Он шумно и тяжело вздохнул. В узкую прорезь амбразуры виднелось зеленоватое небо и темный, почти черный, абрис лесных верхушек уже на той, немецкой стороне. И там, над верхушками, вдруг проплыла одинокая трасса. За ней – целый фейерверк трасс, явственно вспыхнули и погасли сильные, почти прожекторные, огни. И уже потом, приглушенная стенами дзота, донеслась нестрашная, далекая дробь выстрелов.
– Что это, Лебедев? – почти в ужасе отшатываясь от амбразуры, быстро спросил командарм. – Твои, что ли?
– Не знаю, товарищ командующий.
Майор выскочил из дзота на взгорок, стал всматриваться в даль. Там, за дубравой, в обычном и уже до проклятости знакомом месте немецкой засады сверкали огоньки выстрелов, слышалась отчаянная трескотня. Поднять такую трескотню мог только солидный отряд. А никого, кроме двух разведчиков, там не было. Никого!
Из дзота вышел командующий, спросил:
– Что это? Выходит, не по плану? Не по плану?
Там, за дубравой, бой все разгорался и, словно от искорок трассирующих пуль, стал заниматься невидимый пожар. Через несколько секунд, а может, минут – время спрессовалось и шло как бы рывками – за аспидно-черной линией вершинок что-то багрово высветилось, вырисовывая могучие дубовые ветви. Потом пламя сразу, взрывом, метнулось вверх, дубраву просквозило ярким светом, и над лесом помчались веера искорок, чтобы далеко, почти у самого неба, стать темным столбом дыма.
Может быть, потому, что Лебедев последние часы все время думал о том, как бы ему уйти в бой вместе с разведчиками, и, значит, невольно готовил себя к бою, он первый догадался, что произошло там, за дубравой, но не успел высказать своей догадки, как связист из дзота крикнул:
– Товарищ майор! К телефону! Срочно, говорят!
Майор сбежал в дзот, на ощупь, по привычке, нашел протянутую трубку.
– Докладывает Тридцать третий. «Слухачи» доносят: слышны отдаленные звуки танковых моторов. – Докладывавший уловил что-то неверное, неграмотное в своих словах и добавил: – Вроде как заводят… Взрывами…
– Следите! – крикнул Лебедев и устало отпустил клапан трубки.
Командарм, кажется, прав. Операция может оказаться неудачной. Немцы, по-видимому, выходят на исходные. До начала нашего удара еще больше часа. Только после артналета на засады должна начаться бомбежка. Значит, бомбить будут по пустому месту.
На мгновение Лебедевым овладело тупое безразличие: да пропади оно все пропадом! Ничего не получается! Силен немец, его не перехитришь! Но затем пришла деятельная ненависть: черта с два сильней! Черта с два! Мы еще поглядим. Поглядим…
И в этой яростной, деятельной ненависти все как бы стало на свои места. Лебедев окончательно понял своих разводчиков и уловил общее положение дел. Выскочив в два прыжка из дзота, он обратился к командующему:
– Полагаю, необходимо немедленно передвинуть время «Ч».
Время «Ч» – условный час начала атаки… Начала артналета… Начала бомбежки. Для всех оно, это самое время «Ч», разное. Но оно увязано по времени в общем плане, и если его передвинуть сразу, то…
– Вы думаете, успеем?
– А что, собственно, изменилось? Только то, что кто-то, может быть, партизаны, а может, и Матюхин с Сутоцким, напоролся на засаду или, наоборот, решил вскрыть ее, предупредить нас об изменении обстановки? Вот и все. Остальное идет по плану.
– Ты думаешь, Лебедев, это твои разведчики подняли такое? – спросил командарм.
– Уверен. «Слухачи» только что передали: на немецкой стороне слышны танковые моторы. Взрывами. Значит, заводят машины. Мои люди могли услышать это раньше «слухачей». Услышать и предупредить, вызвав огонь на себя.
Командарм помолчал, потом тихо произнес:
– Если… если народ они толковый, то… все правильно.
– Они уже доказали, кто они. Надо переносить время «Ч».
– Такой вариант возможен… Тем более что он предусмотрен. Передайте: время «Ч» по третьему варианту. – Командующий не сказал, кому передать, и Лебедев переспросил его. Командующий мгновенно рассердился: – Передай начальнику штаба и офицерам связи. Что, забыл, как это делается?
Вот этого-то и боялся Лебедев, вот от этого и хотел сбежать! В самые глубины плана его не посвятили, а командарм, убежденный, что Лебедев все знает, обрушился на него. Признаваться в своем неведении боязно: либо сам попадешь под его гнев, либо других подведешь. А переспрашивать неудобно. Получился заколдованный круг. Еще не решив, как поступить в этой сложной ситуации, майор Лебедев, привычный к воинской дисциплине, крикнул:
– Третьего на провод! – и, когда связист подал ему трубку, передал приказ командарма.
Начальник штаба не удивился, поблагодарил – такой вежливости Лебедев за ним ранее не замечал – и отключился.
Майор выскочил из дзота, но офицеров связи уже как ветром сдуло. Далеко, в кустарнике, чей-то приглушенный голос передавал приказ командарма, а справа и слева уже слышалось тарахтение мотоцикла и машины.
Майор подумал, что командующий, кажется, ошибается: операция, может, удастся. Уж больно все четко получается. Но именно эта четкость, продуманность вариантов опять остановили его и заставили вспомнить о главном: своим-то разведчикам он ничего не сообщил! Но он сейчас же остыл: они приданы танкистам и должны действовать согласно их планам.
И вдруг стало пусто. Он оказался не у дел. Все пошло по плану. Пусть новому, но плану. И в этом плане места для него не нашлось. Лебедев понял это и обиженно усмехнулся.
Командующий, сняв фуражку, расстегнув крючки и верхние пуговицы кителя, сидел возле дзота. Далеко вправо, за дубравой, полыхнул багровый отсвет разрыва. Потом слева и справа загудела и заревела страшными орудийными голосами артиллерия. Небо высветлилось частыми всполохами выстрелов, но шелестящего, шелковистого полета снарядов так никто и не услышал: прошли стороной. За дубравой стали рваться тяжелые снаряды артиллерии резерва Главного Командования.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера: