Не хлебом единым

– Верно, иногда устанешь бороться и махнешь рукой, бог с ними, получайте вашу тройку. Только к чему это ведет? Все это делается не для пользы, а для отчета. Ведь нужны знания, а не отметка! Бумажка, которую мы здесь выдаем, она только вредит – по бумажке человека ставят на пост, а он, вот такой Соломыкин, вытянутый за уши, он еще станет врачом! Или начальником… Тяжелей всего слушать неграмотную речь, когда ее произносит человек, поставленный тобой руководить.

Валентина Павловна говорила еще что-то, смеялась, а Надя вдруг застыла, задумалась, глядя вниз и ничего не видя. Она вспомнила, как однажды Леонид Иванович прислал ей с комбината записку и записка эта начиналась словом «Обеспеч», написанным крупными буквами и без мягкого знака. Позднее Надя осторожно сказала мужу об этом: она боялась, как бы Леонид Иванович не написал такое еще кому-нибудь. Но он веско ответил: «Грамота – это грамота…» И Надя поскорее перебила его, переменила тему, чувствуя, что он дальше скажет «…и ничего больше».

– Иду по Москве и читаю, – говорила Валентина Павловна: – "Прием заказов платья", "База снабжения материалов". Золотом по мрамору! Это все наши ученики пишут. Все Соломыкины! И мне думается, Надюша… Вы что? Что с вами?

– Да так, задумалась. Я всегда задумываюсь, когда вы говорите. Вы знаете, я совсем не умею бороться. Даже думать не умею!

– А зачем вам бороться? Вы за Дроздовым как за стеной. За что Ганичевой двойку?..

– За подсказку и за шпаргалку. Я снижаю оценку, если замечаю такие вещи. Безжалостно. Послушайте, Валя… вы сегодня видели его?

Валентина Павловна покачала головой: не видела.

– А вчера?

– Видела… Издалека, – шепнула Валентина Павловна. – Я к нему иногда хожу. Только редко.

– Вы бы хоть мне его показали как-нибудь. Вы его любите? Это не шутка?

Валентина Павловна покачала головой: нет, не шутка.

– Что он – красив?

– Что – красота! Вы помните красоту Элен из «Войны и мира»? Красота вещь относительная…

Сказав это, Валентина Павловна спохватилась, взглянула на Надю: не обиделась ли она, красивая? Не считает ли всю эту философию самозащитой некрасивых? Но Надя слушала, широко открыв глаза, и Валентина Павловна успокоенно вздохнула.

– Дело здесь не в красоте, Надюша. Я ведь была когда-то боевой комсомолкой, и иногда чувствую, что это осталось во мне… на всю жизнь. Когда мы первый раз встретились с этим человеком… В общем, амур не присутствовал при нашей первой встрече. У меня началось с желания ему помочь. Как в хорошие комсомольские времена…

– А как вы его полюбили – сразу? С первого взгляда? Валюша, ну расскажите!

– Нет. Не сразу. Не с первого взгляда. Знаете, чтобы полюбить – взгляда мало. Нужно с человеком столкнуться. Такое столкновение нужно, чтоб почувствовался характер. И у нас было столкновение. Но почувствовала одна я.

– А он?

– Он – нет. Для него я – чужой и непонятный человек. Я встречаюсь с ним и вспыхиваю, а мне ведь тридцать лет! Ах, Надя, вы не знаете, что это такое. Если бы хоть один его взгляд сказал мне то, что… я ведь не могу скрывать!.. – за одну такую минуту я отдала бы все. Он тоже меня замечает, вспоминает обо мне, но не так, как я… А я вот вспоминаю иначе… Валентина Павловна опустила голову, потом подняла, и Надя увидела слезы в ее доверчивых и ясных глазах. – Вы знаете – это человек высочайшей души. Смелый. Умный. С кем ни встретится, оставляет след. Это настоящий герой, о каком я мечтала девочкой. Ах, если бы он встретился мне раньше. Я бы побежала за ним на край света. Ни секунды бы не думала! Я ведь была тогда лучше…

– Ми-илая! – Надя прижала ее руку к дивану, прикоснулась к ней плечом. – Вы и сейчас лучше всех!

За стеной, в коридорах школы, тонко разливался звонок. Учителя не спеша собирали книги, журналы, выходили из учительской.

– Хватит, хватит сплетничать! – с сердитым весельем пробасила старая математичка, проходя мимо них, и подруги, вздыхая, поднялись.

– Мы еще поговорим? Ладно? – сказала Надежда Сергеевна, глядя на подругу грустно-восхищенными глазами. – Хорошо, поговорим?

– Не знаю, что здесь интересного. Тем более для вас. Не притворяйтесь! Вы не меньше моего знаете, что такое любовь…

И Надя вдруг почувствовала на лице у себя странное, фальшивое выражение. Оно говорило: «Конечно! Я знавала любовь» – и еще: «Пожалейте меня, Валентиночка, я совсем ничего не знаю, сама себя не могу понять…»

Около лестницы они расстались, шутливо и ласково протянув друг дружке руки. С той же чужой, растерянной улыбкой Надежда Сергеевна вошла в седьмой "Б" класс. Она поздоровалась с учениками, села за стол, и все ее непонятные заботы отошли в сторону.

Со второй парты на нее угрюмо смотрела Римма Ганичева. Ее темные глаза были неприятно раздвинуты к вискам и напоминали о бинокле. Надежда Сергеевна сразу увидела и свою «лаборантку» – Сьянову, бледную и худенькую девочку-подростка, с тревожным взглядом, – и улыбнулась ей. К Сьяновой Надежда Сергеевна давно уже чувствовала необъяснимую материнскую нежность и жалость.

– Ну, как мы подготовились? – сказала Надежда Сергеевна и посмотрела на доску. Да, конечно, лаборантка опять постаралась – развесила карты и нарисовала на чисто вытертой доске контуры Севера и центра Европейской части СССР.

– Ну что ж, очень хорошо. Прекрасно, – сказала Надежда Сергеевна уже учительским тоном. И урок начался.

Она вызвала к картам троих учеников и, задав всем вопросы, мельком взглянула на Сьянову. Эта тихая, исполнительная девочка очень боялась вызовов к доске и всегда получала по географии тройки. Надежда Сергеевна решила сегодня побороть страх своей лучшей лаборантки и вдруг сама почувствовала робость.

– Сьянова! – сказала она, как бы между прочим, устало прикрыв пальцами глаза.

Девочка встала, уронила учебник и, не заметив этого, прихрамывая от страха, подошла к доске.

– Вот ты показала здесь Север Европейской части. Нанеси теперь реки Севера и покажи размещение полезных ископаемых. И не бойся, – добавила она тише.

– Я не боюсь, Надежда Сергеевна. Вот Печора… – Сьянова слабо улыбнулась и стала жирно вести мелом Печору от Двинской губы.

У Надежды Сергеевны закололо в груди. Класс негромко зашикал. Сьянова остановилась и побледнела. Потом быстро стерла свою «Печору» и на этом же месте уверенно нарисовала ветвистую Двину. Стукнула мелом и оглянулась. Все усиленно закивали. Надежда Сергеевна опустила глаза к классному журналу. Покончив с Двиной, Сьянова нанесла Печору, Мезень и Онегу. Вычертив все изгибы Онеги, она опять оглянулась, и ученики в первых рядах, косясь на учительницу, осторожно кивнули. «Не буду замечать», – решила Надежда Сергеевна. Под маленькой рукой Сьяновой быстро и верно разветвились реки Нарва и Кола с Туломой – это было сделано уже сверх того, что требовалось. «Она все знает. Ей не хватает смелости», – подумала Надежда Сергеевна, следя за ответом другого ученика. Она мельком взглянула на контур Севера Европейской части и увидела, что на нем уже показаны месторождения апатитов и тихвинские бокситы. Не было лишь Ухты. «Поставлю четыре, – подумала Надежда Сергеевна, – может быть, с этой четверки у нее начнется другая жизнь».

– Ну, – сказала она. – Что у тебя?

Оживленное лицо Сьяновой сразу померкло.

– Я что-то еще забыла, – призналась она и положила мел. – Никак не могу вспомнить.

– Садись. Ставлю тебе четыре. Сейчас мы вспомним сообща, что ты забыла.

И тут же Надежда Сергеевна заметила поднятую руку Ганичевой.

– Ну вот, Римма сейчас нам скажет…

Ганичева встала, оглянулась направо, налево и заговорила, упорно глядя в сторону, при каждом слове поднимая одну бровь:

– Вот вы, Надежда Сергеевна, поставили мне двойку за подсказки. А Сьяновой все время подсказывали. Кто? Вот и скажу – Парисова подсказывала, Слаутин, Вяльцев…

– Мы не подсказывали! – закричали сразу несколько ребят.

– Кивали! Вот и кивали, я видела! А когда Печору – Ханапетова сразу зашикала, и Сьянова стерла Печору. Так что вот… – и, не договорив, Ганичева села, и в ее оттянутых к вискам больших глазах засветилась удовлетворенная месть.

– Сейчас Сьянова сама разрешит наши сомнения, – сказала Надежда Сергеевна. Сьянова поднялась. – Оценка зависит от твоего ответа, Сьянова. Если тебе подсказывали, я поставлю два.

– Подсказывали, – чуть слышно сказала Сьянова.

– Не подсказывали! – взорвался весь класс. – Кивали! Надежда Сергеевна! Только кивали!

– Кивали, – еще тише сказала Сьянова.

– Хорошо. Я поставлю три. – Надежда Сергеевна тихо вздохнула и посмотрела на Ганичеву. – Ставлю три. Но, ребята… правду говорить с досады не лучше, чем скрывать правду. Для того чтобы отомстить, чаще применяют ложь. Но, как видите, применяют и правду. Если бы Ганичева хотела заставить Сьянову лучше работать, она должна была сначала с нею поговорить. А вы тоже хороши! Киваете… Зачем кивать?