Танцующий горностай

Ян оставался неподалеку, в паре шагов. Раньше, когда Александра только вернулась, она бы не усомнилась, что не справится с чем-то подобным без него. Но теперь все стало другим, и ей хватало того, что Ян достаточно близко. Там, где должен быть.

Брат пришел без зонта, уже вымок, но его это не волновало. Он смотрел на мертвого отца, хмурился, думал о чем-то. Сжимал кулаки. Александра не знала, почему, и не хотела спрашивать, понимала, что ему больно будет отвечать. Иногда горе кричит. Иногда оно требует молчания.

Рядом с Яном стояла Ева – тонкая фигурка в черном плаще. Широкий капюшон не только прятал ее от дождя, но и скрывал большую часть ее лица. Впрочем, Александре и не нужно было видеть ее, чтобы знать наверняка: боли эта девушка не чувствует, сострадания – тоже. И не только потому, что вообще не знала Михаила Эйлера, не умеет просто. Ева была не из тех, кто приходит ради приличия, и в какой-то момент ее присутствие удивило Александру. Но потом она заметила, как Ева украдкой коснулась руки ее брата, и Ян чуть расслабился. Значит, ей все-таки нужно было прийти. Пусть так. Это избавляло Александру от вины за то, что она недостаточно поддерживает брата.

Павел оставался рядом с гробом, он следил за всем, он постоянно был чем-то занят, и казалось, что он всего лишь вел деловой проект, ему было без разницы, что организовывать. Александра знала, что по нему смерть отца ударит больнее всего, просто понимание накроет его позже. Павел допустит это, только когда будет один, и никто никогда не узнает, что он себе позволит. На следующее утро он снова будет собран и безупречен, разве что покажется чуть старше… Но кто это заметит? Кто будет достаточно внимательно смотреть?

Александре оставалось лишь надеяться, что Кирилл все понимает и поддержит отца. Эти двое за последние месяцы неплохо поладили. Да и Кирилл после недавних событий повзрослел на целую жизнь… Да, он поступит как надо. Александра видела нужную уверенность во взгляде племянника.

Нина пришла на кладбище с детьми – и только с детьми. Александра ожидала увидеть еще и Валентина Назарова, он стал частым гостем в доме ее старшей сестры. Но, похоже, Назаров, как и Ева, обладал каким-то звериным чутьем, подсказывавшим ему, где и когда нужно быть, а где лучше не появляться.

Ася стала единственной, кто плакал открыто и честно. Никита большую часть времени не отрывал лица от плеча матери, но для него это было идеальным поведением.

Они все собрались тут – все дети Михаила Эйлера. Выросшие не такими, как он хотел. Выросшие такими, как надо. Со многим справившиеся. Интересно, он гордился бы ими, если бы остался в трезвом сознании и все понял?

Ты бы мной гордился?..

Когда все слова, которые Александра пропустила мимо ушей, были сказаны, настало время последнего прощания. Подойти. Коснуться. Почувствовать под губами сухую, покрытую пудрой кожу – тело готовили к похоронам по всем правилам. Кажется, она справилась… Александра не думала об этом, смотрела, не моргая, как закрывают гроб.

Когда она протянула руку к земле, чтобы взять традиционную горсть, она обнаружила на пальцах кровь. Похоже, в какой-то момент она сжала руку Андрея так сильно, что ногти пробили кожу. Она не знала, когда и почему. Он даже не вздрогнул.

Следующие часы утонули в черно-белом тумане. Александра не уезжала лишь потому, что не хотела бросать остальных, они должны были видеть, что она рядом. Но мысли все время улетали куда-то еще… То в лишенные окон комнаты борделя, залитые кровью. То в старый яблоневый сад, где маленькая девочка с белыми от солнца волосами плакала и все спрашивала: «Ну почему?»

Почему все должно было закончиться именно так? Вся ее жизнь должна была сложиться по-другому…

Она не выбирала, когда уйти, доверила это Андрею. Порадовалась тому, что они уже несколько месяцев жили вместе и сейчас не нужно было ничего обсуждать в такси.

В прихожей он потянулся к выключателю, но она перехватила его руку.

– Не включай свет.

Это были первые слова, которые она сказала ему за много часов.

– Хорошо, – только и ответил Андрей. Он не стал ни удивляться, ни засыпать ее обеспокоенными вопросами, которые наверняка накопились за этот день.

Когда она добралась до кровати, почему-то стало очень холодно. Александра понимала, что и в квартире сейчас тепло, и на ней одеяло, и Андрей рядом. А холод не отпускал, настоящий, ощутимый, ее била вполне реальная дрожь, согреться никак не удавалось. Может, так подкрадывалась лихорадка. Или холод попросту шел изнутри, потому от него невозможно было убежать. Андрей в какой-то момент забеспокоился, осторожно коснулся ее лба. Но истинная температура его, видимо, не насторожила, и он не стал предлагать ни лекарств, ни еще одно одеяло.

Ночь прошла странно, мутно. Перед глазами мелькали воспоминания, которые Александра считала надежно запертыми – и которые вроде как не были связаны с отцом. Не напрямую так точно. Но это их не останавливало.

Утром стало лучше, но не слишком, и следующие дни прошли как в тяжелой болезни. Александра чувствовала себя слабой, не хотела ни выходить из дома, ни говорить с окружающими. Андрей не упрекал ее, гулял с Гайей и делал все, чтобы вспоминать о внешнем мире ей пока не приходилось.

Постепенно то, что держало ее со смерти отца и чему Александра не могла подобрать название, ослабило хватку. Она все равно не спешила радоваться. Она знала, что это не тот случай, когда все станет хорошо само собой. Что-то должно было случиться, достаточно значимое, чтобы отвлечь ее, встряхнуть и действительно вернуть к реальности.

И что-то случилось.

Ян пришел без звонка, ему не нужно было узнавать, дома ли Александра. Брат выглядел уставшим, не выспавшимся, ему эти дни тоже дались нелегко. Он уже вышел на работу – кажется, позавчера. Но когда Александра не выказала никакого желания присоединиться к нему, он не стал ее беспокоить.

Зато теперь он пришел уверенно, значит, уходить один не собирался.

– Ты как? – спросил он.

– Нормально… уже нормально. Кофе будешь?

И оба они знали, что никакое это на самом деле не «нормально», да и не будет «нормально» в ближайшее время. Но Александра намекала: ей не хотелось говорить о случившемся, в этом просто не было смысла. Сейчас проще всего было жить так, как нужно, выполнять свою работу, ожидая, когда рана внутри заживет. Это произойдет быстрее, если не тревожить рану словами и памятью.

– Кофе буду, – кивнул Ян. – Все равно поговорить нужно, так почему бы не здесь?

– Я вас оставлю, если мне не обязательно подслушивать, – сказал Андрей. – Думаю, неплохо бы проверить клинику – ну так, глянуть, что от нее осталось без моего присмотра. Я вечером вернусь, не возражаешь?

– Я и сама, наверно, буду поздно, – сдержанно улыбнулась Александра. – И… спасибо тебе.

Она не стала уточнять, за что благодарила. Андрей и так знал.

Когда он ушел, как раз закончила ворчать в своем углу кофемашина. Александра поставила перед братом чашку и заняла свое место за столом.

– Ты все это время справлялся без меня, я даже удивлена, – фыркнула она.

– Это было несложно: там накопилась в основном бумажная возня, которую ты успешно игнорируешь уже второй год. Так что ты бы все равно сидела на подоконнике или играла с Гайей. Я кое-как обошелся без этого.

– Но? Наверняка ж появилось какое-то «но».

– Появилось кое-что, и мне не помешало бы твое мнение, – помрачнел Ян. Он не смотрел на сестру, разглядывая свое отражение в черном кофе. – Я пока не особо представляю, с какой стороны подступиться.

– Это «кое-что» можно описать двумя словами?

– Мертвый ребенок.

– Елки… – нахмурилась Александра. – Ладно, можешь добавить еще слов!

– Мумифицированный маленький ребенок, умерший где-то год назад и взявшийся непонятно откуда. Стало понятней?

– Стало хуже…

Тело ребенка нашли случайно. История началась не с него, а с другой смерти – месяц назад сорокадевятилетнего Игоря Красовского нашли мертвым на ступенях детской поликлиники. Сначала мужчину, одетого в грязные лохмотья, сочли пьяным и попросту обходили стороной. То, что он мертв, обнаружили лишь вызванные кем-то сотрудники полиции.

Причиной смерти Красовского стали два крупных осколка стекла, обнаруженные у него в животе и в ноге. Сами по себе ранения не были смертельными, однако Красовский, вместо того чтобы вызвать Скорую и дожидаться помощи, много двигался, и в какой-то момент кровопотеря стала критической.

Проверка показала, что мужчина вел откровенно маргинальный образ жизни. Красовский, который еще в юношестве получил инвалидность из-за травмы головы, отличался ограниченными умственными способностями, он почти ни с кем не общался, жил на пособие, а большую часть времени посвящал прогулкам по свалкам и сбору мусора.

Обычно такое «хобби» пресекают родственники, но у Красовского их не было. Он жил один в квартире, доставшейся ему от бабушки. Со сводной сестрой он контакт не поддерживал, и она не смогла ответить на вопрос, желал ли кто-нибудь ему смерти. Пожалуй, желал – и много кто. Красовский был хордером и знатно отравлял существование своих соседей. Вот только следователь, которому было поручено заняться смертью мужчины, сомневался, что кто-то из них решился бы избавиться от бродяги именно так. Дело по-прежнему было открыто, однако толковых подозреваемых в нем не наметилось. Рассматривалась версия о том, что Красовский напоролся на стекло сам, когда полез в очередной мусорный контейнер. Ей и предстояло стать ключевой. Сестра Красовского, Ирина, допускала, что все могло сложиться именно так, и полицию в недостатке старательности не обвиняла. Женщине, похоже, и самой хотелось, чтобы все завершилось как можно скорее.

Словом, гибель Красовского была трагично банальной – до тех пор, пока сестра не взялась разбирать хлам в его квартире. Тогда и обнаружилось, что среди гор мусора хранились мумифицированные детские останки.

– Прямо среди этого хлама? – уточнила Александра.

Ей несложно было представить такое. Александре уже доводилось видеть жилища хордеров, они обычно представляли собой некое подобие филиала свалки в отдельно взятом доме. В этом плане австралийские хордеры ничем не отличались от русских, психическое отклонение было одно и то же. Они заполняли пространство вокруг себя таким количеством мусора, что маленькому мертвому тельцу легко было потеряться там и на год, и на два. Другой вопрос, почему Красовский спокойно притащил к себе труп ребенка и никому не сообщил об этом. Неужели он был настолько оторван от реальности?

Однако история Игоря Красовского оказалась куда более запутанной. Тело ребенка скрывалось в садовой статуе. Вероятнее всего, Красовский обнаружил это уродство на очередной свалке и вряд ли догадывался, что скрыто внутри. Кто бы догадался на его месте?