к своей жене. Скажите, что ударили его в состоянии сильного душевного волнения. Что не хотели его убивать…
– Так он действительно гадости о моей жене говорил!
Костин разволновался так, что забыл про головную боль. Круча поймал на себе одобрительный взгляд Синицына. Следователю понравился сделанный им ход.
– Он кричал, что все бабы твари! – разошелся Костин. – Аглая, говорит, тварь! Изящная, сказал, но все равно тварь. Голову, сказал, долой. Евфросинья, сказал, прелестная, но тварь такая, что клейма ставить некуда. Потому и ей голову отбил. Талия, говорит, красивая, но тоже тварь…
– А при чем здесь ваша жена?
– Он и про мою жену говорил в том же тоне…
– Что именно он говорил?
– Оскорблял ее, унижал. А как именно, я не скажу…
– Ваше право, Евгений Максимович. Значит, он оскорбил вашу жену, а вы ударили его за это молотком?
– Не бил я его молотком… Он когда кусок головы в меня бросил, я на дорожку выскочил, на молоток наступил. Он на дорожке лежал. Вы, товарищ подполковник, видели вмятину на камне, это Вадим так молоток с психу швырнул…
– В вас швырнул?
– Нет, вообще… Я когда к нему подошел, он и головы уже отбил, и молоток швырнул. Он на дорожке стоял, а когда меня увидел, к разбитым статуям пошел. Схватил кусок и в меня швырнул…
– Зачем?
– Испугался… Я ведь молоток поднял, с молотком был. Он думал, что я его ударю… Кусок отбитой головы в меня кинул, хорошо, у него с руки сорвалось, так бы мне в лицо попал. Но все равно больно было…
– Больно было, а в руке молоток, да?
– Да я и сам думал, что ударю его молотком. Но не ударил. В воду его кинул. От греха подальше. А ударил Вадима кулаком. В нос. И в дом отвел…
– Кто может это подтвердить?
– Я могу, – кивнула Серафима.
– Ну, это я уже понял.
Круча прекрасно понимал, что Костина пойдет на все, чтобы спасти своего мужа от наказания. Нет, ей верить нельзя.
– Я так понимаю, что дом ваш охраняется. Видеокамер я во дворе не видел, но, может, плохо смотрел?
– Нет видеокамер, – сказал Костин. – Сразу не подумал, потом все собирался, да руки не дошли. Да и зачем, если охранник у нас круглосуточно, ружье у него помповое? Он двор время от времени обходит, собак на ночь спускаем.
– Вчера собак не спускали?
– Чтобы они гостей порвали? Нет, конечно. В вольере псы.
– А охранник обходил двор?