Эсташ Черный Монах

– Что ж, коли так… Я отбываю послезавтра рано утром из порта Болонь-сюр-Мер. Корабль мой называется «Трумель». Да вы знаете… «Трумель» стоит у крайнего причала, под погрузкой. Впрочем, Эсташу любой укажет место стоянки моего корабля. Остается последнее… – Пьер Фарино немного помедлил, а затем с видом купальщика, который решил броситься в зимние холодные воды пролива, продолжил: – Обговорить условия!

Этот поворот в разговоре не понравился сеньору Баскету. Конечно, он знал, что за обучение придется платить, но этого ему очень не хотелось. Он нахмурился, пожевал губами и наконец осторожно молвил:

– Я думаю, что своей службой в качестве шипбоя Эсташ частично оплатит ваши услуги, мсье капитан…

– Именно так – частично! – решительно заявил Фарино. – Мне придется уделять ему много времени – морские премудрости нелегки, чтобы их постигнуть, нужны определенные усилия как ученика, так и наставника.

Сеньор Баскет повертел в руках пустой кувшин и приказал:

– Вина! Да побыстрее!

Слуга не замедлил исполнить приказание. Он наполнил кубки господ и удалился.

– Есть предложение, мсье Фарино, скрепить наш уговор этим добрым вином, – сказал пэр. – Виноград, из которого оно сделано, рос на монастырских холмах, поэтому наша договоренность практически священна. А что касается оплаты, – сеньор Баскет не дал открыть капитану рот, – то поговорим об этом, когда закончится обучение. Я должен получить не безграмотного морского скитальца, который научился лишь подлой плебейской брани да травить соленые морские байки, а, скажем, помощника мастера[13 - Мастер – корабельный штурман.]. Это мое условие! – повысил он голос. – Товар должен быть качественным! Только тогда будет соответствующая оплата ваших трудов, мсье капитан.

– Резонно… – Капитан понял по тону пэра, что спорить с ним бесполезно; сеньор Баскет, несмотря на свою мягкую натуру, временами был упрям, как осел. – Я постараюсь, сеньор…

Эсташ, который подслушивал их разговор, радостно улыбнулся. Быть шипбоем, конечно, не совсем комфортно (дворянин на побегушках у простолюдина – а капитан не был аристократом – это практически позор!), но подросток хорошо знал, что Пьер Фарино один из лучших арматоров и капитанов Болонского порта. А его когг[14 - Когг – высокобортное одномачтовое палубное судно с рейковым прямоугольным парусом около 200 кв. м, длиной до 30 м, шириной до 8 м, осадкой 3 м и грузоподъемностью до 200 тонн. Борта у когга были выпуклые (по-древнегермански kugg – выпуклый), штевни прямые, скошенные к линии киля. Кормовая надстройка (ахтеркастль) была конструктивно связана с корпусом. На ахтерштевне крепилась платформа с зубчатым ограждением для вооруженной команды, пращников и стрелков из лука. Кормовая площадка занимала около половины длины судна. Под ней располагалось помещение, имеющее вход с палубы, в бортовых стенках которого иногда прорубались окна, и каюта капитана. Форштевень заканчивался наклонной мачтой – бушпритом, служившим для растяжки паруса спереди.] «Трумель» – превосходная посудина, новенькая, что называется, с иголочки…

Новый шипбой «Трумеля» сидел в крохотной каморке, где хранилась всякая всячина, и читал, что было написано в изрядно потрепанной книге в кожаном переплете. Свод морских обычаев в начале XII века был кодифицирован в так называемые «Олеронские свитки», или «Морское право», и введен в Западной Европе повсеместно. Именно эти правила и изучал Эсташ.

Капитан Пьер Фарино, хорошо осведомленный о том, что собой представляет сын пэра Булони, решил не рисковать, а сразу дать ему понять, что морская служба не мед и мальчишеские проказы следует оставить за бортом. Мало того, он потребовал, чтобы «Морское право» Эсташ выучил наизусть!

Пришлось подчиниться. Иначе мсье Фарино вполне резонно имел право высадить Эсташа в ближайшем порту – за неподчинение капитану. Наказать его физически он, конечно, не мог – это было бы чересчур. Все-таки Эсташ дворянин. К тому же сын столь высокопоставленной персоны. Но вот избавиться от напасти, которая свалилась на его бедную голову, капитан имел полное право.

Морское право включало в себя двадцать четыре статьи. Эсташ, наверное, в сотый раз повторял их, притом вслух:

– Хозяин судна имеет право выбирать свою команду по своему усмотрению; никто не может его заставить взять моряка, который ему не нравится.

– Матросы должны спать одетыми.

– Те, кто ночует в порту, а не на судне, считаются вероломными и способными на клятвопреступление.

– Хозяин должен держать правонарушителей под арестом и передать их в руки правосудия по прибытии на берег.

– Он не должен вымещать свой гнев на матросе, а должен выждать момент, когда снова обретет хладнокровие.

– Моряк должен сносить пощечину или удар кулаком от своего хозяина, но если хозяин его преследует, то он может укрыться за какой-нибудь перегородкой, и приготовиться защищаться, призывая в свидетели своих товарищей.

– Если моряк ударит своего хозяина или поднимет на него оружие, то он прикрепляется за руку к мачте с помощью остро заточенного ножа.

– За брань полагается штраф.

– Вору остригают голову, а затем льют на нее кипящую смолу.

– Того, кто убил своего товарища на борту судна, привязывают к жертве и обоих бросают в море; если это происходит на суше, то убийцу и жертву вместе зарывают в землю…

Скрипнула дверь каморки, и в нее заглянул еще один шипбой, которого звали Жанне. Мальчишки из простонародья, пришедшие на корабль, изначально получали должность шипбоя самого низкого ранга. Практически они были слугами: помогали коку, занимались мытьем посуды, драили палубу, штопали одежду матросов и вообще делали все, что прикажут, – самую грязную и неприятную работу. В бою эти шипбои подносили булыжники к камнеметным машинам, дротики пехотинцам и стрелы лучникам, а также помогали судовому лекарю ухаживать за ранеными.

Но были еще и шипбои-сеньоры, ученики-дворяне, проходившие практику на корабле, – чтобы набраться опыта и в перспективе стать капитаном или мастером. Они не использовались как слуги, а в плавании обычно находились на верхней палубе, вместе с офицерами, – учились работе с парусами и навигации. А в сражении были обязаны драться наравне со всеми холодным оружием. Именно на такую должность и определил капитан Эсташа.

Конечно, подросток, достаточно неглупый для своего возраста, отдавал себе отчет в том, что за столь короткое время, отведенное ему на обучение морским премудростям, он никак не сможет достичь больших успехов в кораблевождении. Но от природы упрямый, Эсташ с таким рвением приналег на разные морские науки, что капитан Пьер Фарино диву давался. И что самое интересное – новый шипбой стал едва не образцом прилежания. Хотя один случай чуть не испортил все.

Лишь только Эсташ появился на палубе когга, как матросы стали над ним подшучивать. Это было заведено издавна – обучение любого новичка морскому делу начинается с различных подковырок, розыгрышей, в особенности шипбоя, которому не грех дать и подзатыльник. Естественно, капитан объяснил матросам, что их новый шипбой – дворянин и руки распускать не следует. Однако не все вняли предупреждению Пьера Фарино.

Случаются среди людей (и их немало) злобные существа, которым сделать какую-нибудь гадость ближнему – большая радость. Тем более, когда тот стоит выше и по статусу, и по уму. Именно таким был матрос Берар Шартье по прозвищу Гасконец.

С виду он смахивал на обезьяну, только не рыжую, а черную, – с физиономией, которая мохнатилась по самые глаза, и очень длинными, до колен, руками. Его засаленная одежда издавала неприятный запах, от которого воротило даже бывалых моряков, но Шартье на такие «мелочи» не обращал никакого внимания.

Водные процедуры он принимал от случая к случаю. В море вообще невозможно было помыться – пресная вода считалась большой ценностью, чтобы тратить ее на личные нужды. Воду запасали для того, чтобы утолить жажду и приготовить еду. Даже миски и казанки мыли забортной водой. А на суше Берар в основном торчал в портовой таверне или возился с женщинами легкого поведения.

За них он платил больше всех; вонь, шедшую от него, могла выдержать не всякая распутница, поэтому приходилось приплачивать, иначе он рисковал вообще остаться без женского общества. По этой причине деньги у Шартье заканчивались быстро, так что он большей частью слонялся по палубе корабля, конечно же, будучи не в духе и потягивая дрянное кислое вино из местных виноградников, стоившее очень дешево.

Берар невзлюбил Эсташа с первого взгляда. Мальчик был свежий, чистенький, как пасхальное яйцо. Мало того, взгляд нового шипбоя показался Шартье чересчур дерзким, а вид – заносчивым.

Возможно, так оно и было – Эсташ знал себе цену. Но других матросов он сразу подкупил вежливостью в обращении и постоянной готовностью помочь в работе. Утром Эсташ частенько помогал откачивать воду из трюма – «Трумель» хоть и был новой постройки, но как ни тщательно конопать судно, а все равно забортная вода где-нибудь да просочится.

Помпа стояла в твиндеке – междупалубном пространстве, ее шланг был короток, и воду приходилось поднимать наверх в парусиновых ведрах. Эсташ диву давался: почему бы не поставить шланг подлиннее? Тогда вода стекала бы по палубе в шпигаты. И не нужно было бы задействовать для откачки треть экипажа.

Лишь несколько позже он смекнул, что капитан намеренно не делает этого – чтобы было чем занять скучающих матросов. А скука на корабле часто приводила к конфликтам.

Кроме того матросам приходилось выполнять и иные работы: тянуть, двигать, поднимать, выбирать слабину и карабкаться по снастям. На борту когга было два главнейших орудия труда – шпиль и такелаж. Шпиль был великим новшеством на корабле. На других парусниках якорь вываживали вручную. Это была адская работа. Где капитан Фарино подсмотрел идею, у кого, оставалось тайной. Но благодаря шпилю ему удалось сократить количество матросов, а это уже была большая экономия средств.

Шпиль представлял собой ручной ворот, предназначенный для отдачи и подъема тяжелого якоря. Головка шпиля была как бы осью огромного колеса, спицами которого являлись восемь вымбовок – прочных деревянных шестов. Схватившись за них обеими руками, налегая грудью, люди вращали шпиль. Словно арестанты на тюремном дворе, матросы тяжело топали вокруг шпиля, наматывая или разматывая канат.

И конечно же, Эсташ был вместе с ними. Он жаждал досконально освоить морскую науку – через тяжкий труд и кровавые мозоли. Мальчик ничего этого не боялся.

Нигде нет тяжелее учебы, чем на море. В первую очередь нужно обрести «морские ноги» – научиться прочно стоять и шустро бегать по зыбкой палубе, да так, чтобы не смыло за борт во время шторма или сильной качки. Затем следовало обучение морским терминам и приобретение нужной физической закалки.

А еще Эсташу как шипбою-ученику доводилось стоять вахты. По ним были расписаны почти все члены экипажа, сменяясь поочередно через каждые четыре часа. Матросы вахты должны были работать с помпами, теребить паклю, смолить канаты (нередко они натирались просто шкуркой свиного окорока), прибирать палубу, красить, конопатить, выполнять множество других дел – всего не перечесть.

Незадачливый вахтенный, застигнутый ночью спящим на посту, считался конченым человеком. Если даже ему дарили жизнь, то его ожидало протягивание под килем или наказание плетьми.

Моряки ориентировались во времени по специальным песочным часам. Песок из верхней колбы пересыпался в нижнюю за полчаса. Это время соответствовало одной склянке, что и отмечалось ударом в судовой медный колокол, и так восемь раз за вахту. Когда после седьмой склянки песка в верхней колбе оставалось совсем мало, матросы, готовясь отправиться на отдых, пели: «Во славу Господню, семь миновало, пройдет и восьмая. Аминь!» Пелось это в самые уши товарищей следующей смены, да так, что те вскакивали, как ошпаренные.

Но самой скверной была «собачья вахта», или просто «собака» – с полуночи до четырех часов утра. Она считалась самой неприятной, так как проходила в непрерывной борьбе со сном. «Собака» была часами исповеди и мечтаний, и хотя вокруг царила сплошная темень, Эсташа не покидало живое ощущение близости неведомого мира. С этой вахты он возвращался усталый телом и измученный душой.

То ли реальные, то ли воображаемые, но всегда зловещие видения возникали при рождении на море нового дня. Странные, никогда ранее не слышанные, а может, просто не замечаемые, клокочущие и стонущие звуки вырывались из воды. А в мрачной глубине что-то двигалось, колыхалось…

Приходилось Эсташу сидеть и наблюдателем в «вороньем гнезде»; капитан не делал новому шипбою-ученику никаких скидок. В первый раз его прошиб холодный пот, когда Эсташ заметил на рассвете это таинственное движение в морской глуби. А когда он спускался на палубу, чтобы размять слегка ноги, вокруг него носились призраки, порожденные ночной жутью и туманными испарениями моря.

Время суток на судне – понятие весьма относительное; то, что для одних ночь, для других – рабочий день. К тому же свободное от вахты время вовсе не сулило людям спокойного отдыха.

Чтобы спать днем в том помещении, где матросы другой вахты ели, разговаривали, смеялись, сквернословили, надо было обладать закаленными нервами. Кроме того, свободную вахту частенько вырывала из объятий Морфея заливистая дудка боцмана, призывая на помощь при каких-либо срочных работах.

Все без исключения должны были занимать свой пост на палубе и при сложных парусных маневрах, особенно при поворотах оверштаг и изменении галса, а также при штормовом предупреждении. А еще была приборка палубы, которой команда занималась практически в полном составе.

Орудием для приборки служил огромный, плоский снизу и утяжеленный сверху кусок пемзы, привязанный к длинной веревке. Пемзу возили взад и вперед по смоченной предварительно водой и натертой мылом палубе.