Кантемир

. . . . .Лучшую дорогу
Избрал, кто правду всегда говорить принялся;
Но и кто правду молчит, виновен не остался,
Буде ложью утаить правду не посмеет,
Счастлив, кто средины оной держаться умеет;
Ум светлый нужен к тому, разговор приятный,
Учтивость приличная, что дает род знатный.
Ползать не советую, хоть спеси гнушаюсь;
. . . . . . . . . .
Адам дворян не родил, но одному сыну
Жребий был копать сад, пасть другому скотину;
Ной в ковчеге с собою спас все себе равных
Простых земледетелей, нравами лишь славных;
От них мы произошли, один поранее
Оставя дудку, соху, другой – попозднее.

Чтоб не возвращаться опять к одному и тому же предмету, выпишем теперь же из шестой сатиры стихи, в которых Кантемир казнит насмешкою добровольное унижение человеческого достоинства низкопоклонством и лестью:

С петухами пробудясь, нужно потащиться
Из дому в дом на поклон, в передних томиться —
Полдни торчать на ногах с холопы в беседе,
Ни сморкнуть, ни кашлянуть не смея. По обеде[12 - Должно быть: «Ни сморкнуть, ни кашлянуть смея».]
Та же жизнь до вечера; ночь вся беспокойно
Пройдет, думая, к кому поутру пристойно
Еще бежать, перед кем гнуть шею и спину,
Что слуге в подарок, что понесть господину,
Нужно часто полыгать, небылице верить,
Что одною скорлупою можно море смерить;
Господскую сносить спесь, признавать, что родом
Моложе Владимира одним только годом.
Хоть ты помнишь, как отец носил кафтан серой;
Кривую жену его называть Венерой,
И в шальных детях хвалить остроту природну;
Не зевать, когда он сам несет сумасбродну,
Нужно благодетелем звать того, другого,
От кого век не видал добра никакого.

Третья сатира, «К Феофану, епископу новгородскому», написанная в 1730 году, рассуждает о различии страстей человеческих. Тут осмеиваются сребролюбцы, сплетники, болтуны, ханжи, самолюбцы, пьяницы, завистники и т. п. В четвертой сатире, написанной в 1731 году, Кантемир спрашивает свою музу, не пора ли им перестать писать сатиры?

. . . .Многим те не любы,
И ворчит уж не один, что где нет мне дела,
Там мешаюсь, и кажу себя чересчур смела.

Ты (говорит он своей музе) смело хулишь и находишь свое веселие в том, чтобы бесить злых, «а я вижу, что в чужом пиру мне похмелье». Один (продолжает сатирик) хочет потянуть меня к суду, что, нападая на пьяниц, «умаляю кружальные доходы»; другой, похваляясь, что от доски до доски прочел Библию острожской печати, убедился из нее, что «во мне нечистый дух злословит бороду»; третий сердится, что нападаю на взятки. Тогда сатирик, желая переменить грубый тон на вежливый, начинает иронически хвалить глупцов и негодяев; но это доводит его до сознания, что он не умеет и в шутку хвалить того, что считает дурным.

. . . . Когда хвалы принимаюсь
Писать, когда, муза, твой нрав сломить стараюсь, —
Сколько ногти ни грызу, и тру лоб вспотелый,
С трудом стишка два сплету, да и те не спелы,
Жестки, досадны ушам, и на те походят,
Что по целой азбуке святых житья водят.[5 - Вот примечание, из издания 1762 года, на этот стих: «некто, прозванием Максимович, стихами описал и по азбуке расположил жития святых печерских. Сия книга напечатана в Киеве в лист, и пальца в два толщины; однакож в ней, кроме имен святых и государя царевича Алексея Петровича, которому приписана, ничего путного не найдешь».]
Дух твой ленив, и в зубах вязнет твое слово
Не забавно, не красно, не сильно, не ново;
А как в нравах вредно что усмотрю, умняе
Сам ставши, под пером стих течет скоряе;
Тогда я стихотворцем сам себя поздравлю,
И чтецов моих зевать тщетно не заставлю;
Проворен, весел спешу, как вождь на победу,
Иль как поп с похорон к жирному обеду.

Кантемир заключает эту сатиру тем, что сатиры могут не нравиться только дурным людям и глупцам, на которых нечего смотреть:

Таким одним сатира наша быть противна
Может; да их нечего щадить, и не дивна
Мне любовь их, как и гнев их мне страшен мало.
Просить у них не хочу, с ними не пристало
Вестись, чтоб не почернеть, касаяся сажи;
Вредить не могут те мне, пока в сильной стражи
Нахожуся Матери отечества правой.
А коим бог чистый дух дал и разум здравой
Беззлобны, беззлобные наши стихи возлюбят,
И охотно станут честь, надеясь, что сгубят,
Может быть, или уменьшат злые людей нравы,
Сколько тем придается им и пользы и славы!

В этих стихах – весь Кантемир! Этот человек не был поэтом, непосредственный художественный талант не был его уделом. Его поэзия – поэзия ума, здравого смысла и благородного сердца. Кантемир в своих стихах – не поэт, а публицист, пишущий о нравах энергически и остроумно. Насмешка и ирония – вот в чем заключается талант Кантемира.

Пятая сатира, «Сатир и Периерг», написанная в 1737 году, в Лондоне, устремлена «на человеческие злонравия вообще». Ее форма очень изысканна, и в целом она скучна; но подробности есть удивительные, как, например, это место:

Болваном Макар вчера казался народу,
Годен лишь дрова рубить, или таскать воду;
О безумии его худая шла повесть,
Углем черным всяк пятнал его плоху совесть.
Улыбнулося тому ж счастие Макару, —
И сегодня временшик: уж он всем под-пару
Честным, знатным, искусным людям становится,
Всяк уму чудному наперерыв дивится,
Сколько пользы от него царство ждать имеет.
Поправить взглядом одним все легко умеет.[13 - Строка 8 – должно быть: «Всяк уму наперерыв чудному дивится».В строке 10 – восстанавливаем пропущенное Белинским слово «легко», необходимое для сохранения стиха.В заглавии пятой сатиры в «Литературной газете» допущена грубая опечатка («Старик и Периерг»), которую мы исправляем.]
Чем бывший глупец пред ним народ весь озлобил;
Бог в благополучие ваше его собил.

Заключение этой сатиры особенно забавно. Исчисляя разные человеческие глупости, сатирик говорит:

Пахарь, соху ведучи, иль оброк считая.
Не однажды привздохнет, слезы отирая:
За что-де меня творец не сделал солдатом?
Не ходил бы в серяке, но в платье богатом,
Знал бы лишь одно свое ружье да капрала,
На правеже бы нога моя не стояла.